Господь гнева - Желязны Роджер Джозеф (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗

Эти сумасшедшие выкрутасы логики раздражали Питера. Поэтому он снова занялся таблетками, разложенными на столе его небольшой комнаты.

— Ладно, — вздохнула Лурин, — если ты такой упрямый, скажи мне, что именно ты пытаешься отыскать? Должен ты как-то представлять то, что ищешь! Или хотя бы представлять его ценность. Ведь ты к тому же потратил уйму серебра на эти опасные разноцветные фиговинки — бродячие торговцы дерут три шкуры за каждый пустяк… Объясни мне — и, может быть, я сегодня вечером присоединюсь к тебе. У меня так паршиво на душе.

Сегодня она объявила отцу Хэнди, что намеревается перейти в христианство. Но она пока ни словом не обмолвилась об этом решении ни Питеру, ни Абернати. Это было характерно для нее — сидеть между двух стульев… тянуть резину и не принимать окончательного решения.

Лоб Пита бороздили морщины. Он пытался ответить на вопрос Лурин предельно четко:

— Однажды я видел то, что называют der Todesstachel. По крайней мере твой дружок отец Хэнди и этот иконописец Тибор назвали бы эту штуку именно так. Они обожают немецкие теологические термины.

— Что значит этот «Todesstachel»? — спросила Лурин. Слово она слышала впервые, хотя знала, что его первая часть «Tod» обозначает «смерть».

Пит ответил с мрачной торжественностью:

— Жало смерти. Но тут есть тонкость. Сейчас увидишь. Жало обозначает такую штуковинку, через которую пчела или иное насекомое впрыскивает свой яд в тело другого живого существа. Но это современное значение слова, в старину слово «жало» понимали иначе. Скажем, когда во времена короля Якова ученый философ переписывал фразу из Библии: «Смерть, где твое жало?» — в его восприятии она звучала совсем иначе… Как бы это поточнее… Ага! Звучала она так: «Смерть, где твой укол?» Тогда слово «жало» значило то же, что сейчас «укол» в сочетаниях испытать «укол совести» или «укол самолюбия», ощутить «укол гордости». Словом, получить удар кончиком чего-нибудь острого, копьеобразного. В прямом и переносном смысле. К примеру, в старину про дуэлянта не говорили: «Он уколол своего противника шпагой». Говорили: «Он ужалил своего противника шпагой». То есть апостол Павел не имел в виду, что смерть жалит, подобно скорпиону — жалом в хвосте, из которого впрыскивается жгучий яд. Он имел в виду, что смерть пронзает.

Апостол Павел имел в виду то, что сам Сэндз понял во время очередного эксперимента с наркотиками.

Дело происходило в маленькой комнатке Лурин. Питер принял какую-то гадость, которая сделала его предельно агрессивным. Он метался по Луриной комнатушке и крушил все и вся. А когда девушка попыталась остановить его, сделал уж и вовсе невероятное — поднял на нее руку. И вот в этот-то момент, когда он ударил ее, он был ужален — ужален в старинном смысле слова, то есть ощутил укол, как будто его тело пронзил остроконечный кинжал — зазубренный, как острога, которой рыбаки убивают очень крупную рыбу, попавшую к ним в сети.

Едва ли за всю жизнь Питер испытал более острое физическое ощущение — оно было реальнее реального. Когда «острога» вошла в его тело, он сложился вдвое от чудовищной боли. Лурин, которая до этого то присаживалась, то отскакивала, ускользая от его кулаков, остановилась как вкопанная. Она поняла, что ему совсем нехорошо, и позабыла об опасности.

Казалось, эта острога — металлический зазубренный крюк на длинном-предлинном древке, конец которого уходит аж в Небеса. Корчась от нестерпимой боли, Пит все же заметил в то жуткое мгновение Тех, Кто держал тот, дальний конец копья, на миг ставшего мостом меж двумя мирами — земным и небесным. Это были три существа с глазами, вроде бы излучавшими тепло, но совершенно бесстрастными. Они не стали проворачивать острогу в его теле. Они просто не отпускали ее до того момента, пока он, медленно продравшись сквозь чащу боли к обыденной реальности, не очнулся окончательно. Это-то и было целью «прошения» — пробудить его от сна, заставить очнуться от того сна, коим спит все человечество и от коего все, согласно слову апостола Павла, однажды в мгновение ока пробудятся. «Говорю вам тайну, — сказал апостол Павел, — не все мы умрем, но все изменимся — вдруг, во мгновение ока, при последней трубе» [14].

