Фантастика 1971 - Арутюнов Сергей (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
Однако автор вовсе не собирается «хохмить», как бы мы сейчас сказали. Он пишет недвусмысленную, резкую, как пощечина, сатиру на окружающую его российскую действительность. Вот, например: «Большая часть жителей сей страны без голов: более половины без сердца. Зажиточные родители к новорожденным младенцам приставляют наемников, которые до двадцатилетнего их возраста подпиливают им шею и стараются вытравить им сердце: они в Акефалии называются воспитателями.
Редкая шея может устоять против их усилий; редкое сердце вооружено на них довольно крепкой грудью.
Я вспомнил о своем отечестве и с гордостью поднялся на цыпочки, думая о преимуществе нашего воспитания перед акефалийским. Мы вверяем своих детей благочестивым умным иностранцам, которые хотя ни малейшего не имеют понятия ни об нашем языке, ни об нашей святой вере, ни об прародительских обыкновениях земли нашей, но всячески стараются вселить в наших юношей привязанность ко всему русскому».
Достается и российской словесности: тамошние поэты доказывают, что дважды два — пять, в то время как «наши русские поэты выбрали предмет, который не в пример богаче: с семнадцати лет у нас начинают рассказывать про свою отцветшую молодость». Вывод рассказа: «Безглавцы омерзели мне по своему притворству: они беспрестанно твердят о головах, которых не имеют, о доброте своих сердец, которыми гнушаются…».
От декабриста Кюхельбекера мы переместимся на противоположный политико-литературный полюс и заглянем в собрание сочинений Фаддея Булгарина. Едва ли в истории русской журналистики и литературы есть имя более презираемое, чем это (Катков еще, быть может). Его и помним-то мы главным образом по убийственным пушкинским эпиграммам. Верноподданнический писатель, осведомитель III отделения, травивший в своих газетах и журналах передовую, реалистическую литературу, он тоже питал влечение к жанру утопии. Несколько неожиданно, не правда ли? Что поделать, очередное хронологически произведение, попадающее в рамки нашего обзора, принадлежит именно ему.
В 1824 году в «Литературных листках» появились «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать девятом веке». Необходимо, кстати, отметить, что то был краткий период в жизни Булгарина, когда он занимает двойственную позицию, даже сотрудничает в рылеевской «Полярной звезде» и дружит е Грибоедовым. А в самом произведении нет ничего сверхреакционного, оно, так сказать, умеренно консервативно.
Три момента в повестушке Булгарина могут привлечь наше внимание. Прежде всего: это первое у нас путешествие по времени.
Научных оправданий, правда, этому не приводится никаких. Попал наш рассказчик в будущее до крайности просто. Плавая с постоянным своим литературным собеседником Архипом Фаддеевичем в лодке, он заводит с ним актуальный философский спор: способно ли человечество к совершенствованию и, в частности, превзошли мы эллинов или нет?
Тут рассказчик произносит такую очень современно звучащую фразу; «Правда, что в физических науках мы гораздо выше древних, и если открытия будут продолжаться беспрестанно в таком же множестве и с таким же рвением, то любопытно знать, что будет с родом человеческим через тысячу лет».
И чтобы тут же дать возможность рассказчику проверить свои предположения, поднимается ветер, ялик опрокидывается, герой теряет сознание и приходит в себя ровно через тысячу лет в комнате, стены которой были из фарфора с золотой филигранью (до чего ж осторожно надо было ходить в такой комнате), ставни из слоновой кости, а мебель из серебра (представляете, сколько она весила!). Так как золота и серебра много, то они ничего не стоят.
«Только то мило, что редко и дорого». Что же редко и дорого в той стране? Внимание: тамошние монеты чеканятся из «дубового, соснового и березового дерева».
Вот второй момент в повести Булгарина, звучащий злободневно.
Профессор, играющий штатную в подобных произведениях роль экскурсовода, говорит: «От того-то, что наши предки без всякой предусмотрительности истребляли леса и не радели о воспитании и сохранении дерев, они наконец сделались редкостью и драгоценностью». Вспомним, что это писалось почти 150 лет назад!
