Лишний близнец - Булычев Кир (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
Меня встревожило то, что Кирюша в седьмом классе увлекся стрельбой и даже в составе районной команды выезжал на соревнования в область. Когда я спросил его:
«Зачем тебе нужно стрелять?», он ответил: «Дядя Сеня, я готовлю себя к борьбе. Посмотрите, насколько враждебно наше окружение. Вы видели, как зареченские Тимофеева избили?»
«Да, – признался я, – случай с Тимофеевым вызвал у меня негодование, но знаешь ли ты, что на беседе у директора Тимофеев признался, что упал с обрыва в колючий кустарник?»
– Разумеется, – согласился со мной Кирюша. – Где же у нас растет под обрывом колючий кустарник?
На этот вопрос я не смог дать ответа. Оказывается, об этом слабом месте в показаниях Тимофеева наш учительский коллектив не подумал.
Но в следующем году Кирюша забросил и стрельбу, и собирание птичьих яиц, которыми некоторое время занимался, и начал играть на трубе, заглушая порой шум, который производили жестянщики.
В школе Кирюша оказался на плохом счету. Хотя бы потому, что умел и любил задавать нетактичные вопросы или вопросы, на которые простой советский учитель не может ответить.
Учителя между собой называли его «шпионом» – именно из-за нетактичного поведения. Я сам слышал, как он спросил учителя истории Бибармакова: «Правда ли, что Ленин и его жена Надежда Константиновна прибыли из-за границы в запечатанном вагоне на деньги немецкого генштаба?» Вопрос был задан в коридоре, почти без свидетелей, но я понимаю взволнованность Бибармакова, которому в следующем году идти на пенсию.
«Разумеется, это клевета, потому что Владимир Ильич возглавил борьбу советского народа против фашистской агрессии. Но как пионер и комсомолец ты должен ответить – кто рассказал тебе эту гадость?»
И сам вытащил свою записную книжечку, которую я помню по заседаниям педсовета за последние двадцать лет. Из нее он черпал все возмутительные факты и слухи школьной жизни.
«Записывайте, – нагло ответил Кирюша, – я услышал об этом в передаче радио „Свобода“.
Бибармаков замер с открытой книжкой в руке. Времена были сложные, как раз умер Леонид Ильич Брежнев и серьезно заболел наш следующий генеральный секретарь.
Я подошел к коллеге и сказал шепотом:
«Можно не записывать. И даже лучше не записывать. Нам дорога честь нашей школы.»
«Вот именно», – прошелестел Бибармаков. И не записал.
Но если тот случай закончился ничем, то в других ситуациях действия и поступки Кирюши не оставались безнаказанными.
Митя меня беспокоил меньше, но я не спускал глаз и с него, потому что допускал: они могут нарочно сделать своего агента незаметным и тихим. Что им наш патриотизм? Что им наши ценности? Братьев уже нетрудно было отличить, потому что Кирюша отпустил длинные волосы, что недопустимо в городе Веревкине, тогда как Митя стригся под полубокс, носил белую сорочку и темные брюки без всяких там джинсов. Между братьями стали иногда возникать конфликты, и один из них поставил меня в тупик. Дело в том, что некогда, в сорок первом году, под Веревкином шли тяжелые бои, в которых отличились многие части ополченцев, которые, к сожалению, были полностью уничтожены или взяты в плен гитлеровскими захватчиками. В нашем городе была создана дружина красных следопытов, которые под руководством городского ДОСААФ искали места гибели ополченцев, а если находили, то складывали их в братскую могилу, а документы передавали в военкомат. Если же находили останки наших врагов, то их, конечно, оставляли на месте и поглубже затаптывали.
И вот у нас в школе идет комсомольское собрание. Было это в восемьдесят четвертом году, когда мои близнецы учились в девятом классе. Выступает отставной полковник Артем Груздь из ДОСААФ и произносит речь благодарности от имени Родины красным следопытам и их куратору от имени райкома комсомола Мефодию Стадницкому, который стал к тому времени, а я упустил этот момент, внештатным инструктором райкома ВЛКСМ.
