Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Степан слышал мерное всхрапывание профессора Брауна, слышал, как медленно — капля за каплей — вытекала вода из слабо завинченного крана водопровода — все было как будто прежним, и в то же время изменилось. Мысли стали четкими и определенными.
Нет, не об антивирусе сейчас нужно думать, а о том, чтобы уничтожить вирус "Д"! Уничтожить, забрать с собой профессора Брауна и уйти навстречу Красной Армии.
Степан огляделся вокруг, не спеша вынул ключ из кармана одежды профессора, аккуратно сложил ее, прислушался к дыханию спящего, осторожно отпер дверь и вышел в коридор.
Это было 24 декабря 1944 года.
В главном коридоре огни были притушены, и от этого он казался еще более низким и мрачным. Степан долго выглядывал из-за угла — нигде никого не было видно. Он бесшумно перебежал расстояние до второго перекрестка и свернул в него. Ничего интересного не было и в этом тоннеле. Степан увидел лишь пять дверей да решетку вентилятора-калорифера, откуда мягкой непрерывной струей лился теплый воздух.
Степан верил, что выход из подземного города должен быть: город снабжается воздухом и водой, где-то пролегает канал для антенны радиоприемника; наконец, фашисты, безусловно, приготовили себе на всякий случай запасные выходы.
Одна мысль пугала Степана: а что если эти выходы начинаются не в коридоре, а во внутренних помещениях, куда невозможно проникнуть? И все же, он решил сделать все возможное: исследовать подземный город, запомнить его. Задача облегчалась тем, что в последнее время, как сообщил профессор Браун, значительно уменьшилось количество охранников в главном коридоре. У фашистов уже не хватало солдат.
За одной дверью Степану почудился тихий разговор, а встреча с кем бы то ни было вовсе не входила в его расчеты. Не успев оглядеться как следует, он перебежал коридор наискось и юркнул в темный тоннель, но споткнулся и упал. Падая, он заметил скамью, на которой кто-то сидел.
— Стой! Кто? Назад! — испуганно заорал какой-то человек, вскакивая на ноги.
— Простите, господин солдат… Гутен нахт… то есть гутен морген…
Эсэсовец раздраженно смотрел на подростка: какой-то лаборант, — а Степан в своем белом халате и шапочке ничем. не отличался от множества служителей лабораторий, — застал его спящим!
— Что у тебя — глаза на затылке, что ли? Куда тебя несет дьявол в такую рань? — сердито говорил часовой.
Излив свое негодование, эсэсовец вновь уселся на скамью и, зевая во весь рот, начал набивать табаком коротенькую трубку. Чиркнув зажигалкой и осветив лицо Степана, он ворчливо пробормотал:
— Ну, садись, что ли… Скучно одному.
У Степана отлегло от сердца.
Разговорились. Часовой назвался ефрейтором Карлом и сразу же начал ругать фельдфебеля, который постоянно назначает его на ночные дежурства. Степан поддакивал, стараясь меньше говорить по-немецки, чтобы не выдать себя. Но, исчерпав характеристику ротного фельдфебеля, Карл начал расспрашивать Степана обо всем, что приходило в голову, лишь бы поболтать. Степан отвечал, тщательно подбирая выражения, стараясь чисто и правильно произносить слова, но видел, что ефрейтор все более настораживается. И тогда, предупреждая вопрос, Степан выдумал себе биографию.
Предварительно выяснив, что Карл никогда не был в Швейцарии. Степан назвался племянником профессора Брауна, швейцарца по рождению, — благо старик, по временам впадая в сентиментальность, по несколько часов кряду мог восторгаться Женевой и ее окрестностями.
Карл успокоился, слушая о прелестях швейцарского пейзажа с тупым безразличием, но вдруг оживился:
— А спирт в лаборатории твоего дядюшки есть?
Степан пренебрежительно махнул рукой:
— Конечно, есть! У нас его целые бутыли стоят. Пробирки моем спиртом.
Разговор начал интересовать ефрейтора в гораздо большей степени:
— Ну, а как там у вас в Швейцарии? Богатый край, говорят, — не то, что у нас! Хитрые — никогда не воюют!.. А отец, говоришь умер? А кто он был? Тоже профессор? А-а… — протянул ефрейтор с уважением, словно ему и в самом деле было приятно, что мальчишка из такой почтенной семьи.
