Vita Nostra - Дяченко Марина и Сергей (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Разные. Предлоги, союзы, междометия… грязные ругательства, — Коженников улыбнулся. — На каждом человеке лежит тень слова, но только Слово целиком, четко впечатанное в ткань материального мира, способно вернуться к своим истокам, дорасти от бледной проекции до подлинника.
— И орудие для этого — страх?
— Саша, — Коженников сбросил скорость на повороте. — Ты давно уже учишься не потому, что тебя заставляют, а потому, что тебе интересно. Ты распробовала этот мед. Быть Словом — ты понимаешь, что это значит?
Сашка молчала до самой Торпы; наконец, под колесами загремели булыжники Сакко и Ванцетти. Машина остановилась у крыльца с каменными львами. Горели фонари, ни одно окно не светилось.
— Спасибо, — сказала Сашка чужим голосом. — До свидания.
И открыла дверцу.
— Саша?
Она замерла.
— Отдай мне телефон.
Сашка обернулась. В очках Коженникова отражался фонарь, оттого казалось, что на Сашку смотрят в упор два горящих белых глаза.
Путаясь, она стянула с шеи розовый шнурок. Коженников взвесил телефон в руке:
— Ты понимаешь, что значит быть Словом? Глаголом в повелительном наклонении? Ты знаешь, что это такое?
Сашка молчала, лишившись речи.
— Хорошо, — Коженников небрежно уронил мобилку в «бардачок». — Спокойной ночи, Саша.
И уехал.
— Егор, можно тебя на минуту?
В столовой галдели и звенели посудой. Разносили горячий борщ, в котором плавали, как белые запятые, островки сметаны. Сашка дождалась, пока Егор закончит обедать; когда он в толпе однокурсников зашагал к двери, на ходу вытаскивая сигареты, она обнаружилась на его пути естественно и непреклонно.
— Я сейчас, — сказал Егор однокурсникам.
Они поднялись в холл. У копыт бронзового жеребца рядком сидели первокурсники. Сашка увлекла Егора дальше — в глубокую оконную нишу.
— Такое дело… У тебя проблемы с практической специальностью?
— Не сказал бы… То есть, конечно, идет туго, но у всех так.
— Что у всех — меня не интересует, — сказала Сашка жестко. — Ты — глагол в сослагательном наклонении, у тебя есть особенность. Если ты не будешь изо всех сил учиться — то… догадываешься, что?
Егор смотрел пустыми, неподвижными глазами.
— Ты что, не понимаешь, о чем я говорю?
— Понимаю. Нам то же самое говорят на каждом занятии. Если ты не завяжешь шнурки — упадешь. Если не будешь кушать кашу — вырастешь неудачником.
— Егор…
Сашка осеклась. Егор пребывал, наверное, на самом сложном этапе информационной перестройки: как личность почти распался, как слово еще не сложился. Она вспомнила себя год назад: примерно в это же время они познакомились, Егор уверенным в себе, сильным и добрым человеком. Егор вытащил однокурсника Степку из реки; Сашка нередко замирала посреди движения, вперив взгляд в одну точку, и точно знала, что провалит зачет по практической специальности…
Она взяла Егора за руку. Еще секунда — и она присвоила бы его, сделав частью себя.
Но она удержалась, вспомнив горький опыт.
Она отнесла к мойке поднос с грязной посудой. Костя отодвинул стопку тарелок, освобождая место на длинном цинковом столе. Сашка благодарно кивнула.
— Ты ему не поможешь, — сказал Костя. — И не бери дурного в голову: это их дело, пусть работают. Как мы работали.
— Мы помогали друг другу, — тихо сказала Сашка.
— Мы — однокурсники. А они… он тебя никогда не поймет. Не пришло время.
Костя пошел к выходу из столовой, а Сашка подумала, что он прав. Есть вещи, которые объяснить нельзя; разве не об этом твердили с самого начала Портнов и Стерх?
Осень наступила в середине сентября, резко похолодало. Дожди не прекращались до самого первого снега. Сашка топила крохотный камин в комнате — углем из бумажной пачки и дровами, купленными на базаре. Дрова трещали, рассыпали искры, Сашка часами сидела перед камином с книгой на коленях. Ложилась спать, укрывшись простыней, среди ночи натягивала на себя одеяло, а под утро, бывало, просыпалась от холода и, конвульсивно позевывая, кутаясь в куртку поверх ночной рубашки, разжигала огонь в камине.
