Пылающий остров (илл. В. Лукьянца) - Казанцев Александр Петрович (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Страшный ветер давал себя чувствовать. Бумага, натянутая на рамах стен, во многих местах была прорвана. Сквозь висящие клочья ее виднелась внутренность жилищ с лимонно-желтыми циновками, ширмами, картинками без теней.
Кадасиме запомнилось в одном из таких отверстий испуганное женское лицо с высокой прической словно твердых, отливающих черным лаком волос.
Непрекращающийся ветер приложил свою разрушающую силу везде. Гигантские вертикальные плакаты, испещренные столбцами иероглифов, давно были изодраны в клочья. Многие жерди, на которых они крепились, были поломаны. Даже неимоверно высокие телеграфные столбы совершенно явственно казались наклоненными на юго-восток. Да не одни столбы, даже приземистые расщепленные японские ели, нет, больше — даже сами полуигрушечные дома наклонились все в одну и ту же сторону. Их голубоватые ребристые крыши, казалось, готовы были сорваться, напоминая отогнутыми краями застывшие всплески волн.
Казалось, что навалился на дома своей лютой и незримой тяжестью вырвавшийся из океанских тюрем тайфун. Но это был не тайфун.
Генерал Кадасима хорошо знал, что это было такое. При очередной остановке рикши Кадасима спросил его:
— Ты не боишься погибнуть, японец?
— Я боюсь остаться без работы, но я не боюсь смерти, господин, — ответил рикша и снова взялся за лакированные оглобли.
Дальше ехали молча.
Наконец рикша остановился около небольшого двухэтажного домика. Кадасима сошел и расплатился.
Рикша сделал удивленные глаза, но Кадасима повернулся к нему спиной и, подойдя к двери, стал снимать ботинки.
Рикша еще раз пересчитал деньги.
— Дайбутцу мой [Восклицание, призывающее бога.], — прошептал он, — Он оставил мне двойную плату!
Рикша хотел броситься вслед за своим странным седоком, но тот скрылся за порогом дома.
Кадасиму встретила, касаясь лбом циновки, еще не старая японка. Что-то процедив сквозь выкрашенные черные зубы, она протянула ему письмо.
Генерал, неся в одной руке ботинки, другой взял письмо и, не взглянув на преклоненную женщину, вошел в дом.
Робкий почерк, которым был написан адрес на конверте, заставил сердце его радостно сжаться. Забылись обиды этого дня. Не стесняясь присутствия женщины, Кадасима снял с себя мундир и брюки и с удовольствием облачился в поданный ему киримон. Сев на корточки, старик дрожащими пальцами стал разрывать конверт.
Письмо было от его воспитанницы, маленькой девочки, находившейся сейчас в Париже, где Кадасима хотел дать ей образование.
Как хорошо помнил Кадасима смешную детскую песенку, которую она когда-то распевала:
Кадасима взглянул на длинную бумажную полосу, где им было написано для воспитанницы стихотворение старинного поэта:
Старик вскрыл конверт и вынул письмо.
«Отец, сердце холодеет у меня от мысли, что я сейчас вдали от тебя! Я получила твои деньги и письмо, где ты приказал продать все драгоценности и приобрести акцию спасения. У меня нет сил передать тебе весь ужас положения. В Париже все сошли с ума. Мне не понять, что происходит. В ресторанах с названием „Аренида“ творятся страшные вещи. Те, кто имеет деньги, ведут себя так, словно переживают последние дни Содома. Они стараются дожить свои дни. Они неистовствуют в своем предсмертном безумии…»
Кадасима опустил письмо и остановившимся взглядом посмотрел на надувшуюся, готовую лопнуть бумагу наружной стены. Слышался истерический вой ветра.
— Воздух мчится в Тихий океан, чтобы превратиться на острове Аренида в серую пыль, как в колбе мистера Вельта, — произнес Кадасима.
— Что изволили вы сказать? — переспросила японка.
— Ничего, — ответил старик и снова принялся за письмо.
«…Они беснуются, сорят деньгами, но они не хотят давать деньги даже за лучшие мои драгоценности. Отец, проходит один день за другим. Стоимость акции спасения растет с каждым днем. И я начинаю думать, что мне никогда не купить ее. А когда я прихожу к этой мысли, мне начинает грезиться наш Ниппон, прозрачный розовый воздух и жизнь. Отец, мне начинает грезиться жизнь, как будто она может продолжаться! Тогда я падаю на пол и беззвучно рыдаю. Рыдаю, хотя, может быть, это и недостойно японки. Но это плачет не японка. Нет. Это просто девочка, которую ты так любил, которую покидает жизнь, не показав ей своего сияющего лица…»
Подписи не было. Вместо нее почему-то расплылись последние иероглифы письма.
Кадасима уронил руки и письмо на циновку. Потом он вскочил и, присев на корточки около телевизефона, судорожно стал набирать один номер за другим.
Бывший председатель найкаку — совета министров — генерал Кадасима звонил в банки. Старик Кадасима хотел достать денег, чтобы купить своей девочке акцию спасения.
Но в прекрасной стране Ниппон уже стало известно об отставке кратковременного председателя найкаку генерала Кадасимы. У банков не было денег для просто Кадасимы.
Больше двух часов набирал старик дрожащими руками номера. Но все было напрасно. Банки и друзья знали уже о провале проекта.
У старика Кадасимы на склоне лет не оказалось ни положения, ни друзей. У него не осталось даже надежды на спасение существа, которое он любил больше всего на свете.
Тогда старик, не снимая киримона, надел на ноги деревянные гэта и почти бегом выбежал на улицу.
Он бежал, задыхаясь, чувствуя на себе давление ветра, напоминавшего о неминуемой гибели.
Старик бежал и почему-то шептал свои давнишние стихи, написанные очень давно, еще до получения генеральского чина:
Какой-то рикша перегнал старика, но Кадасима не остановил его, а вскочил в трамвай.
В трамвае старик горько усмехнулся. Он услышал, что новый, заменивший его, Кадасиму, премьер-министр объявил по радио о готовности Японии сотрудничать с Советской страной в деле борьбы с мировой катастрофой.
Через четверть часа Кадасима входил в великолепный подъезд банкирского дома Фурукава. Швейцары подобострастно открывали перед ним двери: они узнали его. Да, господин Фурукава здесь, в своем кабинете.
Фурукава в жилете сидел в вертящемся кресле. Босой ногой он уперся в выдвинутый ящик стола, правой рукой что-то поспешно писал, а левой обмахивался веером. Увидев Кадасиму, он отложил перо и переложил веер в правую руку.
Войдя в кабинет банкира, Кадасима преобразился. Он совсем забыл, что на нем не генеральский мундир, а домашний киримон и деревянные гэта. Гордо закинув голову, расправив плечи, он небрежно оперся о стол и сказал:
— Сын мой! Великая дружба связывала меня с твоим отцом. Великая дружба связывала и нас с тобой. Я всегда носил ее в сердце. И она, эта священная дружба, привела меня сейчас к тебе.
Банкир, искоса глядя на старика, энергичнее замахал веером.
— Из этого письма тебе станет понятна моя просьба. Я рассчитываю, что ты поступишь, как поступил бы твой отец.
