Человек человеку - кот - Коллектив авторов (читать полную версию книги .txt) 📗

Я остановился перед дверью. Имеет полное право спустить на меня волкодава. Или просто молча вытурить. Рыжовская прислуга как-то раз научила считать ступеньки одного питерского энтузиаста. Охранник Шварца, кажется, сломал ребро назойливому папарацци. Звоню. Странное чувство: вот так запросто звоню настоящему живому Виктору Грэю…

Открывает. Через цепочку задает вопрос:

— Кто вы?

У меня заранее включен диктофон. Микрофон хорошенько припрятан.

— Простите, вы, кажется, протекли на меня…

Отворил дверь. Левая рука у меня — в кармане плаща. Если Грэй меня выбросит, успею вытащить фотоаппарат и сделать хотя бы один снимок. Тоже порядочно стоит. Во дворе у меня была паршивая позиция, в лобовую снимать я не мог… Обстановка у него простенькая: трехкомнатная квартира незатейливой брежневской планировки, обезлаченный паркет, вытертый линолеум на кухне, дешевая люстра к коридоре, старые обои. Чисто.

— Извините меня. Если вы не дадите мне интервью, мою жену убьют, — это, к сожалению, чистая правда.

— Вы сумасшедший? Уходите! — Я присмотрелся к нему. Высокий, атлетически сложенный мужчина, выглядит как раз на свои сорок. Одет несколько необычно, дома — как на службе: однотонная дорогая рубашка, запонки, жилет, галстук, штаны явно от какого-то костюма. На себя прежнего, десятилетней давности (то самое фото 90-го года), похож не больше, чем уголовник на фоторобот. Подбородок как будто увеличился в размерах. А рот — прежний. Очень фактурная черта: голубые глаза. Качественные такие, философические глаза, с этакой мыслью, если не сказать, с идеей. Это может пойти в текст. Интонации в голосе выдают незлобивого человека.

— Еще раз искренне прошу простить меня. Она задолжала довольно много, и ее могут просто-напросто пристрелить, если мы не добудем деньги к сроку. А я, к несчастью, не имею других возможностей как следует заработать.

Он молча сложил руки на груди, присел на табуретку и уставился на мое лицо. Из кухни вышел кот, сел рядом с Грэем и тоже уставился на мое лицо. Старый такой медлительный кот, серый, пушистый. Выцвели задорные полоски на его боках. Глаза серо-зеленые, блеклые, усталые и тоже философические. Одно ухо вывернуто наизнанку — то ли от рождения, то ли в славном бою, когда юность кипит в артериях. Обожаю котов. Деньги, жена и живой классик мировой литературы моментально вылетели у меня из головы. Опускаюсь на корточки:

— Здравствуйте, господин кот. Рад видеть вас в таком месте. Если Вы не против, мы могли бы познакомиться. Меня зовут Андрей Маслов, я журналист. А Вас?

Кот чихну.

Грэй спрашивает его:

— Как ты думаешь, Мишель, что нам делать с этим проходимцем?

Кот повернул к нему морду и пискнул что-то коротенькое.

— О да. Ты совершенно прав. Впрочем, как всегда. Потом живой классик обращается ко мне:

— Молодой человек, насколько велик ваш долг?

— Э-э… полторы тысячи долларов. Без малого.

— Не уверен что за такие деньги могут убить, но, вероятно, я несколько отстал от жизни. Видите ли, я вам верю. Вы, кажется, не лжете. Подождите, пожалуйста, минутку.

Ушаркал куда-то в комнату. Наконец-то я могу свободно пообщаться с котом.

— Теперь я знаю Ваше имя. Милостивый государь Мишель, в знак моего уважения, я хотел бы Вас погладить. Вы позволите? — я осторожненько потянулся.

Коту эта идея, надо полагать, не пришлась по вкусу. Он округлил сонные глаза и поднял лапу. Нет, не замахнулся, а именно поднял, чуть-чуть оторвал ее от пола, ясно дав понять: давай-давай, тянись-тянись, получишь, как следует. Я убрал руку и говорю:

— Воля Ваша. Уже одно лицезрение Вашего блестящего меха — большая честь для меня,

Грэй выходит:

— Прошу вас, оставьте в покое моего кота, он существо робкое и замкнутое. Вот вам полторы тысячи. Надеюсь, этого хватит, чтобы купить наше одиночество.

