Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП) - Земянский Анджей (серия книг TXT) 📗
- Ты как себя чувствуешь, уже лучше? – спросил еще более зумленный Шлиебекс.
- Ну, нормально, герр фельдфебель. Никак я себя не чувствую, - ответил Фриц.
Двери домика, силой взрыв вырванные с петель, влетели в средину и врезались в окно напротив. Из темноты тут же раздались отдельные выстрелы, а несколько пуль глухо чавкнуло в деревянные стены. Все стекла тут же рассыпались дождем осколков, спадая на пол и мебель. Фрицек с фельдфебелем, словно выброшенные из пращи, кинулись к оружию, подбежали к лишенных стекол окнам и начали палить в темноту.
Им ответило несколько выстрелов. Фриц ничего не видел, он всего лишь перезаряжа винтовку, нажимал на спусковой крючок и снова перезаряжал, стрелял в темень, в то время, как противники прекрасно видели их в освещенных прямоугольниках окон. Когда в обойме у него закончились патроны, парень сориентировался, что повсюду тихо – никто уже не стрелял. Тогда он присел на корточках под окном, всматриваясь в темноту, выглядывая хоть какое-нибудь движение, что-либо, во что он мог прицелиться.
Но ничего не заметил.
- Что это было, герр фельдфебель? Они уже ушли?
Ответа он не услышал, повернулся – Шлиебекс лежал на полу; рана под ключицей обильно кровоточила. Командир лежал без сознания. Парень быстро нашел бинты и перевязал рану как только сумел получше. После этого он положил командира как можно более удобнее на полу, подложив ему под голову скатанное одеяло. Присев на корточки рядом со Шлиебексом, внезапно он почувствовал сильную боль в левом плече – прикоснулся пальцами к рукаву и, отведя их, с изумлением заметил, что те покраснели от крови. Подстрелили? Как мог он раньше не заметить? Больи совершенно не чувствовалось. Он стащил китель и осмотрел рану. Та не выглядела такой уж страшной, скорее походила на царапину. Фриц лишь бы как перебинтовал ее и снова оделся. В доме сделалось холодно. Фриц какое-то время размышлял над тем, то ли сначала вызвать помощь или же заняться тем, чтобы хоть на время заткнуть выбитые окна и дверь, чтобы не замерзнуть. Решил: в первую очередь необходимо вызвать подмогу – он уселся к передатчику и попробовал его запустить. Не удалось – потом он увидел вырванные провода. В этих вещах он совершенно не разбирался и после пары минут попыток ремонта его ударило током.
Тогда он взял автомат фельдфебеля и начал готовиться к дороге. Из дровяного склада вытащил легкие санки и затащил их в дом. С немалым трудом он уложил на них своего командира, кодовую книгу (Фриц знал, что эту ничем не выделяющуюся книжицу врагу нельзя оставлять ни в коем случае), карты, из пулемета вытащил замок и спрятал в карман, чтобы не оставлять неприятелю исправное оружие, патроны забросил куда-то в снег. В ногах Шлиебекса он уложил немного еды, потом прикрыл весь груз двумя шинелями и тулупом и крепко обвязал ремнями. Сам оделся тепло, полушубок перепоясал дополнительным ремнем, к которому привязал веревку от саней, в карман сунул две запасные обоймы. Уже на дворе надел лыжи, на груди повесил автомат, взял палки и, не обращая внимания на пульсирующую боль в плече, которая все чаще начала напоминать про рану, проверил направление на компасе и храбро выступил в путь, который – как ему казалось – он знал превосходно. Проходя рядом с местом, где они закопали лапландца, он ненадолго остановился, перекрестился и прочитал короткую молитву.
На лыжах он двигался довольно быстро, несмотря на тяжелый груз. Вот только силы покидали его еще скорее. После двух часов марша он уже обессилел, тем не менее, шел дальше. Наконец, когда светящиеся стрелки часов подтвердили, что он идет уже пятый час, решил устроить краткий привал. Фриц отстегнул ремни на санках, снял лыжи и уселся, опираясь о ствол высокой ели. Потом стащил рукавицы и, размотав меха и слои ткани, коснулся шеи своего командира.
Хоймар Шлиебекс был мертв.
Человек выживший в железной метели окопов Первой мировой войны, которого даже не царапнули миллиарды выпущенных в те дни снарядов, погиб од одной из десятка пуль, выстреленных этим вечером. И от норвежского полярного холода.
