Мы — из солнечной системы (Художник И.М. Андрианов) - Гуревич Георгий Иосифович (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
— Не надо словесных оценок, — предлагал он. — Напишем точные цифры. Полярные страны дадут до двух миллиардов гектаров, океан — до тридцати миллиардов, глубины в перспективе — шестьсот миллиардов гектаров для рыбной ловли.
— И заселения, — добавлял Одиссей.
— Людям не захочется сидеть взаперти в батискафах.
— Надо реконструировать человека. Сделать людей, способных жить при любом давлении. Спруты живут же. Киты переносят.
— Чушь какая! — хотел крикнуть Ота, но, сдерживаясь, убеждал:
— Не будем усложнять проект далекими гипотезами. В перечне научных работ напишем: «Проблема глубоководного плавания без скафандра». А здесь не надо указывать «и заселениям».
— Тогда напишем «и освоения», — настаивал Одиссей.
Ота уступал. Уступал, чтобы отстоять главное — свое положение направляющего, правофлангового. Главное, чтобы темп задавала борьба с океаном. Одиссей оттесняется в будущее, в перспективу, Мак-Кей ограничивается Чукоткой, а мир переделывают океаноборцы.
Наконец они согласовали формулировки. Мак-Кей и Ковальджи подписали проект. Только Ааст Ллун отказался их поддерживать наотрез. «Космос не заменишь земными крохами, — сказал он. — У нас бесконечность и вечность, а вы теснитесь, локтями толкаетесь».
— Вечность — это нечто загробное, — сказал Ота. — Живые люди предпочитают Землю. Ну и пусть Ааст возражает. Он один против трех союзников.
«У нас большинство» — так сказал Ота Ксану утром, за час до решающего обсуждения.
— Будем рассматривать, — вздохнул Ксан.
— Почему вы вздыхаете, ум Ксан? Вы недовольны?
— Друг мой, я сам спрашиваю себя: где основания для недовольства? Все правильно. И все слишком сложно. В шахматы вы играете, Ота? Да? Тогда вы знаете: иногда можно выиграть пешку в дебюте и дожать партию до победы. Победа дает очко. Но знатоки предпочитают эффектную комбинацию: жертва фигуры и мат в три хода. В технике тоже должны быть красивые решения, Ота.
Ота ответил не без раздражения;
— Речь идет о том, как обеспечить все человечество. Это только в сказках легко решается: махнул волшебной палочкой — и сотворил хлебную гору. В подлинной жизни волшебников не бывает.
Ксан Ковров улыбнулся сдержанно:
— И не жалко вам, Ота, что волшебников не бывает?
А волшебник между тем идет по улице. С виду человек как человек — черные глаза, тонкий нос, смуглое лицо. На голове шлем из синтепробки, теплый и предохраняющий от ушибов при авариях. На плечах накидка переливчатая, черно-синяя, цвета воронова крыла, с имитацией перьев. Но в такой одежде нет ничего специфически волшебного. Крылья с перьями модны в этом сезоне: у женщин — жемчужные, перламутровые или под колибри, у мужчин — зеленовато-бронзовые, или стальные, или под ворона — черные с синевой. Волшебник не молод, но он идет пружинной походкой спортсмена, держит голову высоко, на губах его горделивая улыбка. Он всемогущ и доволен своим всемогуществом. Кроме того, он красив — женщины оглядываются на него. Думают: «Какое интересное лицо!» Но никто не подозревает, что это волшебник. Человек как человек.
И улица как улица, рядовая, московская — старый Арбат. Впрочем, как нередко на Земле, только название старое, суть меняется. Назвали когда-то Арбатом пыльную дорогу, стояли вдоль нее курные, прокопченные избы. Позже по Арбату булыжному, высекая искры подковами, рысаки мчали помещиков мимо зарешеченных усадеб. Потом чадящие автомобили шипели шинами по асфальту, улицу теснили узко-оконные каменные дома. А теперь в глубине садов высятся кубы, призмы, цилиндры из поляризованного стеклита, снаружи зеленовато-голубые, как лед, внутри прозрачные. И проезда на Арбате нет вообще. Идет по бульварным дорожкам волшебник, снег так славно поскрипывает под его ногами.