Я посмотрел на него, посмотрел на деньги, сказать нечего. Не встречал еще таких людей. Считать ли бесчестием такую помощь? Убьют — не убьют, но пальцы в обратную сторону вывернуть Наташеньке вполне могут… В голове моей вертятся разнообразные формулы благодарности, ни одна из которых не может считаться вполне адекватной.

— Когда я должен вернуть? Хозяин и кот вновь переглянулись.

— В этом нет необходимости. Мы с Мишелем делаем покупку. Мы покупаем ваше отсутствие в нашей квартире.

— М-м. М-м-э?

— Да.

— Но я же не могу… Я не умею сказать, как много я вам обязан.

— Вот и молчите. Отправляйтесь домой молча. Лучшая, прямо скажу, форма благодарности. Тем более, что грязь с ваших ботинок уже начинает растекаться по полу.

Я посмотрел вниз. Действительно.

Кот повернулся ко мне задом и понуро побрел по коридору. Сел. Почесал вывернутое ухо. Тяжко, глубоко, старчески вздохнул. Я возился с замком. На характерный щелчок Мишель повернулся и издал протяжное завывание:

— М-м-я-я-а-у-у-а-у-у-а-а-а, — скучно ему, бедному, наверное.

— Подождите, — говорит Грэй, — вы ему понравились. А это большое дело. В последние годы я стараюсь ни с кем, кроме него, не общаться, так что мнение Мишеля значит для меня очень много. Давайте договоримся: деньги вы оставляете себе, а я все-таки поговорю с Вами, только недолго. Снимайте ваши отвратительные грязные ботинки. Чай, кофе?

Я поколебался и через мгновение честно ответил:

— Кофе.

Мы пошли на кухню. Там я увидел явственные следы борьбы между упорядочивающей волей приходящей горничной и мужским взглядом на мир. Настругал мне сыру, открыл масленку, поставил тарелку с тостами. Кофе хороший, дорогой. Пока он возился, я припомнил одну маленькую приятную вещицу Грэя, вышла только что, в 1999-м, в сборнике «Магриб»:

«В мае 1999 года мы с женой гуляли по аллеям Кусковского парка. Серые фигуры античных богинь корчились в преддверии ненастья. Господский дом под камень оказался откровенно деревянным. Оранжерея едва тянула на одном крыле: во втором экспозицию временно закрыли. Ветер забирался под ребра холодными струями. В двухстах метрах от ограды одноногий человек в офицерской форме с боевыми наградами, опираясь на костыль, клянчил денежки.

Вдруг чуть прояснело. Выглянуло солнышко. Большой серый кот нагло вышагивал по газону. Вызывающая котья походка точь-в-точь как у дикого кошачьего в саванне какой-нибудь сообщала тупым: если и есть в этих местах полноправное существо, то как раз кот, а не кто-нибудь еще. Кот не торопился. Серый, полосатый, желтоглазый, не слишком пушистый, но и не голый. Белые усищи-вебриссищи во все стороны. Ходит-ходит. Ужасно самоуверенный, судя по морде. Хвост загнут книзу крючком, локаторы небрежно осуществляют всестороннее наблюдение. Чудесный кот.

Вот он опустился на песочек, перевернулся на спину, и давай тереться спиной в лужице солнечного света. В одну сторону, в другую сторону, потом еще раз, еще и еще. Удоволенное тело гимнастически легко изгибается. Остановился. Выпучил на нас глаза. Оценил. Мы — пустое место. Вылизался широкими… чем? Лизками? Чем-то вроде лизков. Такие это были широкие лизки, что всякий здравомыслящий человек моментально понял бы: да сам черт не брат серому полосатому коту. Опять кот перевернулся на спину и предался забаве чесания спины.

Я вздохнул печально. Как замечательно, что хотя бы этому коту хорошо живется».

Мишель тут как тут. Принюхался к мисочке, но есть не стал, просто проверил наличие. Нагнулся к блюдцу с водой, принялся лакать. Поднял хвост трубой, показал мне шаровары. Удивительно, почуял кошатника, доверяет. Иначе непременно прикрыл бы хвостом свои котьи интимности. Такой уж у этого зверья обычай. Оторвался, запрыгнул на табуретку, а оттуда плавно перетек на подоконник, птичек смотреть. Как бы потерял интерес к происходящему, хотя одно ухо аккуратно проявляло ко мне внимание.

— А что вы из моего читали, господин Маслов?

Разговор о сочинениях интервьюируемого писателя — непременный атрибут моей работы. Сегодня выпала господину Маслову удача: мне нравится то, что пишет Грэй. Можно объясняться в любви, не кривя душой. Я перечислил. И добавил: