На Востоке (Роман в жанре «оборонной фантастики») - Павленко Петр Андреевич (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
— Детка, идите прямо в Дом бойца и скажите, что вы от Черняева, — он потряс ее руку с иронической улыбкой. — Все-таки надо было позвонить мне, как приехали. Мы тут сто лет могли бы прожить не встречаясь. Ну, жуска суар! (До вечера!) Семен сюрприз вам готовит.
«Шлегель здесь и разыскивает меня, — думала она, идя к Дому бойца, волнуясь и воображая разные страхи. — Надо будет у него сразу все выяснить: и как с войной, и где Шершавин. Может, убит, оттого Шлегель и ищет меня».
Она уже злилась. Так пробивалась она к войне, так спешила, так много бросила в Москве, так дьявольски много сейчас работала, но город Сен-Катаяма все заслонил собою.
Когда она переходила площадь, застеленную сохнущими декорациями, ее остановили. Сторож-китаец поспешно раздвигал холсты и фанеру, очищая проезд для какой-то шумной оравы на грузовиках. Ольга услышала нанайский говор, увидела печально-веселые лица, кажущиеся страшно знакомыми.
— Кто это? — спросила она сторожа.
— Гости к нам, — важно ответил он, — Эвенки прибудут и чукчи, а на заре ждем камчадалов.
Быстро справившись с оформлением у входа, Ольга стала протискиваться в битком набитый зал.
Поднимаясь на цыпочки и тщетно стараясь обратить на себя внимание какого-нибудь местного распорядителя, в конце концов она пробралась к местам корреспондентов, и Мурусима, с большим интересом слушавший обвинительную речь Осуды, вежливо и внимательно с нею раскланялся. В зале засмеялись. Шлегель увидел Ольгу и поманил к себе.
— Что с вами? — спросил он ее, усаживая рядом с собой.
— Я так изменилась?
— Нет, вы изменились не очень, но разве так делают? Вернулись на родину, и никому ни слова: ни матери, ни мужу, ни друзьям. А мы тут вспоминаем ее, — голос Шлегеля звучал ласково, как когда-то, и весь он казался ласковым до слез.
— Ах, долго рассказывать. Я знаю, мать на войне, комиссар — тоже. Я не могу к ним пробиться сквозь этот город. Я здесь на какой-то сверхнормальной работе, измучена, устала и ничего не знаю ни о войне, ни о своих.
— Воюем помалу. Шершавин ваш орден, кажется, заработал, — Сингисю взял, в устье реки Ялу. Полетом с воздуха. Вот ведь какой!
— Устройте меня к нему, Шлегель.
— Воевать? А здесь кто останется? Варвара не писала вам, что завтра прибывает сюда?
— Да ничего не знаю.
— Как же. Прибывает. Полторы тысячи ребят везет, сирот, корейчиков. Великих дел натворила старуха, прямо великих дел. Демидов, отчим ваш, тоже изволит прибыть, дядя Янков опять же. Сегодня кончим с Мурусимой — завтра городу именины устроим.
— Он обнял ее, потрепал по плечу. — Вроде вашего личного праздника получается. Все родственники вызваны на бал, а?
Он глядел на нее, улыбался, трепал по плечу, обнимал. Ольга почувствовала, что он еще любит ее, но уже далекой любовью старого родственника.
В нем появлялись многие черты Михаила Семеновича, хотя никогда раньше, да и теперь не был он похож на покойного. В Шлегеле возникло что-то отеческое. Будучи лет на десять старше Ольги, он теперь как бы далеко обогнал ее возрастом, хоть и не постарел.
— Хороших людей вы тут делаете, Ольга, — прощаясь, сказал он с чувством благодарности. — Какие великолепные парни растут! Этот, как его, ну, вот — с рассеченным лбом, красивый… Ну, вы их должны знать, — Шлегель глядел на нее улыбаясь. — Ну, вот тот молодой японец, что читает лекции… Хаяси! — вспомнил он сам. — Да, замечательный человек. И таких, как он, сотни, вот что приятно. Нет, здорово, здорово, — потряс он ее руку. — Неожиданно здорово и отлично. Не хуже Шершавина воюете.
— Ах, какая это война, Шлегель!
— Какая?
Шлегель сжал ее руку.
— Войну закончат те, кого вы воспитываете. Они будут победителями. Вам до сих пор не ясно это? Умейте сложить кости на ваших лекциях, если еще мечтаете о романтических подвигах!
Прибыли чукчи с далеких островов полярного моря. Прибыли эвенки и камчадалы. Явились нанайцы с большим портретом Бен Ды-бу. Они шли на войну, и Шлегель направил их дороги в город Сен-Катаяму.
Широколицые медлительные монголы несли на руках корейских ребят, выведенных из уездов, разоренных японцами, отступавшими перед армией Кондратенко.
Пленные и раненые стрелки Орисака и кавалеристы Када шли рука об руку с китайскими партизанами и бойцами Винокурова. Московские профессора возглавляли многоязычные колонны учащихся. Раненые двигались на госпитальных креслах, передвижных койках и легковых машинах. Ольга вела рыбаков, изучавших океанографию. Японо-китайско-корейская речь оживленно вилась за нею.
Василий Луза и Ван Сюн-тин вели группы приграничных охотников-тигробоев. За ними шли двести корейских женщин-партизанок, участниц взятия Юкки. Во главе их, тяжело дыша и поминутно утирая губы головным платком, шла Варвара Ильинишна Хлебникова. Женщины несли десять знамен, похожих на листы покоробившейся и плохо окрашенной фанеры, но то был холст, смоченный в теплой человеческой крови в дни штурма Юкки. За женщинами Кореи шли спортсмены нового города, планеристы и парашютисты, ученики Тарасенковой.
Над толпой колыхались полковые знамена, обвитые красными бантами, знамена дружин и отрядов, полотнища антивоенных и антифашистских лозунгов и скромные флаги городских землячеств рядом с транспарантами наказов городскому совету.
НАГАТО САКУРАИ ЖДЕТ НАС.
ЗА РАБОТУ!
РЕВОЛЮЦИЯ НЕ ЗНАЕТ ИНВАЛИДОВ, КРОМЕ ИНВАЛИДОВ СОВЕСТИ!
ВСЕ НА ФРОНТ! ВОЙНА ВОЙНЕ!
Над толпой плыли портреты Тана, Нагато Сакураи, Ю Шаня, Осуди и таблички с именами погибших за народное дело.
На открытие города съехались гости отовсюду. С новом стройки 219 приехал Марченко, с ним делегация лучших стахановцев. Они привезли городу пять разборных домов. С бывшей стройки 214 прибыл молодой секретарь парткома Маркарян и разложил у трибуны свежие огурцы «сорт Марченко», первый урожай таежных огородов.
Приехал из Хабаровска раненый Чэн, из Ворошилова полковник Богданов на костылях, от авиадесанта Шершавина делегатом — лейтенант Чаенко, от штаба манчжурских партизан — Ю Шань, командир железнодорожного корпуса; из Северной Кореи прилетел Шуан Шен, глава ревкома, с пятью стариками — свидетелями бело-японских бесчинств.
Народы стали вокруг трибуны. Осуда поднял руку. Толпа переводчиков приблизила свои лица к микрофонам.
— Мы открываем сегодня город мира, город великого братства народов, — сказал Осуда. — В то время как война безжалостно кромсает миллионы трудящихся, мы готовим из оставшихся в живых кадры мира.
Он говорил о фашизме, об угнетении малых народов, о клещах капиталистического рабства и, нагибаясь с трибуны к народу, называл имела живых, здесь стоящих людей, жизненный опыт которых подтверждал его выводы.
— Мы воспитываем здесь рабочих, умеющих управлять своими заводами, земледельцев, знающих, кому принадлежит земля, солдат, способных командовать полками, — мы создаем учителей жизни.
Осуда долго не мог окончить речи. Она ежеминутно прерывалась криками одобрения. Закончив речь, он предложил выбрать постоянный совет города Сен-Катаямы братским поднятием рук.
Из рядов под музыку, песни и слезы двинулись к трибуне избранные. Они поднимались к Осуде и, представ перед народами, избравшими их, произносили, как присягу, обещание жить и умереть вместе со всеми. Вот поднялся сморщенный Ван Сюн-тин, в больших железных очках, придававших глазам вид удивленный, как бы растерянный. Ряден с ним твердо стал, покручивая седые усы, Василий Луза.
Переводчики еще досказывали ко всеобщему сведению его удивительную биографию, когда учитель Шуан Шеи помог взойти на трибуну Варваре Хлебниковой.
Легким прыжком пробежал Ю Шань, за ним японский солдат Хаяси, японский шахтер Иошино, японский рыбак Озаки, за ними Тарасенкова с угрюмым Цоем.
Нанайцы вывели из своей колонии подростка лет семнадцати, прося включить его в число избранных, потому что он брат Бен Ды-бу, бомбардира, и будет полезен храбростью.
