Русская весна - Спинрад Норман Ричард (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
– Так вот оно что! Теперь ясно. Кажется, здесь постаралась Раиса Шорчева.
– Раиса Шорчева – русская патриотка, чего нельзя сказать о вас.
– Я требую, чтобы мне немедленно вернули партбилет. Вы забрали его незаконно. Я требую, чтобы со мной обращались по советским законам!
Лигацкий сел и скрестил на груди руки.
– Членство в партии, – изрек он, – это не право. Это высокая честь. И я имею полномочия исключить вас из ее рядов. Вам ясно, что это означает?
Соня медленно опустилась на стул, боевой дух оставил ее. Исключение из партии означало в лучшем случае потерю работы в Париже. Потом – ничтожная должность в Союзе, скорее всего, к востоку от Урала. Бунтовать бесполезно, в Париже для нее подходящей работы не найдется – ни одна солидная фирма не станет портить отношения с «Красной Звездой». Черный список... Подчиниться и поехать в Союз – и того хуже. Тогда ей не увидеть больше Илью. Придется расстаться и с Джерри. И потом – отвратительная работа в провинциальном городишке – скорее всего, до конца жизни...
– Я вижу, что бы я ни говорила, вы не измените ваше решение, – жалобно пролепетала она.
– Не тратьте зря времени, – отрезал Лигацкий. – Если бы дело зависело от меня, я поступил бы с вами как с предателем и закатал бы на долгие годы за Полярный круг.
– Гулага больше нет, – возразила Соня.
– К несчастью, пока это так...
Соня неуверенно поднялась.
– Сядьте, товарищ, – сказал Лигацкий.
– Зачем? Я не хочу больше терпеть оскорбления, вы только что заявили, что себе я ничем не могу помочь. А поскольку терять мне нечего, я скажу, что я думаю о вас и о вашей...
– Сядьте, товарищ, мы еще не закончили! – повторил Лигацкий тоном приказа.
– Неужели?
– Представьте себе. Мои личные симпатии и антипатии тут роли не играют. Мой долг – говорить от имени партии.
Он вдруг встал, подошел к самовару, налил два стакана и предложил:
– Давайте-ка выпьем чайку, товарищ Рид.
Бюрократический инстинкт заговорил в Соне: не все потеряно... Похоже, начиналась игра, которую в Америке называют «злой полицейский – добрый полицейский», и Лигацкому, вопреки его желанию, приходится исполнять обе роли сразу.
– Теперь от имени партии, а не от себя лично. Я должен, или, если вам так больше нравится, меня попросили предложить вам доказать свою лояльность. Вам будет возвращен партийный билет, и о нашем сегодняшнем разговоре мы забудем раз и навсегда...
Говоря это, Лигацкий ерзал и переминался, словно сидел на колючках.
– Говорите, – спокойно ответила Соня, прихлебывая чай.
– Партия рассчитывает на вашу помощь, чтобы разрешить одну щекотливую ситуацию, – туманно пояснил Лигацкий. – О приеме вашей дочери в школу пилотов «Конкордски» ходатайствовал сам маршал Донец... Маршал сделал это еще до того, как стало известно об американском гражданстве вашего сына, и до того, как товарищ Шорчева сообщила о вашей связи с Ильей Шишковым. Таким образом, партия не знала, что предпринимает маршал Донец, а он не знал, что поставлен вопрос о вашем исключении. Вы поняли ситуацию?
– Нисколько, – честно ответила Соня.
Лигацкий вздохнул.
– Видите ли, между руководством партии и армией иногда возникают некоторые идеологические разногласия. Кроме того, и в партии и в армии существуют политические группировки...
– Еврорусские и «медведи»...
– Говоря упрощенно, да, – хмуро согласился Лигацкий. – Маршал Донец – испытанный русский патриот...
– Неперестроившийся «медведь»...
– ...Кроме того, его высоко ценят единомышленники в партийном руководстве. Им не хотелось бы ставить маршала в неловкое положение и осложнять отношения между армией и партией.
– Из-за чего Донец может попасть в неловкое положение? – спросила Соня, по-прежнему не понимая, чего от нее хотят.
– Из-за вас и вашей дочери!
– А мы-то здесь при чем?
– Вам что, надо на бумажке рисовать? – вспылил Лигацкий. – Донец попал в скверное положение, рекомендуя вашу дочь в эту школу. Немыслимо, чтобы там учился человек, мать которого исключили из партии. Говоря откровенно, Донец будет выглядеть глупо, когда ей откажут в приеме.
