Страна багровых туч, Путь на Амальтею, Стажеры - Стругацкие Аркадий и Борис (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
- Эт-то н-не мираж,- проговорил Юрковский.- Эт-то п-похоже на ядро.
- Вздор,- сказал Дауге.
- В-возможно, все-таки у Юпитера есть ядро.
- Вздор, вздор,- нетерпеливо сказал Дауге.
Горная цепь тянулась под «Тахмасибом», и не было ей конца.
- Вон еще,- сказал Дауге.
Выше скалистых зубьев выступил темный бесформенный силуэт, вырос, превратился в изъеденный обломок черного камня и снова скрылся. Сейчас же за ним вслед появился другой, третий, а вдали, едва различимая, бледным пятном светилась округлая серая масса. Горный хребет внизу постепенно опускался и исчез из виду. Юрковский не отрываясь от перескопа, поднес к губам микрофон. Было слышно, как у него хрустнули суставы.
- Быков,- позвал он.- Алексей.
- Алеши нет, Володенька,- отозвался голос штурмана. Голос был сиплый и задыхающийся.- Он в машине.
- М-Михаил, мы идем н-над с-скалами,- сказал Юрковский.
- Над какими скалами?- испуганно спросил Михаил Антонович.
Вдали прошла поразательно ровная, словно отполированная поверхность - огромная равнина, окаймленная невысокой грядой круглых холмов. Прошла и утонула в розовом.
- М-мы еще не все п-понимаем,- сказал Юрковский.
- Я сейчас посмотрю, Володенька,- сказал Михаил Антонович.
За перископом проплывала еще одна горная страна. Она плыла высоко вверху, и вершины гор были обращены вниз. Это было дикое, фантастическое зрелище, и Юрковский подумал сначала, что это опять мираж, но это был не мираж. Тогда он понял и сказал: «Это не ядро, Иоганыч. Это кладбище». Дауге не понял.
«Это кладбище миров,- сказал Юрковский.- Джуп проглотил их.»
Дауге долго молчал, а затем пробормотал:
- Какие открытия... Кольцо, розовое излучение, кладбище миров... Жаль. Очень жаль.
Он оглянулся и окликнул Моллара. Моллар не ответил. Он лежал ничком.
Они стащили Моллара в амортизатор, привели его в чувство, а он, измотанный, отекший, сразу заснул, словно упал в обморок. Потом они вернулись в обсерваторный отсек и снова повисли на перископах. Под «Тахмасибом», и рядом с «Тахмасибом», временами над «Тахмасибом» медленно проплывали в потоках сжатого водорода обломки несозданных миров - горы, скалы, чудовищные потрескавшиеся глыбы, прозрачные серые облака пыли. Потом «Тахмасиб» отнесло в сторону, а в перископах остался только пустой, ровный розовый свет.
«Устал как собака,- сказал Дауге. Он перевернулся на бок, и у него затрещали кости.- Слышишь?»- «Слышу,- сказал Юрковский.- Давай смотреть». «Давай»,- сказал Дауге. «Я думал, это ядро»,- сказал Юрковский. «Этого не могло быть»,- сказал Дауге. Юрковский стал тереть лицо ладонями. «Это ты так говоришь,- сказал он.- Давай смотреть».
Они еще многое увидели и услышали, или им казалось, что они увидели и услышали, потому что оба страшно устали, и в глазах темнело, и тогда исчезали стены обсерваторного отсека - оставался только ровный розовый свет. Они видели широкие неподвижные зигзаги молний, упиравшиеся в тьму наверху и розовую бездну внизу, и слышали, как с железным громом пульсируют в них лиловые разряды. Они видели какие-то колышущиеся пленки, проплывающие с тонким свистом совсем рядом. Они разглядывали причудливые тени во мгле, которые двигались и шевелились, и Дауге спорил, что это объемные тени, а Юрковский доказывал, что Дауге бредит. И они слышали вой, и писк, и грохот, и странные звуки, похожие на голоса, и Дауге предложил зафиксировать эти звуки на диктофоне, но тут заметил, что Юрковский спит, лежа на животе. Тогда он повернул Юрковского на спину и снова вернулся к перископу.
В открытую дверь отсека вползла, волоча брюхо по полу, Варечка, синяя в крапинку, подобралась к Юрковскому и взгромоздилась к нему на колени. Дауге хотел прогнать ее, но у него уже совсем не было сил. Он даже не мог поднять голову. А Варечка тяжело вздымала бока и медленно мигала. Шипы на ее морде стояли ежом, и полуметровый хвост судорожно подергивался в такт дыханию.
