Интегральное скерцо (сборник) - Колупаев Виктор Дмитриевич (бесплатные версии книг TXT) 📗
Спохватившись, Попов в нетерпении надавил на кнопку “Вызов” и скомандовал: “Давай старт! Почему стоим?” В динамике раздался вежливый голос робота-диспетчера:
— Уважаемые пассажиры, по какой причине вы изменили время вылета?
Вопрос робота показался нам жутко бестактным, и мы грубо прокричали в ответ:
— Не задавай глупых вопросов! Взлет давай!
Вежливый робот опять:
— Диспетчер очень просит вас…
Но мы прервали его с возмущением:
— Идиот! Нам некогда тебе объяснять! Мы опаздываем!
Робот с настырной вежливостью продолжал:
— Уважаемые пассажиры, очень прошу…
Тут мы, не выдержав, взорвались справедливым гневом:
— Балбес ты!
— Осел электронный!
— Заткнись сейчас же, дурак!
Мы с удовольствием выплеснули в адрес робота и всей его породы целый поток оскорблений. Надо сказать, тогда было в моде грубить обслуживающим роботам, обзывая их тупицами, ослами, дураками и прочими обидными словечками. В том проявлялась месть человеческого инстинкта нашим верным помощникам за то, что электронные создания в миллионы раз быстрее и точнее выполняют человеческие обязанности, да еще и со сверхделикатностью и терпением, независимо от погоды и времени суток, — качествами, которые никак не давались людям за всю историю сервиса.
— Уважаемые пассажиры, робот очень просит вас…
Мы окончательно вышли из себя:
— Тупица запрограммированная, балбес компьютерный, научись сначала работать, как человек! Если еще раз задашь хотя бы один вопрос, мы забьем гвоздь в твою схему!
Аргумент с гвоздем, видимо, дошел до сознания робота, и вопросов больше не последовало. Мы почувствовали, как отрываемся от Земли. К сожалению, только после мы узнали, что “тупицами” и “балбесами” были тогда мы, а не робот, что следовало нам лететь на “Лире”, а не на “Флоре” и не в ту сторону, не на ту планету, а может, и вовсе не лететь…
Взлетев, мы постепенно успокоились. Почтительно молчавший, пока мы спорили с электронным диспетчером, юный Кипарелли вдруг заговорил:
— А вы смелые ребята! Так здорово обругали служащего-робота!
— Гордись, что попал в нашу компанию! — заявил ему Попов. — Твою физиономию напечатают в прессе вместе с нашими!
— Лучше не надо, — ответил на это он, чем поразил нас до глубины души.
— Ты не хочешь славы?!!
И тут Сергей откровенно признался, что летит с нами космическим зайцем. А помогала ему в этом одна девушка из Космосконцерта (“И тут шерше ля фам!” — подумали мы), которая уговорила администратора Дубоносова пойти на подлог, придумав историю с больной матерью. Если об этом узнают, сказал Сергей, его могут исключить из консерватории, поэтому очень просил не сообщать о его поступке. Мы обещали ему молчать при условии, если он не будет играть в наших концертах никакой классики.
Пока мы потешались над юным скрипачом, космобус успел проколоть инвитационным импульсом пространство-время от Земли до Флоры. В салоне хрустально звякнул колокольчик и вспыхнуло табло: “Посадка произведена”.
Забрав музыкальные инструменты, предвкушая восторженную встречу с поклонниками “Дископопа”, мы вышли из космобуса. Но, к великому удивлению, ни толпы наших почитателей, ни представителей местной концертной организации мы не увидели. Кругом царили полнейшее безлюдье и тишина. Нас это очень обескуражило. Но, в любых ситуациях никогда не теряющий духа, наш руководитель Попов сказал:
— Видимо, здесь не принято встречать артистов на космодроме. Публика ждет нас в концертном зале, куда будем добираться своим ходом.
Мы согласились с Вольдемаром и двинулись пешком на поиски сцены.
Погода стояла ясная — полное безветрие. Вокруг пышная, цветущая природа нежилась в тишине и тепле, напоминая породистую сытую кошку, развалившуюся на диване в солнечном зайчике. Мы шли по тропинке через цветущее поле и сбивали огромные, величиной с хороший мужской кулак, одуванчики, срывали красивые, будто выращенные в оранжерее, диковинные цветы. В конце взлетной площадки стоял большой транспарант, на котором в ярко-оранжевой строгости были начертаны правила поведения людей на местной планете. Категорически запрещалось: громко разговаривать, петь, воспроизводить музыку, рвать цветы, мять траву. Ходить можно было только по тропинкам в сопровождении сотрудника научной станции.
