Операция прикрытия - Синякин Сергей Николаевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
…— Да не было никаких пассатижей! — выкрикнул арестованный. — Не было, командир!
— Только у полицаев я еще командиром не был, — желчно сказал Коротков. — Ты меня гражданином начальником зови, сподручнее будет! Говоришь, не рвал зубки? Может, и не стрелял ты вовсе, наговаривают на тебя?
— Стрелять — стрелял, — хмуро сказал Васена. — А издеваться, как другие, не издевался. Слушай, гражданин начальник, все расскажу. Я понимаю, что за дела свои пулю заслужил, но хочется все-таки хоть кому-то рассказать, как оно было.
— Время есть, — согласился Коротков.
— Ты не думай, что я в Красной Армии служил и все думал, как измену учинить да к немцу перебежать, — криво усмехнулся арестованный. — Были такие, листовки немецкие хранили. Сам таких двоих шлепнул. И не думал, что сам немцу служить пойду. Думалось, если что, так сложу олову в бою, чтобы мамочке за сына стыда терпеть не пришлось. А как оно все повернулось! Нагнали нас под Харьков, к наступлению готовились. Ага, наступление — две винтовки и граната на пять человек, а отцы-командиры говорят, что остальное в бою у врага возьмете! Тут пополнение пришло, смотрю, не бывает так, а вышло оно — в пополнении мой младший брат Степан, и прямо ко мне во взвод,
А на следующий день немцы нам и врезали. Танки прут, народ необученный, а если бы и обученный был, не станешь же с голыми руками на танки бросаться! Ну, короче, побегли мы. Загнали нас немцы в овраг, овраг маленький, а нас там с полторы тысячи набилось, мяса пушечного. Ну, думаю, прилетит сейчас немец, бомбы бросит, то-то месива кровавого будет. Все кровью умоемся! Только не прилетел, гад, и бомбы не бросил. Уж лучше бы бросил, тогда бы все и кончилось. А тут подъехали несколько мотоциклистов, у них пулеметы на колясках, каски рогатые, стоят, вниз смотрят и смеются. Потом несколько танкеток подошло. Оно ведь, гражданин начальник, в бою, на азарте, помирать не страшно. А вот так, когда они вниз плюют, да еще и над тобой по-своему издеваются… Короче, побросали мы винтовки, у кого они были, задрали лапки вверх и полезли из оврага, что твои тараканы.
— То-то, что задрали! — зло бросил Коротков. Васена ответно дернул щекой.
— Это ты сейчас храбрый такой, в теплом кабинетике-то, — хмуро сказал он. — Глянуть бы на тебя в том овраге. Тоже штаны сушить наладился бы. Несколько солдатиков нацелились сбежать, так на них даже пуль тратить не стали — танкетка их догнала да гусеницами на наших глазах… Ага! И погнали нас в лагерь. Когда-то там склады артиллерийские были, так все подчистую на позиции вывезли, а колючая проволока — вот она, да и вышки прямо для часовых. Немцы быстро смекнули, как их использовать. Тут, гражданин начальник, самый ад и начался.
Бабуш, сидя у окна, слушал неторопливый рассказ бывшего полицая и все спрашивал себя, а как бы он поступил на месте Сапогова, выдержал бы, не поддался рассудительному голосу самосохранения? И однозначного ответа на эти вопросы у Александра Бабуша не было, так, надежды одни на собственную стойкость.
— Сидеть, конечно, можно и в лагере. — Голос у Васены был безжизненный, словно бы и не человек, а покойник уже исповедовался перед ними. — Можно, если кормежка какая есть. А немцы решили на нас не тратиться. Правда, не особо и местных жителей отгоняли, которые пожрать приносили. Только ведь как все выходило? В лагере около трех тысяч бойцов, всех не накормишь, ну и началось через несколько дней… — Он поднял голову и на секунду ожил взглядом. — Кто, конечно, выжить хотел, да брезгливостью особой не страдал… Воду немцы привозили. Каждое утро бензовоз посредине бывших складов стоял. Иногда немцы забавлялись — начинали стрелять в ноги тем, кто за водой приходил. Это у них называлось заставить русского медведя сплясать «Барыню». Там они моего Степку и подстрелили… — Сапогов закашлялся. — Он долго умирал, все в сознании был… Все говорил мне, ты, мол, братка, себя пересиль, мясо — оно и есть мясо, ты, говорит, выжить должен ради мамки нашей… А потом пришли вербовщики. — Сапогов сел, повел крепкими плечами, и Бабуш с удивлением увидел, что глаза арестованного стали влажными. — Я-то как думал? Думал, соглашусь для виду, надену ихнюю форму, лишь бы оружие дали, а там смоюсь, конечно. Потому и бумагу подписал, не братом же, в самом деле, харчиться! Только у них спецы в гестапо сидели крепкие, они, суки, понимали, что одной подписочкой человека не удержишь, бумага, она и есть бумага — ты хоть кровью в ней свои подписи ставь. Ну и решили они подстраховаться, кровью нас, как водится, повязать. Вывели заложников, что взяли в ответ на взрыв в депо, а заложников подобрали соответствующих — бабы в основном да детвора. Каждому дали винтовку, а в винтовке — один-разъединственный патрон. И автоматчики сзади стоят, только колыхнись назад, станешь за место решета, суп-лапшу через тебя запросто пропускать можно. А один ихний гнида с фото аппаратиком стоит и лыбится. Потом каждому персонально по карточке подарил, на долгую, значит, память.
— Ну а ты в кого стрелял? — глухо спросил Коротков, играя скулами.
— А мне евреечку подвели. Малую такую, пригожую. Она мне и шепчет: «Дяденька, только быстрее. Страшно очень».
Бывший полицай уткнулся взглядом в пол и замолчал. Лицо его стало багровым и потным. Словно выдавливая из себя слова, Сапогов сказал:
— А дальше уже все пошло по катанке. Порченые мы были. А про зубы — брехня, это на меня Дзюба наговаривает. Вот он с пассатижами бегал. Маленькие такие, блестящие. Я его пару раз предупредил, потом не удержался и звезданул — два зуба высвистел. Голову на отруб даю, он да дружок его Валька Цеховников на меня несут. Другие не скажут, А этим я плешь проел, уж больно поганые они были. Особо Цеховников. Тот на акциях сразу интересовался, у кого девчоночки малые есть, первым в те хаты и мчался, будто намазано ему там было.
— А ты, значит, у них заместо замполита был, — съязвил Коротков. — Все уговаривал, чтобы по совести они поступали!
— Да какая там совесть, — отмахнулся Сапогов, — Но вроде не по-божески этак: если довелось людям смерть принять, так зачем перед смертью мучить?
