Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке (СИ) - Фоменко Михаил
— А ну-ка, Жиро, иди открой, — сказал Локк, наводя на дверь пистолет.
— Я? Ни за что!.. Там… Они…
Лобов шагнул к двери и, оттянув за ошейник яростно рычащего Мики, резким рывком распахнул дверь.
И тотчас опустились нацеленные в дверь стволы.
— Джек, — прошептал ошеломленный Локк, отбрасывая оружие, — Джек, Тойво…
Две исхудавшие фигуры, с восковыми, обтянутыми почти прозрачной кожей лицами, пошатываясь, вышли из штольни и остановились, ослепленные светом.
— Господа, это Джек Рассел — наш геофизик и Тойво Латикайнен, исчезнувший три недели назад.
— Все-таки мы вернулись, Тойво, — прошептал Рассел, обращаясь к товарищу. — Вернулись, а ты не хотел верить мне. Мы очень ослабли, Фред, хотя они и кормили нас сырым тюленьим мясом… А сегодня они вдруг освободили нас, даже вывели из лабиринта. Без них мы не смогли бы… — Рассел пошатнулся, но его и Тойво уже подхватили товарищи.
— Дайте им немного вина, — крикнул откуда-то сзади Жиро.
— Нам бы что-нибудь теплое и под душ, — прошептал Рассел и потерял сознание.
— Ну, Шота, теперь ты окончательно убедился, что нео-антропусы разумны? — спросил Белов, наклоняясь над Расселом, которого уложили на койку.
— Да, конечно… Но неужели… они обитают в лабиринте?
— Нет, — медленно, но очень внятно заговорил Латикайнен, которому Жиро уже успел влить в рот немного вина. — Они живут далеко отсюда… в ледяных пещерах… даже подо льдом. О, они разумны, очень, но… — Латикайнен вздрогнул…
— Молчите, молчите, — сказал Белов. — Потом расскажете.
— Да… я долго пробыл… у них… Они все понимают… Гигантский болид разрушил часть их пещер… Они решили, что это мы… И схватили меня, может быть, как заложника… А потом Рассела вытащили из саней… Но старались сохранить нам жизнь. Они аккумулируют какую-то лучистую энергию и легко могут убить разрядами, когда взволнованы… Их язык очень примитивен, но… они способны передавать какие-то сигналы мысленно… или при помощи радиоизлучения… Эволюция в этих труднейших условиях наделила их удивительными свойствами, которыми мы не обладаем… Но они поняли, что мы тоже разумны, и хотели установить контакт… Может быть, поэтому нас и отпустили сегодня…
— Ну, дружище, — тихо сказал Вериадзе Белову. — Ты оказался прав во всем… Абсолютно во всем. Неужели ты рассчитывал даже на это? — Вериадзе кивнул в сторону Латикайнена и Рассела.
— А пожалуй, я мог бы еще подрасти в твоих глазах, — улыбнулся Белов. — Что мне стоит сказать: да, рассчитывал? Но нет, Шота, дорогой. На их счастливое возвращение от «братьев по разуму» даже я не смел рассчитывать… Ну что ж, тем больше шансов в пользу установления надежных контактов… в будущем. Здешние аборигены могут стать неоценимыми помощниками при исследовании антарктических пустынь. А сколько любопытнейших задач для физиологов! Кто знает, быть может, у здешних аборигенов проявились какие-то свойства, которые обычный человек Земли приобретает лишь после длительной эволюции…
Николай Абыйчанин
Из повести «ЧУЧУНА И СУЛАНЯ» {61}
Старого охотника-эвена Холчохо Хонохоя до сих пор помнят многие следопыты Индигирки. Знаменит он был не только тем, что разменял вторую сотню лет и редко кто мог сравниться с ним в знании повадок зверей и птиц, но и тем, что имя его часто связывали с чучуной — «снежным» человеком.
Часто у таежных костров вспоминал он необыкновенную историю. А когда Хонохой умер, рассказы обратились в легенду, которую мне и довелось услышать в одном из охотничьих стойбищ.
Давно это было, в те далекие времена, когда якуты называли нас «омуками», русские — «ламутами», а мы сами считали себя «ывыками». Еще мальчишкой, кочуя вместе с родителями по охотничьим угодьям от Яны до самой Колымы, я наслышался разных легенд и былей о «диком человеке». Называли его по-разному: «хозяин гор», «бродяга», «кучуна», иногда даже оскорбительно — «сэдьэк», но чаще всего — «чучуна».