На улице немного народу: мороз и время рабочее. Больше всего детишек с малиновыми щеками, в мохнатых шубках. Они ковыряют снег лопаточками, носятся по дорожкам на заводных санках. Вот два малыша подрались — пережиток животных инстинктов в детском сознании. Каждому хочется сесть на фигурные санки в виде конька-горбунка. Пятилетний оттолкнул четырехлетнего и умчался. Побежденный ревет, барахтаясь в снегу.
— А я мог бы подарить всем детишкам Москвы коньков-горбунков, — думает волшебник. — Только пальцем шевельнул бы.
Юноша с девушкой идут навстречу, ведут древний разговор о любви. Лишь влюбленные ходят зимой так медленно: он ее провожает, тянет время, потом она его проводит, потом он, еще в подъезде постоят. Лица девушки не видно: она уткнула нос в цветок, редкостный какой-то, яркий не по-зимнему, белый с красными и лиловыми пятнами.
— Я вырастил его для тебя, — говорит юноша. — Год растил. Он единственный на земле.
— А я могу засыпать тебя такими цветами, — думает волшебник. — Утопить могу в цветах. И весь парк засыплю, так что и снега не видно будет.
Дорожка выводит его на многолюдную площадь.
Здесь невысокое подковообразное здание с витринами по всему первому этажу. Это районный Дом редкостей, такие дома всегда привлекают внимание.
Что может быть редкого в мире, где все выдается по потребности? Очевидно, старина и новинки. Дом редкостей — сочетание антикварного магазина с выставкой новой техники. Возле антикварного крыла толпятся историки и коллекционеры-собиратели старых вещей для музеев, а также коллекционеры-любители — школьники в большинстве. Сюда захаживают и старики, ценители воспоминаний. Иным нравится обстановка времен молодости и даже еще более древняя, историческая: скрипучий деревянный стул, одежда из переплетенных ниток, пыльный коврик на полу…
— Я мог бы каждому вручить реликвию, — думает волшебник. — Любую, по заказу: кровать царя Николая, картину Леонардо, пулемет-пистолет на стену.
Крыло новинок обширнее, но народу там еще больше. Тут новые машины, инструменты, приборы, новинки быта, новые книги, новые киноленты, кибы-автоматы… Возле витрин специалисты придирчиво осматривают каждый прибор: не пригодится ли в цеху, в кабинете, в лаборатории? И молодежи много: молодежь любит новшества.
Вот как раз стоят двое. Бойкий кудрявый быстроглазый юноша говорит жестикулируя:
— Безобразие какое! Записали меня на апрель в список «для потребления». Я говорю: «Я врач почти. Мне скоростной ранец для дела нужен, чтобы к больным спешить». А они: «Нет, ты не врач, ты еще студент».
Таков порядок в Домах редкостей. Новинки не валятся с неба, нужно организовать производство. И если заказов много, в первую очередь дают тому, кому машина нужна для научных исследований, потом для повседневной работы, а потом уже для личного потребления. Кудрявого студента сочли потребителем.
Друг его — на полголовы выше, грузный, медлительный — тянет, пренебрежительно щурясь:
— Все эти Дома редкостей — пережиток в сознании. Типичный магазин прошлого тысячелетия. Я бы закрыл их…
Юноши эти — Сева и Ким — ныне студенты последнего курса. Но волшебник с ними еще не знаком, не представляет, какую роль они сыграют в его судьбе. При всем своем всемогуществе будущего он не ведает. Глядит на двух друзей доброжелательно и думает:
— А я мог бы все ваши мечты исполнить шутя.
За Домом редкостей, на горке, дворец-усадьба XVIII века, дом Пашкова, он же Ленинская библиотека, ныне музей старинной бумажной книги. Тут начинается трак — движущийся тротуар, мостиком пересекающий проспект Маркса. Конечно, наружный трак самый медлительный, скоростные — под землей, на нижних горизонтах.
Сам проспект перекрыт сетчатым стеклом. Под частой сеткой проносятся огни поездов. Плывет конвейер, уставленный цистернами, баками и ящиками. Белые — с молоком, красные — мясные, охристые — с хлебом. Грузы продуктовые, строительные, производственные, ящики кубические, продолговатые, пластиковые, металлические, деревянные, стеклянные… Чрево большого города, хозяйство большого города…
