Скифы - Никитин Юрий Александрович (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Почему озверелые, возразил он сам себе. Царь Скифии Анахарсис, посетивший в шестом веке до нашей эры Афины, вызвал у эллинов настоящую сенсацию, восхитив всех умом и знаниями. Его тут же включили в «семеро мудрецов». По данным греческих авторов, именно Анахарсис изобрел гончарный круг, двузубый якорь и использование трута для разведения огня.
Если на то пошло, то Анахарсис не был таким уж исключением, что, дескать, только подтверждает правило. Знаменитым философом стал скиф Бион, тоже включенный в «семеро мудрецов». А вот в Спарте прославился стоик Сфер, ученик знаменитого Зенона, примерно в те же времена легендарнейшей личностью стал гиберборейский жрец Абарис. Он, по рассказам очевидцев, сумел остановить моровую язву. Он также умел предсказывать землетрясения, чего не умеют и доныне. Пифагор сразу принял Абариса, но не в число учеников, а принял как равного. Мудрыми афоризмами прославился скифский царь Атей… Вообще о мудрых и метких выражениях пошла поговорка «говорит, как скиф».
И не такая уж это дикость и не такое уж хулиганство – связать скифов и славян воедино. О названии «Великая Скифия» применительно к славянам упоминает «Повесть временных лет», а Иоакимовская летопись гласит: «Славен з братом Скифом, имея войны многие на востоке, идоша к западу, многие земли о Черном мори и по Дунае себе покориша… И от старшего брата прозваше славяне. Славен князь иде к полуночи и град великий созда во имя свое Словенск нарече. А Скиф остася у Тонта и Меотиса в пустынех обитати, питаяся от скот и грабительства, и прозвася страна та Скифия Великая».
Яна тихонько хихикнула во сне. Сердце Крылова тут же оборвалось в пропасть. А вдруг ей снится, что она сейчас с Алексеем? Или вообще с его дебилами? Чувствует их гадкие руки на своем теле?
Стараясь заставить себя успокоиться, уставился в потолок, а перед глазами снова погнал этих скачущих и стреляющих из луков.
Итак, когда скифы обрушились на Мидию, они применили ту же конно-стрелковую тактику, что и киммерийцы. Ее на Востоке не знали, потому противостоять как киммерийцам, так и скифам было немыслимо. К тому же скифы постоянно улучшали как стратегию и тактику, так и само военное дело. В частности, они усовершенствовали и без того не знающие аналогов стрелы – снабдили граненым бронзовым наконечником со втулкой, что втрое повышало эффективность стрельбы.
– А в пятьсот девяносто седьмом, – пробормотал он вслух, – до этой нелепой эры жителей Иудеи угнали в вавилонское пленение… Сделали это как раз скифы, тогда союзники Вавилона…
Стекла задребезжали тонко и противно. Он уже погружался в сон, но теперь вылетел, как выброшенный катапультой. По ушам ударил тяжелый грохот. Где-то близко зазвенело стекло, тонко и страшно. Ах да, в соседнем подъезде у соседей окна задраены наглухо, там кондишен, взрывная волна разнесла стекла вдрызг, внесла осколки в комнату.
Шторы трепетали, на стене в призрачном свете фонаря закачался и рухнул на пол массивный календарь. Весь дом, казалось, колеблется, как лодка на большой волне. Он сорвался с постели. Взрыв произошел по ту сторону соседнего дома, тот закрыл этот своей массой, ясно. В ночи затрепетали темно-багровые язычки.
– Черт, – сказал он потрясенно, – неужели снова чечены?
Яна приподнялась на локте, сонная, теплая, мягкая, проговорила растопленным, как масло на сковородке, голосом:
– Да это просто гроза…
– Какая гроза? – вскрикнул Крылов. – Это взорвали… если не дом, то что-то крупное.
– Спи, – посоветовала она. – Два дома рядом не взрывают.
Колеблясь, он постоял у окна. Яна права, не взрывают не только дома подряд, но даже автомобили. Так что можно не натягивать брюки. И не завязывать шнурки. И не выходить из теплой квартиры, не вызывать лифт, не спускаться в ночь, разорванную огнями, воплями, а потом еще наедут эти вопящие и мигающие милицейские машины…
И все-таки что-то задержало у окна. Яна поворочалась, завернулась в одеяло, как червяк в кокон, подтянула ноги к подбородку и снова заснула. А за окном в самом деле вскоре зазвучала милицейская сирена, потом примчались пожарные.
Языков огня он не видел, но из-за здания поднялось зарево. Значит, там пожар. Дом горит… Ага, вон высыпали первые зеваки. Нет, это просто поздние гуляки, что возвращаются домой…
Из такси высыпала целая компания, как только и поместились ввосьмером. С винными бутылками в руках, развеселые, попытались двинуться к невидимому для Крылова эпицентру взрыва, но прибывшая милиция уже оттесняла народ, ставили ограждения. Прибыло еще несколько пожарных, наконец примчались санитарные, затем целый автобус, оттуда как горох посыпались одинаково толстые от распирающих бронежилетов омоновцы.
– Черт, – сказал он свирепо, – а что, если и в самом деле…
Яна спросила сонным голосом:
– Что?.. Опять? Только я отвернусь, ладно?
– Спи, – буркнул он. – Женщина.
– Зато какая, – ответила она гордо. – Ты чего такой злой?.. Вид у тебя решительный. На войну собрался?
– Вроде того.
– Какую?
– Да вот думаю, – сказал он еще злее, распаляясь, чтобы видимую мозгам нелепость утопить в эмоциях, которые все оправдают, – думаю… а что, если и в самом деле? Взять и нашу идею скифизации распространять всерьез? И не такая дурь проходит! Коммунизм вон же строили.
Она с трудом распахнула прекрасные глаза:
– Ты же сам говорил, что коммунизм – это прекрасно!
– Прекрасно, – согласился он. – Как вообще «прекрасное далеко». Но браться строить это прекрасное с теми ублюдками, из которых человечество, – это такая дурость, такая… что и на голову не лезет! Каким надо быть прекраснодушным… э-э… замедленного развития, чтобы взяться строить коммунизм всерьез? С этими людьми? Нами то есть? Но ведь чуть было не построили! Если бы так отчаянно не мешали из-за рубежа, то построили бы. Может быть, построили. А чем идея скифизации хуже? Как раз нет, не хуже. Она ж больше на инстинктах и желаниях, что правят этой голой обезьяной, чем на разуме…
– Какой голой обезьяной?
Он посмотрел на ее роскошное тело, представил всю в шерсти, но никак не мог вообразить в серой обезьяньей шерсти, а все только в белой, нежной, как у ангорской кошки. Получилось так эротично, что внизу потяжелело, а в мозгу с готовностью промелькнула пара непристойных картинок. Впрочем, на этом отрезке цивилизации непристойности не существуют. По крайней мере, в отношениях мужчины и женщины.