– Вот теперь понятно. – Соня сделала глоток и улыбнулась Лигацкому. – Ну вы и влипли! Не можете отобрать у меня партбилет потому, что это поставит в неловкое положение крупного армейского «медведя»...
– Ничего вам не понятно! Дело зашло слишком далеко, чтобы его можно было похоронить без вашего участия! Это было бы хорошим подарком разложившимся прозападным элементам в армии и партийном руководстве. В своей борьбе против патриотических сил они не побрезгуют услугами желтой прессы, станут трубить о расколе в стане патриотов, чтобы укрепить свои позиции!
– А наша задача этого не допустить, верно? – невинно спросила Соня. Оказывается, «медведи» у нее на крючке. Теперь ясно, зачем понадобилось это запугивание...
– Не допустить ни в коем случае! – подтвердил Лигацкий. – Но, поскольку огласки не избежать, эта история должна завершиться достойно, продемонстрировать единство русских патриотов. Поэтому предлагается такой вариант: партийный билет, несмотря на вашу вину, остается, но в ответ вы совершаете идеологически выверенный поступок – расходитесь с мужем.
Соня настолько опешила, что не могла даже возмутиться. Она сидела, словно оглушенная, а Лигацкий продолжал:
– Если вы исполните волю партии, вам вернут партийный билет, дочь будет учиться в школе пилотов, вы останетесь в Париже и будете работать на месте Раисы Шорчевой, по чьей глупости дело приняло такой оборот.
– Но это чудовищно! – произнесла наконец Соня. – Не может быть, чтобы вы говорили всерьез.
– Поверьте, товарищ Рид, это не шутка.
– Бред какой-то!
– Ничего подобного. Разойдясь с мужем-американцем, вы снимете с себя ответственность за поступок сына и докажете свой патриотизм. Нам известно, что ваше замужество было вынужденным, но мы представим дело так, будто вы пожертвовали любовью ради родины. Мы представим вас как национальную героиню, может быть, вручим медаль, и романтические славянские души будут тронуты. Истинную же правду будем знать только мы с вами.
– Вы смеетесь надо мной! Не соглашусь ни за что.
– В таком случае вас ждет исключение из партии и направление в Алма-Ату. Разумеется, вашему мужу не позволят следовать за вами. Ваш брак распадется в любом случае. Отказавшись от нашего предложения, вы жестоко пострадаете. А сотрудничество сулит вам немало выгод.
– Я... я останусь в Париже с Джерри и найду другую работу.
Лигацкий пожал плечами и сардонически усмехнулся:
– Мы просчитывали этот вариант. Конечно, интересы маршала Донца будут затронуты...
– Видела я вашего Донца знаете где...
– ...И тогда нам ничего не останется, как отомстить вам. Можете быть уверены, месть будет суровой. Мы распространим слух, что вы уволены за связь с начальником, которой хотели прикрыть свои проделки на парижской бирже. Знаете, что это за проделки? Вы использовали в личных интересах секретную информацию «Красной Звезды».
– Это слишком уж явная липа!
– Ну и пусть! – весело откликнулся Лигацкий. – Важно то, что после такого вас не примет ни одна уважающая себя европейская компания.
– Джерри прилично зарабатывает, дети выросли, и мы вполне смогли бы...
– Я же сказал, что месть будет суровой. Когда ваш роман с Шишковым станет достоянием публики, ваш муж вряд ли захочет вас содержать. А если и захочет, то не сможет, потому что Москва потребует у Европейского космического агентства, чтобы господина Рида немедленно отстранили от дел как американского агента. Пашиков отправится куда-нибудь в Новосибирск. Планы вашей дочери относительно «Конкордски», само собой, рухнут, не говоря уже о ее вступлении в партию.
– Неужели вы в самом деле способны на такое?
– А при чем здесь мы, товарищ Рид? Это вы хотите испортить жизнь мужу, дочери, Пашикову и самой себе, вы, а не партия, – отчеканил Лигацкий. – Выбор за вами. Пашиков сохранит свое положение, дочь станет пилотом «Конкордски», муж останется в ЕКА, а вы возглавите отдел экономической стратегии «Красной Звезды». Вы можете даже не прерывать отношений с мужем, пока будет длиться эта история, разве что вам придется жить в разных квартирах. – Лигацкий хмуро улыбнулся. – У меня ведь тоже романтическое славянское сердце. Конечно, вы можете обсудить наш разговор со своим мужем. Если он разумный человек, он согласится принять то, чего не избежать. Если же нет – что вы потеряете?