Фрицек поплотнее закутался в шинель, подтянул колени под подбородок и укрыл лицо руками. Кровь потихоньку вытекала из незажившей раны, из-под плохо наложенного бинта, а мороз быстро прогрызался сквозь овчину полушубка и шерсть шинели.
□□□□□
Frycek, Frycek. Stowej, syneczku, stowej, co bys niy byl za niyskoro...[98]
□□□□□
Встань. Тогда он приподнял локти, оперся ладонями в пыльную землю, выгнул позвоночник. Губы полопались; во рту, ноздрях и ушах полно мелкого, перемолотого в пыль пустынным ветром песка. Нужно идти к свету, что тускло виден над горизонтом и нежным сиянием освещает растущие неподалеку кусты тамариска. Фрицек подтягивает колени, садится на корточки и с трудом встает. Земля, пересохшая в пыль, покрыта сеткой мелких трещинок. Лужи в июне, когда после дождя хорошенько засветит солнце, покрывались точно таким же тонким слоем потрескавшейся, засохшей грязи, думает Фрицек. Вот только здесь трещины такие, что в них и нога может завязнуть. Если бы у него была винтовка, можно было бы воспользоваться ею как посохом, только нет ни оружия, ни снаряжения. И вот он идет, пошатываясь и спотыкаясь, в сторону зари, которая розовым и голубым светом распаляет небо. Он не один. Отовсюду появляются похожие на него самого фигуры, бредущие таким же неуверенным шагом, другие еще лежат на земле или только поднимаются. Не обращая внимания одна на другую, они идут вперед, к свету.
А уже светло, словно днем. Сколоченный из досок и бревен сарай – вот на что указывают меняющиеся все время световые лучи. Фриц заходит вовнутрь, где над вымощенными сеном яслями склонилась высокая фигура. Рядом, прикрытая кошмой, неспешно дышит женщина. Лежащий в яслях младенец появился на свет совсем недавно. Черные волосики прилипли к мягкой головке, еще мокрый от плодовых вод новорожденный сжимает маленькие кулачки, стискивает веки на слепых глазках – мать не смыла еще с него кровь. Фрицек склоняется над малышом, а тот открывает глаза и, хотя никак не должен, глядит и видит, заглядывает Фрицу в глаза, и внезапно все – сарай, мужчина, женщина, ясли, младенец – все это исчезает. Земля с грохотом выпучивается в холм, а Фриц пригнулся, прижимая коленом к солидному бревну худую руку осужденного и деревянным молотом заколачиват гвоздь, который с отвратительным хрустом пробивает кости, сухожилия и хрящи запястья. Осужденный с криком напрягается, а Фриц, стиснув от ненависти зубы, забивает второй гвоздь, не обращая внимания на то, что кровь забрызгивает ему лицо и руки. Внезапно вокруг буквально роится от людей, которые помогают ему поставить крест, только Фриц знает – это он здесь самый главный. Крест уже стоит, и его еще дополнительно обкладывают камнями, чтобы стоял покрепче, и глядят на напрягшиеся мышцы осужденного, которые еще пытаются удержать тяжесть тела. Ах, ну почему же оно не сложено исключительно из материи света! И когда, в конце концов, мышцы одрябли, и руки опали, ребра уже не способны стиснуть диафрагму, он напрягается еще раз, ему удается набрать воздуха, чтобы в тысячный раз прошептать слова отчаяния, и он умирает. Фриц, рыдая, хватает лежащую рядом винтовку, поднимается на цыпочки и пробивает бок висящего на кресте штыком; лезвие проскальзывает между ребрами. Кожа расступается под напором стали, из раны вытекает капля крови, после чего из раны между ребрами бьет гигантская струя воды, громадная и светящаяся. Вода обливает Фрицека, мундир на нем размокает, словно промокашка, и стекает вместе с водой; сталь штыка превращается в ржавую пыль, а вода все течет и смывает с Фрицека всяческие страсти и тело, которое стекает с него слой за слоем и впитывается в высохшую землю. Вода смывает и землю, крест, камни и все остальное. И остаются лишь Фридрих и Осужденный, который превратился в сплошное сияние. Он обращается к парню по имени и подает ему сияющую руку, чтобы облегчить тот первый, самый трудный шаг наверх.