Но что это была за боль! Адская! Неужели лишь боль такой силы способна пробудить его? Неужели каждому из нас предстоит испытать подобное страдание? Неужели это зазубренное копье когда-нибудь еще раз вопьется в его плоть? О, как он этого страшился!.. И в то же время сознавал, что те трое, Святая Троица, были правы, причиняя такую адскую, невыносимую боль. Это необходимое действие. Ибо должно пробудить его. Все же, все же…

Сейчас он достал книгу, открыл ее и стал читать вслух для Лурин, которая любила, когда ей что-нибудь читали — впрочем, недолго и без декламации. Не называя автора, Питер прочел небольшое простенькое старинное стихотворение.

Захлопнув книгу, он спросил:

— Ну, как тебе?

— Ничего.

— Сафо. В переводе Лендора. Наверное, сам придумал большую часть — восстановил из «обрывка фрагмента». Но мне напоминает трогательную сцену из первой части гетевского «Фауста» — Гретхен за прялкой.

Ему вспомнилось: «Meine Ruh ist bin. Mein Herz ist schwer. — Покой меня покинул. У меня тяжело на сердце». Занятное совпадение чувств. Знал ли об этом Гете? Стихотворение Сафо лучше, потому что короче сцены у Гете. Большой плюс, что стихотворение переведено на английский, — в отличие от этого Служителя Гнева, от отца Хэнди, Пит не получал никакого удовольствия от древних или незнакомых ему языков, даже побаивался их темных глубин. К примеру, мог ли он забыть, какая огромная часть оружия массового уничтожения была произведена в Германии людьми, говорившими на немецком языке!

— Кто такая эта Сафо? — спросила Лурин.

— Древнегреческая поэтесса. Один из самых утонченных поэтов в мировой истории, — ответил Пит. — Даром что до нас дошли только фрагменты ее произведений. Целиком от античности сохранились лишь третьесортные стихи Пиндара.

Говоря это, он разглядывал свои запасы таблеток. Какие принять сегодня? В какой комбинации? С чем сделать попытку добраться до иного мира, в существовании которого не сомневался? Возможно, этот загадочный, неведомый мир находится по ту сторону смерти. Как знать, как знать…

— Расскажи мне, — внимательно наблюдая за ним, попросила Лурин, раскуривая дешевенькую алжирскую вересковую трубку, которую она купила у странствующего торговца (хорошие английские трубки ей были не по карману), — про тот раз, когда ты принял метамфетамины и увидел самого дьявола.

Он рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Будто ты сама не знаешь, какой он! Раздвоенный хвост, копыта, рожки и вся обычная дребедень.

Но Лурин смотрела на него очень серьезно.

— Я знаю, он не такой. Расскажи мне еще раз.

Пит не очень-то любил вспоминать видение, в котором ему предстал Антихрист, которого Мартин Лютер называл «нашим старейшим лютым врагом». Прежде чем ответить девушке, Пит сгреб в ладонь несколько заранее отобранных таблеток, проглотил их и запил стаканом воды.

— По твоим словам, у него горизонтальные глаза, — сказала Лурин. — Глаза без зрачков. Одни страшные вытянутые белки.

— Да.

— Он застыл над горизонтом. Совершенно неподвижный. Ты говорил, что он вечно в таком положении. Он был слепой?

— Нет. К примеру, он заметил меня. И он видит всех нас на протяжении всей нашей жизни. Не спускает с нас глаз. Ждет.

«О-о, как они не правы, эти Служители Гнева, — подумал Пит. — После смерти мы можем оказаться во власти Врага рода человеческого. И тогда смерть окажется — может оказаться — не избавлением, не освобождением, не концом, а ужасом, настоящим порабощением и — лишь началом».