Титан. Фея. Демон - Варли Джон Герберт (Херберт) (полная версия книги .txt) 📗
Проводились и другие познавательные и научно-популярные демонстрации. Причем во многих главным элементом было насилие. Робин ничуть не удивилась. Во-первых, от алчного общества она ничего другого и не ожидала, да и сама была не чужда насилию. В одной крохотной палаточке женщина демонстрировала возможности чего-то типа йоги. Втыкала иглы себе в глаза, вонзала длинную саблю себе в диафрагму, пока та не выходила из спины, а затем, ловко орудуя скальпелем и пилой, ампутировала себе левую руку до локтя. Робин не сомневалась, что женщина — всего лишь робот или голограмма, но иллюзия была слишком хороша, чтобы распознать подвох. На следующем представлении женщина была как новенькая.
Потом искательница приключений купила себе билет на титанидское представление «Ромео и Джульетты», но вскоре обнаружила, что ржет так, что ей лучше уйти. Более подходящим названием спектакля было бы: «Монтекки и Капулетти вступают в кавалерию». Очевидно было также, что с текстом сильно похимичили. Робин сомневалась, что поэтесса сильно возражала бы против того, чтобы все роли играли титаниды. А вот чтобы Ромео сделали мужчиной — тут Шекспира наверняка пришла бы в бешенство.
Влекомая звуками музыки, Робин забрела в средних размеров палатку и с удовольствием уселась на одну из множества длинных скамей. Впереди ряд титанид от души заливался под руководством дирижера-мужчины. Казалось, тут тоже идет представление, но билетера не было и в помине. Так или иначе, приятно было дать отдых ногам.
Тут кто-то похлопал ее по плечу. Обернувшись, Робин узрела еще одного мужчину в черном. Позади него стояла титанида в очках со стальной оправой.
— Простите, не могли бы вы вот это на себя надеть? — Он предлагал ей белую рубашку. Мужчина дружелюбно улыбался. Титанида тоже.
— А зачем? — поинтересовалась Робин.
— Здесь так принято, — извиняющимся тоном объяснил мужчина. — Мы считаем, что обнажаться недостойно. — Робин заметила, что рубашку носила и титанида. Впервые девушка видела, чтобы он или она скрывали свои груди.
Робин напялила рубашку, решив, что можно угодить странным предрассудкам, если хочешь посидеть и послушать прелестную музыку.
— А что тут вообще такое?
Мужчина присел рядом и криво улыбнулся.
— Вот и ты тоже спрашиваешь, — вздохнул он. — Порой так испытывается вера самых преданных. Мы здесь, чтобы нести Слово в иные, чуждые миры. У титанид, как и у людей, есть души. Мы здесь уже двенадцать лет. Службы хорошо посещаются; мы даже освятили несколько браков, провели несколько крещений. — Тут он скривился и взглянул вперед, на ряд поющих титанид. — Но я полагаю, в конечном счете, наша паства приходит сюда лишь для хоровой практики.
— Нет-нет, брат Даниил, — сказала титанида по-английски. — Я-верую-в-бога-отца-создателя-неба-и-земли-и-в-иисуса-христа-единородного-сына-господа-нашего…
— Христиане! — завизжала Робин. Потом вскочила, одной рукой изображая защитный знак из двух пальцев, другой придерживая Нацу, и с колотящимся сердцем попятилась. Потом побежала. И, пока церковь не скрылась в пыли, так и не остановилась.
Ну и ну! Она побывала в церкви! Это был ее единственный настоящий страх, единственное пугало с самого детства — и никаких сомнений тут у нее не было. Еще бы! Ведь христиане — суть самые корни алчной структуры власти! Попав к ним в лапы, любая добропорядочная язычница мигом получает дозу наркотиков и подвергается ужасающим физическим и моральным пыткам. Ни спасения, ни надежды. Их жуткие ритуалы очень скоро искажают твой разум без всякой надежды на избавление; затем новообращенную заражают страшной болезнью, от которой сгнивает матка. Она будет вынуждена в муках рожать детей до конца дней своих.
Гейская кухня представляла интерес. Робин забрела в местечко, откуда потягивало приятными ароматами, и заказала невесть что под названием «бигмак». Похоже, там на слой жира были налеплены углеводы. Бигмак понравился Робин. Она съела все до последней крошки, хотя и подумала, что поступает опрометчиво.