Говорили, что он приходит по ночам к стойбищам охотников, съедает или уносит запасы пищи, уводит оленей. Завидев чучуну, люди его преследовали и порой убивали. А вот чтобы «дикарь» убил человека — такого никто вспомнить не мог. Правда, когда в горах терялся охотник или молодая девушка, обычно все приходили к выводу: «Это дело рук чучуны». Считалось, что хозяин гор обладает какими-то гипнотическими чарами, у него необыкновенно сильные руки и ноги, он не знает огня, а из оружия признает только камни.
Мне довелось видеть его своими глазами. И не только видеть…
Мало стало в те годы диких оленей в окрестностях нашего Бурунаса. Исчезли и горные бараны-чубуку. О прежней добычливой охоте приходилось только вспоминать. Все чаще возвращался я домой с пустыми руками и погасшим взглядом. Я знал, что стада чубуку ушли на хребет Тумус-Гас, но за этими горами шла дурная слава, считалось, что именно там живут чучуны.
В ясную погоду от нашего стойбища были хорошо видны белые остроконечные пики, которые притягивали и одновременно пугали меня.
И вот наступил день, когда, окончательно отчаявшись после бесплодных поисков возле нашего Бурунаса, я объявил жене, что поеду на Тумус-Тас.
Надо сказать, что моя жена Екена была в это время беременна, ждала второго ребенка, и это налагало особый отпечаток на все действия нашей семьи. По старинным поверьям считалось, что, имея жену на сносях, охотник должен особенно старательно придерживаться всех таежных законов, иначе на него разгневается Буйун Мурани — Дух Дикого Оленя, а тогда — ввек не видать удачи на промысле. Беременной было строго запрещено есть сердце, печень и почки диких оленей, не разрешалось подходить к ним близко и даже перешагивать через их кровь.
Едва заслышав о Тумус-Тасе, жена моя отрезала:
— Ни в коем случае! Ты что, забыл про чучуну?!
У нас, эвенов, жены в большом авторитете, их принято слушаться и уж ни в коем случае нельзя бить. Наоборот, они нас частенько ругают, а случается, если сердятся, могут и ударить. Приходится терпеть. Женщина — племянница мэнэ — медведя, когда он сердится, защищает ее, мстит за ее обиды.
— Не хочу остаться вдовой, и поехать туда не позволю! — стояла на своем жена, как ни пытался я ее уговаривать.
От нашей ссоры проснулся и заплакал двухлетний сын.
— Не плачь, сыночек, — начал я его успокаивать, но жена, оборвав меня, строго прикрикнула на малыша и шлепнула его. Видно, сильно рассердилась. Сынок притих и вскоре опять заснул.
Вечер был испорчен. Даже огонь в очаге тлел еле-еле.
Гнетущую тишину нарушил лай собаки. Распахнулась дверь и вошел старик Оронча, глава племени Наготу. Мы хоть и из племени Мямли, но его очень любили. Хороший старик — мудрый, добродушный, прямо как луна в погожую ночь.
Екена быстро раздула огонь, нажарила мяса, вскипятила чай. За ужином я и рассказал о своем намерении.
— Правильно решил, — неожиданно заключил старик.
Она, конечно, не смогла это перенести спокойно, опять принялась за свое:
— Не пущу! Кто будет потом детей моих кормить??
Я сидел молча, не ввязывался.
— А ты когда-нибудь слышала, чтобы чучуна человека убил? — начал уговаривать ее Оронча.
— Люди говорит, что не только убивает, но и ест.
— Ложь все это! Достойный человек такого не скажет, потому что настоящий чучуна никогда никого не трогал.
— И все-таки, — вздохнула она. — не хочу я тебя отпускать. Вдруг сэдьэк там околдует тебя, уведет оленей, останешься один и помрешь с голоду, либо заберется ночью в тордох, когда спать будешь, и убьет.
— Да-а, — покачал головой Оронча, — если женщина заупрямится, то повернуть ее в другую сторону трудно. — Он закурил свою трубку, выпустил несколько клубов дыма. — Почему ты говоришь только о плохом?.. Зачем такое предсказываешь! Беременной женщине грех беды накликать, о хорошем надо говорить и думать — хорошее и сбудется.
— Какой в том грех, что я беспокоюсь за мужа, — начала оправдываться Екена. — Ты. конечно, из другого племени, тебе, может, моего мужа и не жаль.