Над крышей поднимался дым. Шел первый снег, ложился на головы каменных львов, засыпал город Торпу.
— Мама?
Хозяйский телефон стоял на полочке, у входа на первом этаже. Старинный телефонный аппарат с высокими, «рогатыми» рычагами для трубки. Сашка привалилась плечом к кирпичной оштукатуренной стене.
— Алло! Мамочка! Ты меня слышишь?
— Привет, Сашхен… Как хорошо, что ты позвонила…
Далекий голос. Нарочитая бодрость, даже беспечность.
— Как малой?
— Все хорошо. Немножко кашляет… Мы летом пытались его закалять, но как-то неудачно… То одно мешает, то другое… А так все нормально. Хотим переклеить обои в твоей комнате. А то прямо позорище, а не обои. Может быть, выйду на работу, на полставки… Не сейчас, конечно, через полгодика… Соскучилась по работе… Можно няньку нанять почасово…
Мама говорила легко, и не слова, а тон ее должны были уверить Сашку в полнейшем спокойствии, стабильности, мягком отчуждении. Сашка представила, как мама стоит с трубкой над плитой, помешивает молочную кашу в кастрюльке, и улыбается, и говорит, говорит…
Сашка прикрыла глаза. Телефонная трубка нагрелась, приняв тепло ее щеки. Дрожит мембрана, превращая голос в поток колебаний. От трубки идет витой провод… Слова тянутся дальше, и Сашка за ними — из дома в железную коробку коммутатора, дальше по проводам, в замерзшую землю, под полями и сугробами, под корнями и бетонными плитами, дальше, дальше; Сашке казалось, что она протянула руку очень далеко, вытянулась так, что вот-вот сведет судорогой.
Мама не стояла над плитой. Она сидела в кресле, прикрыв глаза, вцепившись левой рукой в подлокотник. Судорожно стиснув пальцы, будто от боли, но Сашка, присвоившая маму в этот момент, знала, что боли нет.
Перехватило горло. И у мамы — и одновременно у Сашки, и в трубках с обеих сторон сделалось тихо-тихо.
— Мамочка… У меня все тоже хорошо, я учусь нормально, кормят хорошо…
Перекатывались, как пустые горошины, ничего не значащие слова — туда-сюда по проводам. Хорошо. Хорошо. Шорох, шов, капюшон; Сашка была собеседницами на разных концах провода. Она говорила сама с собой, и, как это часто бывает, сама себе не верила.
— Мама!!!
Крик прокатился по телефонному кабелю — под замершими речушками. Под заснеженными полями. Отозвался в пластмассовой трубке:
— Санечка? Что с тобой?
Вот они, слова истинной Речи. Эйдосы, смыслы. Надо изъявить: «Ты ни в чем не виновата, сбрось с себя груз, живи и будь счастлива»…
Но если сказать это по-человечески, вслух — получится ужасно. Получится вздор и вранье. И ничего не изменится — будет только хуже.
— Мамочка… Поцелуй за меня малого, все хорошо…
— Ага. Пока, Сашхен, до свидания…
Короткие гудки.
— Время — понятие грамматическое, это ясно или надо объяснять?
— Ясно.
— Прежде, чем начинать манипуляцию со временем, следует поставить якорь. «Сейчас-тогда». В графическом изображении это выглядит вот так… Поплавок с двумя полюсами — красным и белым… Не спешите, Саша! Мы опережаем программу, нам некуда…
— Я знаю. Я чувствую. Сейчас.
— Хорошо… Якорь перейдет в состояние «тогда», как только вы измените грамматическую конструкцию. Кроме основного вектора — прошлое-будущее — вы должны учитывать общую продолжительность действия, периодичность действия, завершенность или незавершенность действия, отношение начала и конца действия к точке «сейчас»… Положите ручку, Саша! Не надо торопиться! Это сложнейшее упражнение, на третьем курсе его мало кто решается выполнять!
— Я готова.
— Вижу… Ладно. Возьмем половину грамматического такта, полшага назад… Сосредоточьтесь. Время — понятие грамматическое, это ясно или надо объяснять?