Вручают грамоту Мите, а тут выходит на трибуну Кирюша, и его тоже встречают аплодисментами, полагая, что он скажет, как рад за своего брата. А наш Кирюша говорит примерно так:
– Я предлагаю сделать братскую могилу и для немцев. Зачем их затаптывать? Сорок лет прошло, у нас с Германией отношения нормальные. И разве немецкие простые солдаты были виноваты, что их на нас гнали? А у них тоже были матери и, может, дети. Ведь и ополченцев наших гнали в бой без винтовок.
Сначала зал промолчал, а потом поднялось такое возмущение! Вы должны были бы там оказаться, чтобы понять всю глубину народного негодования, которое обрушилось на Кирюшу.
А он стоит, руки в карманах джинсов, волосы сзади в косицу завязаны, и раскачивается на носках и на пятках, словно на палубе пиратского корабля.
В общем, собрание приняло решение об исключении Кирюши из комсомола за крайний цинизм в адрес памяти народной войны. Правда, дали ему испытательный срок из-за того, что у него такой хороший брат.
Вечером я слышал, как братья разговаривали во дворе, как раз под моим окном. Они разговаривали тихо, но в осеннем воздухе под шепотом ленивого дождика мне было хорошо слышно каждое слово.
– Ты мне жизнь хочешь сорвать? – спрашивал Митя. – Почему ты это сделал? Ведь нарочно? Ты мне завидуешь?
– Я? Тебе?
– У тебя все наперекосяк. То на трубе не можешь научиться, то в баскет тебя из команды вышибают. Ты неудачник, Кирка!
– Разве в этом дело? – ответил Кирюша. – Дело в том, братан, что ты испугался за свою карьеру. А я, будь моя воля, и в самом деле ее бы тебе разрушил!
– Почему? Ну скажи, почему?
– А потому, что ты себе делаешь жизнь, как паровозик на рельсах. Катишься от председателя совета отряда и редактора стенгазеты к инструктору райкома, потом в профком попадешь и будешь всю жизнь по кабинетам бумажки носить. Тебя ведь на большее не хватит – ты всего боишься.
– Ну уж тебя по крайней мере я не боюсь!
– Потому что по утрам гантели поднимаешь шестьдесят четыре раза и отжимаешься двадцать один раз?
– И холодной водой обливаюсь.
– Митя, ты хочешь стать серой личностью. И даже твои обтирания взяты из арсенала ничтожеств. Ничтожество делает все по правилам.
– А ты кто? Наполеон?
– Не знаю, кто я такой.
– Пособник фашистов, вот кто ты такой!
– Дурак ты, Митяй. Я фашистов больше тебя ненавижу. Но и ваши игры в красных следопытов ненавижу. Вы на все это смотрите, как какие-то бухгалтеры.
– И товарищ полковник?
– И товарищ полковник в отставке. Кто-то там, наверху, получит за инициативу орден, кто-то пониже – медаль, а тебе дадут грамоту с портретом. Плевать вам на ополченцев, как и на немцев. Вы о своих делишках думаете.
– А ты хочешь над нами подняться? – спросил с иронией Митя. – Ты нас судишь, как какой-то инопланетный пришелец! Мы защищали Родину и поливали ее кровью…
– Да катись ты, не поливал ты ничего. Ты хочешь быть как все и кончить жизнь с персональной пенсией.
– Я хочу строить счастливое общество для всех трудящихся!
– Жалко мне тебя, банальный ты человек!
Тут Митя накинулся на Кирюшу, и они стали драться, а я хотел было крикнуть, но моя Нианила Федоровна опередила меня и опрокинула на них кастрюлю холодной воды.
Потом был случай с Зиной Ковалевой. Она к нам в школу перешла из первой, где была признанной школьной красавицей. И за ее чары бились славные наши молодцы – я искренне жалел, что в нашем учебном заведении появилась такая Шемаханская царица. Впрочем, на меня эта девица впечатления не производила, а мальчишек покоряла хамством, рискованной манерой одеваться, высокой грудью и, надо признать, чудесными невинными глазищами, которые совершенно не соответствовали ее духовному миру.
Так как братья Стадницкие были первыми парнями в десятом классе, то всей школе было интересно узнать, чем закончится их поединок.
Сначала она отдавала предпочтение Мите, он был спортивным, подтянутым и пользовался авторитетом среди учителей, что странно, так как учился он посредственно – у него никогда не хватало времени на учебу: заедали комсомольские поручения и общественная работа, которой Митя отдавал все свое основное время.