Роясь пальцами в горчице, она вдруг заметила, что женщина за соседним столиком внимательно за ней наблюдает. Робин тоже за ней понаблюдала, затем улыбнулась.
— Мне нравится твоя раскраска, — сказала женщина, подсаживаясь ближе. Она явно пользовалась духами и носила нарочито безыскусный набор тонких шарфов, которые призваны были прикрывать только часть ее грудей и весь пах. Судя по лицу, Робин дала бы ей лет сорок, но затем поняла, что морщины и тени — всего лишь следы косметики. Значит, женщина хотела казаться старше.
— Это не раскраска, — сказала Робин.
— Так это… — На лбу у женщины появились настоящие морщинки. — Что же тогда? Какой-то новый метод? Я заинтригована.
— На самом деле метод очень старый. Татуировка. Берешь иглу и вкалываешь тушь под кожу.
— Но это же больно!
Робин пожала плечами. Конечно больно, но лабры в таких разговорах нет. Орешь и воешь, пока тебя колют, — и уже никогда про это не заикаешься.
— Кстати, меня зовут Трини. А как ты ее снимаешь?
— Меня зовут Робин, и да объединит нас священная менструация. Ее нельзя снять. Татуировка вечна. Можно, конечно, что-то подправить, но в целом рисунок останется.
— Но зачем… в смысле, разве это не слишком жестоко? Я, как и любая другая, люблю сделать себе рисунок на три-четыре дня, но потом он мне надоедает.
Робин снова пожала плечами. Ее все это уже начало утомлять. Она думала, что эта женщина хочет заняться любовью, но теперь похоже было, что нет.
— Тебя же никто не заставляет. — Робин вытянула шею, чтобы разглядеть настенное меню, прикидывая, хватит ли у нее места для чего-то под названием «квашеная капуста».
— Внешности это, как будто, не вредит, — сказала Трини, слегка пробегая кончиками пальцев по змеиным кольцам, что огибали груди Робин. Потом ее рука упала и оказалась у Робин на бедре.
Робин посмотрела на руку, досадуя, что не может понять намеков этой алчной женщины. На лице Трини, когда она на него взглянула, тоже ничего не выражалось. Похоже было, что Трини прошла хорошую школу непринужденного поведения. Что ж, подумала Робин, попытка не пытка. Ей пришлось потянуться, чтобы положить высокой Трини руку на плечо. Потом Робин поцеловала новую знакомую в губы. Когда она отстранилась, на лице у Трини сияла улыбка.
— Так чем ты вообще-то занимаешься? — Робин подалась вперед, чтобы взять у Трини сигарету с марихуаной, затем снова пристроила голову на локте. Они лежали бок о бок, лицом друг к другу. Растрепанная копна волос Трини подсвечивалась из открытого окна ее номера.
— Я проститутка.
— А это как?
Трини откинулась на спину и залилась смехом. Робин тоже немного похихикала, но утихомирилась гораздо раньше Трини.
— Да откуда же ты такая взялась? Не отвечай, сама знаю. Из одной здоровенной консервной банки в небе. Так ты правда не знаешь?
— Знала бы, не спрашивала. — Робин снова рассердилась. Ей совсем не нравилось чувствовать себя невеждой. Ее пристальный взгляд, выискивая какое-то светлое место, остановился на икре Трини. Она рассеянно погладила эту икру. Странно. По неясной для Робин причине Трини брила ноги и все прочее, оставляя только волоски на предплечьях. Сама Робин брила все те места, где была татуировка, часть лобка и еще делала широкий кружок вокруг левого уха.
— Извини. По-другому это называется «древнейшая профессия». Я доставляю половое наслаждение за деньги.
— Ты продаешь свое тело? Трини рассмеялась.
— Ну почему же? Я продаю услугу. Я квалифицированный работник с университетским образованием.
Робин села.
— Теперь я вспомнила. Ты блудница.
— Уже нет. Я свободная художница.
Робин призналась, что не понимает. Она слышала о сексе за деньги, но с трудом укладывала это в свои все еще туманные представления об экономике. Предполагалось, что где-то в этой картине должен существовать хозяин, который продает своих рабынь своим менее богатым сородичам.