Эсэсовец встал, поскрипывая протезом, прошелся до перекрестка, выглянул в коридор и, возвратившись к Степану, прошептал:
— Проклятое место! Как могут здесь жить люди? То ли дело охранять завод! Просторно, вольготно, а здесь крысоловка какая-то! Такая тоска, такая скука — издохнуть можно… Хотя бы шнапс давали: пропустил бы рюмочку — веселее стало бы на душе!
Степан давно понял; куда клонит ефрейтор: спирт, вот что привлекло его и расположило к философии. Степан прикинул в уме, — наверное, уже около семи утра, и оставаться в коридоре становится опасно. Но нельзя упустить случай. Надо завязать знакомство, из которого можно будет извлечь несомненную пользу. Степан лениво потянулся:
— Ну, пока. Карл. Мы с дядей сегодня работали всю ночь. Я так засиделся, что решил пробежаться по коридору, чтобы размяться — вот и набрел случайно на тебя. Пойду, а то старик скоро встанет — он у меня беспокойный. А за разговор спасибо — с дядюшкой моим не очень разговоришься.
Эсэсовец охотно подхватил:
— Да, да, приятно поговорить! А ты знаешь что? Приходи завтра — я снова, кажется, буду стоять на часах, — вот и поговорим! Да, может быть… гм… пробирочку спирта прихватишь? А? — Он смущенно кашлянул. — Только чтобы старик не знал!
Степан пообещал.
— Здравствуй, Стефан. Принес? — оживился ефрейтор, когда на следующее утро, часов в пять, Степан снова показался в коридоре.
Вместо ответа Степан протянул колбочку. Карл понюхал, взболтал ее содержимое и, смакуя, выпил. В воздухе запахло спиртом. Возвращая Степану посуду, часовой обеспокоенно спросил:
— А дядя не заметил?
— Нет.
Ефрейтор успокоился. Вынув из кармана краюху хлеба и головку чеснока, он стал закусывать.
Подвыпив, Карл сделался храбрым и разговорчивым. Если трезвым он мог критиковать действия ротного фельдфебеля, то теперь ему уже не нравился какой-то капитан Штумпф. Больше того, ефрейтор считал, что немецкие генералы разучились воевать — линия фронта все сокращается и сокращается.
Он разглагольствовал, довольный тем, что нашел человека, терпеливо слушающего его болтовню, а Степан, поддакивая, осторожно переводил разговор. Давно ли Карл здесь? Сколько человек в охранном батальоне? Где помещаются казармы?
Ефрейтор, не подозревая подвоха и считая, что имеет дело со своим человеком, рассказывал все без утайки. Знал он очень немного, но и то, что рассказал, было ужасно.
Оказалось, что подземный город имеет много этажей, сколько именно. Карл не знал. Сюда его перевели недавно, раньше он был где-то внизу — сторожил пленных. Степан удивился.
— Пленных?
— Ну да, то есть не только пленных, а вообще экспериментальный материал… И женщин и детей — всех.
Степан заставил себя улыбнуться.
— А… понимаю… Ну, ну?
— Вот где действительно ад! Коридор узкий, а по сторонам — камеры. Стальные двери, в дверях окошки, толстые стекла, так нет же, кричат так, что хоть уши затыкай!
— Кто кричит?
— Да эти же… экспериментальные. Да оно и верно… — ефрейтор поскреб подбородок. — Закричишь, если кости ломают… Ты не был там?
— Нет.
— И хорошо. На что уж я тертый калач — на фронте повидал всякого, но там хуже фронта. Наши, кто послабее, не выдерживают. Там без шнапса нельзя, там дают. Пей сколько хочешь, только чтоб на ногах стоял… Ну, выпьешь, конечно, так, что в голове словно дизель работает, и смотришь: растянут на машине какую-нибудь молодую польку, — такую, что ну! — и потом — трах молотом по ноге! Оно, конечно, хирургия: надо же изучать как там кости устроены, но все же стража долго не выдерживает. А я вот сейчас без спирта не могу. Как трезвый, так и слышу: кричат… Или все перед глазами стоит один из заразного отделения — живьем сгнил, мясо клочьями валилось. Заглянешь к нему через стекло, а он на коленях ползает, просит — застрели, мол! Какую-то новую болезнь "Д" испытывают, сказал капитан…