Никакого сотрудника возле щита не было. Мы решили слегка поозорничать — стали громко лаять, мяукать, топтать траву и цветы прямо под грозным экологическим кодексом. Сергей глядел на это молча, но без одобрения.
Когда порыв озорства прошел, мы в изнеможении повалились возле щита. А кто-то из нас саркастически изрек:
— Эти защитники реликтовых салатов и драных кошек готовы навешать запрещающих табличек и бирок на каждый кустик и каждый хвостик!
Наконец мы выбрались с летного поля и, обнаружив вагончик на гравитационном ходу, с шумом ввалились в него. Среди десятка расположенных на панели кнопок Попов надавил на одну с надписью: “Площадка стратдиносов”. Слово “площадка” мы приняли за место для выступлений. Вагончик плавно пропарил над все еще безлюдной для нас поверхностью планеты и мягко опустился на край лужайки, окруженной зарослями. Рядом возвышалась площадка высотой около метра, размером с баскетбольное no. ie, с вышкой для наблюдений, куда сразу же забрался со своей скрипкой Кипарелли. На площадке рядами стояли топчаны, столы, широкие кресла, весы, различные приборы. Все это скорее напоминало больничное оборудование, чем реквизит сцены.
Здесь тоже царили безлюдье и сонная тишь. Мы расселись по креслам и стали ждать событий. Время тянулось патокой, но около нас никто не появлялся. В душе закипала обида. Вдруг сверху, щекоча слух, полились скрипичные пассажи. Это Кипарелли решил, не теряя времени, позаниматься. Мы рявкнули на него:
— Прекрати сейчас же скрипеть! Действуешь на нервы!
Сергей, с минуту помолчав, стал опять потихоньку пиликать. Мы цыкнули зло на него, и он замолчал.
А время тянулось!.. Мы ждали и злились.
Вдруг Вольдемар Попов вскочил с кресла и скомандовал:
— А ну, ребята, как следует ударим децибеллами по этому кладбищенскому покою! Тряхнем заповедную тишину!
Мы быстро расчехлили инструменты и изготовились. Руководитель взмахнул рукой:
— Даешь “Восторги Зевса”!
Эта пьеса, сочиненная Вольдемаром во время его размолвки с тещей, отличалась обилием форте, фортиссимо, диссонирующих аккордов и как нельзя лучше подходила для казни всякой тишины и покоя.
Раздосадованные тем, что нас здесь никто не встретил, мы с предельной силой выплеснули на вздрогнувшие от громкого звука окрестности целый каскад диссонирующих аккордов различных динамических оттенков — от визга до грохота. Звуковые волны носились по поляне, пригибая высокую траву, сдувая с цветов вместе с пыльцой различные семейства насекомых, раскачивая ветви на деревьях и кустарниках, отдаваясь вдали орудийным эхом. Казалось, под напором взлетающих потоков звуковых волн над нами пульсирует голубой купол неба и даже вибрирует солнечное светило.
Вдруг сквозь этот адский грохот с вышки до нас пробился голос Кипарелли:
— Эй, стойте! Поглядите!
Мы прекратили играть и увидели…
На поляну из кустов вперевалочку вылезали какие-то странные коротконогие существа, похожие на морских котиков. Они расселись прямо под нами. Глаза их горели зеленым огнем, а пасти часто разевались, будто существам не хватало для дыхания воздуха.
— А вот и почтенная публика! — приветствовал появление существ Вольдемар.
— Ну и публика! — засмеялся наверху скрипач. — С хвостами!
— А ты помолчи там! — прикрикнул на него Попов. — Не наша забота думать о качестве публики. Нас не касается, хвостатая она или бесхвостая! В космосе всякая бывает. Наша задача — дать концерт, поставить в отчете галочку и — домой! Учись, классик, гастрольной жизни!
Словно поняв смысл сказанного Вольдемаром, существа одобрительно замурлыкали.
Мы снова заиграли, а “публика” стала тихо подвывать, припадая к траве, будто от сильной боли в желудке.
