Американская фантастика. Повести и рассказы - Бестер Альфред (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Я рад, что это случилось не при тебе, — сказал Войтленд. — Помнишь, когда я был маленьким мальчиком, а ты — Президентом Совета, ты рассказывал о восстаниях в других колониях? И я сказал: «Нет, у нас все иначе, мы всегда будем вместе».
Старик улыбнулся. Он выглядел бледным, восковым, отзвуком былого.
— Увы, Том, мы ничем не примечательны. Политические структуры везде развиваются по одной схеме. И определенный ее этап связан с ненавистью к демократии. Мне жаль, сын, что удар пришелся на тебя.
— По словам Гомера, люди предпочитают сон, любовь, пение и танцы, — заметил сладкоголосый, учтивый Гёте. — Но всегда найдутся возлюбившие войну. Кто скажет, почему боги даровали нам Ахилла?
— Я скажу! — прорычал Хемингуэй. — Вы даете определение человека по присущим ему внутренним противоречиям. Любовь и ненависть. Война и мир. Поцелуй и убийство. Вот его границы и пределы. Действительно, каждый человек есть сгусток противоположностей. То же и общество. И порой убийцы торжествуют над милосердными. Кроме того, откуда вы знаете, что те, кто вас сверг, так уж и не правы?
— Позвольте мне сказать об Ахилле, — промолвил Александр, высоко подняв руки. — Я знаю его лучше, ибо несу в себе его дух. И я говорю вам, что воины более всех достойны править, пока обладают силой и мудростью, потому что в залог за власть они дали жизнь. Ахилл…
Войтленд не интересовался Ахиллом. Он обратился к Хуану:
— Мне необходимо выйти на связь. Прошло четыре дня. Я не могу сидеть в корабле и оставаться отрезанным от мира.
— Но тогда тебя, скорее всего, запеленгуют.
— Знаю. А если путч провалился?
Войтленд дрожал. Он подошел к передатчику.
— Папа, если путч провалился, Хуан пошлет за тобой крейсер, — сказал Марк. — Они не допустят, чтобы ты зря летел до Ригеля.
Да, ошеломленно подумал Войтленд с неимоверным облегчением. Ну да, конечно! Как просто. Почему я сам не догадался?
— Ты слышишь? — окликнул Хуан. — Ты не выйдешь на связь?
— Нет, — пообещал Войтленд.
Шли дни. Он включал все двенадцать кубиков, беседовал с Марком и Линке, с Лидией, с Хуаном. Пустая, беспечная болтовня, воспоминания о былом. Ему доставлял удовольствие вид холодной элегантной дочери, взъерошенного долговязого сына. Такие непохожие на него — приземистого и коренастого, с резкими, грубыми чертами. Он разговаривал с отцом о правительстве, с Хуаном о революции, беседовал с Овидием об изгнании, с Платоном о природе несправедливости, с Хемингуэем об определении отваги. Они помогали ему пережить трудные моменты. В каждом дне были такие трудные моменты.
Ночами приходилось несравненно тяжелей.
Охваченный огнем, он с криком бежал по коридорам своей души. Словно гигантские белые фонари, над ним склонялись лица. Люди в черной форме и начищенных до блеска сапогах маршировали по его телу. Над ним глумились толпы сограждан. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК. К нему приводили Хуана. ТРУС. ТРУС. ТРУС. Жилистое тело Хуана было изувечено: его пытали. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Я ОСТАЛСЯ, ТЫ БЕЖАЛ. Ему показали в зеркале его собственное лицо, лицо шакала, с длинными желтыми клыками и маленькими подергивающимися глазками. ГОРДИШЬСЯ СОБОЙ? ДОВОЛЕН? СЧАСТЛИВ, ЧТО ЖИВ?
Он обратился за помощью к кораблю. Корабль убаюкивал его в колыбели из серебряных нитей, вводил в его вены холодные капельки неведомых лекарств. Он еще глубже погружался в сон, а снизу прорывались драконы, чудища и василиски, нашептывая издевательства и оскорбления. ПРЕДАТЕЛЬ, ПРЕДАТЕЛЬ, ПРЕДАТЕЛЬ. КАК СМЕЕШЬ ТЫ КРЕПКО СПАТЬ ПОСЛЕ ТОГО, ЧТО СДЕЛАЛ?
— Послушай, — сказал он Лидии, — они убили бы меня в первый же час. Не существовало ни единого шанса найти тебя, Марка, Хауна, кого угодно. Был ли смысл ждать дальше?