3. Надо прощаться, а радиооптик не знает как
Это было трудно, невообразимо трудно работать в таких условиях. Жилин несколько раз терял сознание. Останавливалось сердце, и все заволакивалось красной мутью. И во рту все время чувствовался привкус крови. Жилину было стыдно, потому что Быков продолжал работать неутомимо, размеренно и точно, как машина. Быков был весь мокрый от пота, ему тоже было невообразимо трудно, но он, по-видимому, умел заставить себя не терять сознание. Уже через два часа у Жилина пропало всякое представление о цели работы, у него больше не осталось ни надежды, ни любви к жизни, но каждый раз, очнувшись, он продолжал прерванную работу, потому что рядом был Быков. Однажды он очнулся и не нашел Быкова. Тогда он заплакал. Но Быков скоро вернулся, поставил рядом с ним кастрюльку с супом и сказал: «ешь». Он поел и снова взялся за работу. У Быкова было белое лицо и багровая отвисшая шея. Он тяжело и часто дышал. И он молчал. Жилин думал: если мы выберемся, я не пойду в межзвездную экспедицию, я не пойду в экспедицию на Плутон, я никуда не пойду, пока не стану таким, как Быков. Таким обыкновенным и даже скучным в обычное время. Таким хмурым и немножко даже смешным. Таким, что трудно было поверить, глядя на него, в легенду о Голконде, в легенду о Каллисто и в другие легенды. Жилин помнил, как молодые межпланетники потихоньку посмеивались над «рыжим пустынником» - кстати, откуда взялось такое странное прозвище? - Но он никогда не видел, чтобы о Быкове отозвался пренебрежительно хоть один пилот или ученый старшего поколения. Если я выберусь, я должен стать таким, как Быков. Если я не выберусь, я должен умереть как Быков. Когда Жилин терял сознание, Быков молча заканчивал его работу. Когда Жилин приходил в себя, Быков так же молча возвращался на место.
Потом Быков сказал: «пошли»,- и они выбрались из камеры магнитной системы. У Жилина все плыло перед глазами, хотелось лечь, уткнуться носом во что-нибудь помягче и так лежать, пока не поднимут. Он выбирался вторым и застрял и все-таки лег носом в холодный пол, но быстро пришел в себя и тогда увидел у самого лица ботинок Быкова. Ботинок нетерпеливо притопывал. Жилин напрягся и вылез из люка. Он сел на корточки, чтобы как следует задраить крышку. Замок не слушался, и Жилин стал рвать его исцарапанными пальцами. Быков возвышался рядом, как радиомачта, и смотрел не мигая сверху вниз.
- Сейчас,- торопливо сказал Жилин.- Сейчас...
Замок, наконец, встал на место.
- Готово,- сказал Жилин и выпрямился. Ноги тряслись в коленях.
- Пошли,- сказал Быков.
Они вернулись в рубку. Михаил Антонович спал в своем кресле у вычислителя. Он громко всхрапывал. Вычислитель был включен. Быков перегнулся через штурмана, взял микрофон селектора и сказал:
- Пассажирам собраться в кают-компании.
- Что?- спросил Михаил Антонович, встрепенувшись.- Что, уже?
- Уже,- сказал Быков.- Пойдем в кают-компанию.
Но он пошел не сразу - стоял и задумчиво наблюдал, как Михаил Антонович, болезненно морщась и постанывая, выбирается из кресла. Затем он словно очнулся и сказал:
- Пойдем.
Они пошли в кают-компанию. Михаил Антонович сразу пробрался к дивану и сел, сложив руки на животе. Жилин тоже сел, чтобы не тряслись ноги, и стал смотреть в стол. На столе еще стояли стопкой грязные тарелки. Потом дверь в коридор открылась, и ввалились пассажиры. Планетологи тащили на себе Моллара. Моллар висел, волоча ноги и обхватив планетологов за плечи. В руке у него был зажат носовой платок весь в темных пятнах.
Дауге и Юрковский молча усадили Моллара на диван и сели по обе стороны от него. Жилин оглядел их. Вот это да, подумал он. Неужели и у меня такая морда? Он украдкой ощупал лицо. Ему показалось, что щеки у него очень тощие, а подбородок очень толстый, как у Михаила Антоновича. Под кожей бегали мурашки, как в отсиженной ноге. Отсидел физиономию, подумал Жилин.
- Так,- сказал Быков. Он сидел на стуле в углу и теперь встал, подошел к столу и тяжело оперся на него. Моллар неожиданно подмигнул Жилину и закрыл лицо пятнистым платком. Быков холодно посмотрел на него. Затем он стал смотреть в стену.