Но на констатации этого факта автор не останавливается, он предлагает и выход из создавшегося положения, тоже очень актуальный. «Все, что вы здесь видите на столе… есть произведение моря. По чрезвычайному народонаселению на земном шаре и по истреблении лесов, все почти животные и птицы, которые прежде в таком множестве употреблялись в пищу, перевелись. Но за то море представляет нам неисчерпаемый магазин для продовольствия. После изобретения подводных судов и усовершенствования водолазного искусства дно морское есть плодоносная нива, посеянная несчетным множеством питательных растений, а воды снабжают нас в изобилии рыбами, водоземными животными и раковинами».
Более чем за сто лет до француза Кусто наш Фаддей Булгарин мог бы взять патент на изобретение акваланга. Судите сами: «Они (пловцы. — В.Р.) были одеты в ткани, непроницаемые для воды, на лице имели прозрачные роговые маски с колпаком… По обоим концам висели два кожаные мешка, наполненные воздухом, для дышания под водой посредством трубы».
В повести есть еще воздушные дилижансы, парашютные десанты, есть машины для делания стихов и прозы, но от их употребления давно отказались. Социального прогресса почти никакого: короли, принцы, купцы; подводные фермы и хутора принадлежат богатым помещикам. Чуть ли не единственный признак демократизма: дети богатых и бедных обучаются совместно.
Годом позже в разделе «Нравы» «Северного архива» Ф.Булгарин опубликовал «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию Земли». Эта повесть полемически заострена против литературных противников автора.
Как видно из ее названия, основные фантастические маршруты не являются детищем новейшего времени. Повесть опять-таки начинается философским разговором с Архипом Фаддеевичем: «Как вы думаете, Архип Фаддеевич, неужели наша Земля обитаема только на ее поверхности?» — «Почем знать! — отвечает тот. — Наши Ученые обыкновенно занимаются более отвлеченностями, стараются заглянуть за пределы Сириуса и не смотрят себе под ноги».
Незамедлительно — чтобы пристыдить нерадивых ученых — обнаруживается рукопись, приобретенная у московского «разнощика» за семь гривен, которая и сообщается читателям, ибо «я, — говорит автор, — привык разделять с ними все мои умственные наслаждения».
Автор этой новой рукописи, опять-таки после кораблекрушения, вместе с матросом Джоном попадает на Новой земле в огромную воронку, куда они долго — целые сутки — съезжают по мягкому песку. «Приехав», они обнаруживают там, в центре Земли, обитателей и последовательно посещают три страны. Первая — Игнорация (то есть Невежественная); жители ее, пребывающие в темноте, похожи на пауков с «большими брюхами» и «весьма малою головою». Они не признают никаких «умственных наслаждений», «кроме умения есть, пить, спать и беседовать 6 вчерашнем и завтрашнем, о погоде, женщинах и нарядах».
Жители второй страны, Скотинии, живут в полутьме и уже больше похожи на людей. Точнее, напоминают орангутангов. Они считают себя «самыми умными, учеными и образованными из всех обитателей земного шара»; на самом же деле они нелепые зазнайки и полузнайки. Рядом намеков автор дает понять, что под скотиниотами подразумевает любомудров — литературно-философский кружок, с которым он враждовал.
Есть, разумеется, и страна, где царствует истинное просвещение — Светония, а ее главный город называется… Утопией. Светонцы благонамеренны, добры, скромны, честны, умны — словом, обладают всем набором ходячих добродетелей. Особое внимание в каждой стране автор уделяет женщинам, довольно плоские издевки по их адресу были одной из любимых тем фельетонистов того времени. В Светонии женщины — это, разумеется, совершенство, они даже с трудом воспринимают рассказы путешественника о тех диких обычаях, которые бытуют на поверхности планеты, например, ему долго пришлось втолковывать, что такое мода: «Мода есть обычай переменять как можно чаще цвет и покрой платья, вид прически, фасон шляпки, форму экипажа и домашних приборов, даже образ жизни, занятий, увеселений… Мы меняем покойное на беспокойное, твердое и крепкое на слабое, красивое на безобразное потому только, что так велит мода».