— Никакого, Том. Ты поступил самым разумным образом.
— Но я верно поступил, Лидия?
— Отец, у тебя не было выбора, — вмешалась Линке. — Одно из двух: бежать или погибнуть.
Войтленд бродил по кораблю. Как мягки стены, как красива обивка, как нежно освещение! Умиротворяющие образы скользили по потолку. Чудесные сады радовали душу. У него были книги, развлечения, музыка… Каково сейчас в подполье?
— Нам не нужны мученики, — убеждал он Платона. — Благодаря хунте их и так будет много. Нам нужны лидеры. Какой толк от мертвого руководителя?
— Очень мудро, мой друг. Вы сделали себя символом героизма — далекого, совершенного, недосягаемого, — в то время как ваши коллеги ведут борьбу. И можете вернуться и послужить своему народу в будущем, — вкрадчиво сказал Платон. — Польза же от мученика весьма ограниченна, связана с определенным моментом, не правда ли?
— Вынужден с вами не согласиться, — возразил Овидий. — Если человек желает быть героем, ему надо твердо стоять на своем и не бежать от последствий. Но какой разумный человек желает быть героем? Вы правильно сделали, друг Войтленд! Идите пируйте, предайтесь любви и веселью, живите долго и счастливо!
— Ты издеваешься надо мной! — обвинил он Овидия.
— Я не издеваюсь. Я утешаю. Я развлекаю. Но не издеваюсь.
Ночами его преследовал колокольный звон, далекий смех. Воспаленным воображением владели смутные фигуры, ведьмы, упыри. ВОТ КУДА ПОПАДАЮТ ГЕРОИ. Он тонул в гнили и плесени, задыхался в паутине. Сморщенные карлики угощали его медовым напитком, а тот оборачивался полынью и ложился на губы коркой пепла. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВАЛЬХАЛЛУ.
— Помогите мне! — взмолился он к кубикам. — Зачем я брал вас с собой, если не ожидал помощи?
— Мы стараемся, — ответил Хемингуэй. — Мы согласны, что ты поступил разумно.
— Все это слова, чтобы меня успокоить. Вы не искренни…
— Еще хоть раз назовешь меня лжецом, ублюдок, и я сойду с этого экрана и…
— Лучше сформулировать иначе, — деликатно вмешался Хуан. — Том, ты был обязан спасти себя. Таким образом ты внес неоценимый вклад в наше общее дело. Ведь нас всех, возможно, уже уничтожили.
— Да, да.
— Так чего бы ты добился, оставшись? Своей смерти? Ну, отвлекись от ложного героизма! — Хуан покачал головой. — Руководитель в изгнании лучше, чем руководитель в могиле. Ты можешь направлять борьбу с Ригеля, если нас нет. Главное — чувствовать динамику ситуации.
— Ты объясняешь так логично, Хуан.
— Мы всегда понимали друг друга…
Войтленд активировал кубик отца.
— А ты что скажешь? Что мне надо было делать — оставаться или уходить?
— Может быть, оставаться, может быть, уходить. Как я могу решать за тебя? Безусловно, практичнее было спастись. Остаться было бы драматичнее. Том, Том, ну как я могу решать за тебя?
— Марк?
— Я бы дрался до конца. Зубами, когтями… Но это я.
Наверное, ты поступил правильно, папа. То есть для тебя это правильно.
Войтленд нахмурился.
— Перестань говорить загадками. Скажи прямо: ты меня презираешь?
— Ты же знаешь, что нет, — ответил Марк.
Кубики утешили его. Он стал спать более крепко, прекратил терзать себя сомнениями в нравственности бегства, вновь обрел способность успокаиваться.
Войтленд беседовал с Аттилой о военной тактике и за показной свирепостью с удивлением разглядел сложного и интересного человека. Пытался обсуждать с Шекспиром истоки трагедии, но тот предпочитал распространяться о тавернах, политике и скудных заработках драматурга. Говоря с Гёте о второй части «Фауста», спросил, в самом ли деле он считает, что величайшее искупление приходит через справедливое правление, и Гёте ответил: да-да, конечно. А когда Войтленд уставал мериться силами с записями великих, то стравливал их друг с другом — Аттилу и Александра, Шекспира и Гёте, Хемингуэя и Платона, — а сам внимал спорам, подобных которым не слышал ни один смертный. Были и скромные встречи с Хуаном, с семьей… Он благословлял кубики, благословлял их создателей.
— В последние дни тебе лучше, — сказала Лидия.
