Орион взойдет - Андерсон Пол Уильям (книга бесплатный формат .txt) 📗
Потом они вышли к холмам, дно оврагов давалось труднее, чем склоны.
Несколько раз на берегах они замечали другие холмы, поменьше. Кирпич и стекла проступали из-под наросшей зелени, их обходили. Столетия назад тут были поселки, скорбно было думать об их участи. Для неловких, не знающих мозолей рук путешественников на стоянках находилось множество дел: нужно было собирать дрова для костра, устраивать ночдег, прятать припасы от ночных воришек… Поход продолжался, но лес охватывал все вокруг: безграничный, безжалостный — и прискорбно дикий.
Только в объятиях бури или женщины Иерн так наслаждался собой.
У него хватало ума не восхищаться вслух, остальные же не жаловались.
Большая часть удовольствия была следствием удачи: он был молод, силен от природы, сноровист и попал в лес в подходящей обуви. Бедный бестолковый Плик хромал в городских туфлях, немилосердно натиравших ногу. Элегантные полуботинки Микли еще держались, но он сам признался, что обувь жмет, и, как выяснилось, его сухощавое тело сохранило меньше сил, чем он рассчитывал. Тераи напротив — силы было не занимать, и ловкие руки моряка-кузнеца справлялись с любой работой, но задумчивые зеленые стены, вечно обступавшие его со всех сторон, заставляли нервничать морехода, подтачивая его нервы. Ваироа, казалось, полностью приспособился. Но кто мог подтвердить это, если сам он молчал?
Иерн же учился у Роники.
От нее он узнал, что дождь — это душ, а не докука, и что под ним лучше всего раздеться догола, поскольку холод под промокшей одеждой может убить. (Тело ее ослепляло, а нагота или полунагота была непринужденной, но не зовущей, как доказала дружеская , но сокрушительная оплеуха, заработанная еще в начале пути.) Сок дикой мяты и подорожника отгонял насекомых, а имунная система быстро справлялась с укусами тех, кто все-таки добирался до кожи. Шумы больше не раздражали, а завораживали, лес был сокровищницей звуков, вкусов и запахов, нес отдых глазам. Вот логово мускусной крысы, он не видел его, пока Роника не показала; вот оставленные лапами следы — для него немые, пока она не рассказала ту долгую историю, которая была отпечатана ими. Никогда он еще не был столь осмотрительным. Идти стало проще, когда она обучила его всему нужному. Например, кусты следовало раздвигать коленями и руками одновременно, проскальзывая между ветками. Она не торопила их — зачем? Конечно, можно нестись, но тогда кто-нибудь, глядишь, свалится по пути, а это не шутка — зима не за горами. «Давайте не пыжиться, идем ровно — по двадцать щелчков в день».
Четыре раза Роника объявляла привал, по две ночи они проводили на одном месте; отдыхали и занимались разными делами, такими, как стирка; она сказала, что, если у них нет мыла, это не причина, чтобы оставаться грязными.
Она обработала ноги Плика, наложила повязку из мха и ткани на мозоли, заметив, что воспользоваться можно многими материалами: птичьей кожей, лыком, травами… Мы остаемся на месте, пока не обуем тебя подобающим образом. Иасу Крист! Неужели твой папочка никогда не говорил тебе, что дырка в носке проделает дырку в ноге?
— Вчера ты сказала, что можно сделать лодку… из березовой коры, кажется? — заметил Иерн. — Почему бы не поступить таким образом, чтобы не тащиться в такую даль?
— На это уйдет время, а потом нас свяжет погода; грести против ветра тяжелее, чем идти по любому болоту. Кроме того, при всякой необходимости придется причаливать к берегу. Нет, на своих двоих, пожалуй, проворнее.
Роника, согнувшаяся над лодыжками Плика, распрямилась.
— Придется добыть сырой кожи для мокасин. — Она вздохнула. — Ненавижу убивать оленей, когда приходится оставлять брошенной большую часть туши, но придется… пусть братей Ворон и приятель Червь порадуются добыче, так что потеря не так уж и тяжела. — Сперва она постояла в дыму костра, который, осторожно раздувая, сама и развела с помощью деревянного сверла, сучьев и древесной крошки. (На сверло пошло дерево и парашютная стропа. Роника заметила, что ее можно было бы заменить кишкой животного или каким-нибудь из растительных волокон. Оставшись без стального ножа, она умела бы изготовить надежный каменный нож.) Иерн спросил, почему она окуривает себя дымом.
— Звери боятся человеческого запаха, — объявила она. — В конце концов люди были хищниками не менее миллиона лет, как говорили мне палеоантропологи (удивлял и ее словарь). Но инстинкт не заставляет их бояться запаха дыма, если только не вспыхнет пожар в лесу или прерии.
И Роника продемонстрировала, как будет выслеживать добычу: разыскивая слабые отпечатки, оставшиеся в траве и на почве, катышки помета, обкусанные листья… показала, как будет подкрадываться медленно, замирая, когда переменчивое внимание зверя обратится в ее сторону.
— Дома, в лесах Ляски, я развлекаюсь, подбираясь к зверям поближе, чтобы потрогать.
Она намекнула, что, если Иерн увяжется за ней, удачи не будет. И исчезла среди сосен.
Микли отказался одолжить Ронике свой пистолет, и поэтому убивать придется ножом. Из всего прочего она пользовалась лишь своим посохом — кроличьей палкой — которую повсюду носила с собой из принципа. Этот прямой кусок твердого дерева, длиной около метра, удобный для руки, она обычно держала под мышкой. Им она сбивала сухие ветви для костра или всякую мелкую живность, попадавшуюся на пути.
— Однажды на Ляске, — как-то поведала девушка, — я встретилась с гризли, находившимся в скверном настроении. Я взялась за палку.
Конечно, драться с ним бесполезно, но палка заставила звери остановиться, и, пока он думал — ах ты, маленькая настырная бродяжка!
— я успела добраться до дерева, слишком толстого, чтобы он мог вывернуть его, и более высокого, чем он мог зацепить. Наконец мишке надоело, и он оставил меня в покое.
Она вернулась вечером, забрызганная кровью, с плеча ее свисала шкура, набитая мясом и теми частями туши, которыми, по ее мнению, путники могли воспользоваться. Опустились сумерки, вся группа расположилась возле костра, но Роника не сразу ободрилась; уйдя в себя, она сидела скрестив ноги и глядела на языки пламени. Иерн спросил — почему?
