Второе пришествие инженера Гарина - Алько Владимир (бесплатные полные книги .TXT) 📗
– Как долго мы сможем продержаться? – спросила мадам Ламоль.
Мыщеловский неопределенно пожал плечами.
– Удивительно, но факт: под столь чудодейственное изобретение не приспособили даже элементарного манометра. Я не могу определить остаточного давления в рабочих цилиндрах. Понижающий редуктор пока забирает илем… не знаю, не знаю; сколько мы еще сможем продержаться. – Мыщеловский сделал паузу. – И, напоследок, мадам, выставьте посты изнутри и снаружи лагеря. Это будет не лишним. Здесь немало шныряет всякого отребья, а теперь, с вашим приходом, эти бестии могут возомнить черт знает что. У них свой взгляд на поживу.
– Я распоряжусь, – рассеянно произнесла Зоя, уже расстегивая крючочки и пуговицы френча. Портупея с оружием улеглась на пол. Теперь здесь воцарилась женщина.
Мыщеловский оставил мадам Ламоль одну.
*** 108 ***
Начались работы по укреплению лагеря.
Первым делом за внешнее ограждение стали выдворять всех посторонних. Вслед им летел их жалкий скарб, с реквизицией, впрочем, мелкого рогатого скота и птицы. Этой депортацией занялись люди из охраны 2-ой экспедиции. Не обошлось и без жертвоприношений. По лагерю пошел запах паленой щетины, горелых перьев… Люди упивались сытным бульоном, объедались мясом, – хранить съестное все равно было негде. Развернулось строительство внушительного ограждения: для себя и от мира. Рабочих рук оказалось сразу как-то предостаточно; каждый из вновь прибившихся к лагерю, дорожил этой своей приобщенностью, – единственной возможностью заработать и выжить здесь. Древние каменоломни находились в семи километрах от оазиса. Глыбы выворачивали, подрывали толовыми шашками… Каменный вал рос в навалку, без связующего материала; наподобие защитного вала древних русичей, в борьбе против набегов кочевников. Одновременно с этим шли и другие строительные и коммуникационные работы. В центре лагеря рыли глубокий котлован под будущую лабораторию, место для реактора; на границе зеленого пятна оазиса, в юго-западной части – для фабрики илема и складов. Шли подготовительные работы для возведения фундамента дворца. Возникла потребность в специалистах и мощной технике. (Инструкции Гарина были предельно ясны: лагерь или городище должен был стать форпостом, способным выдержать любую агрессию и длительную осаду, будучи совершенно автономным комплексом).
Всем этим начинаниям предшествовало событие, о котором с самого начала предупреждал Мыщеловский.
Днем Зоя распоряжалась, думала, рассчитывала, олицетворяя собой волю и предприимчивость человека, чьей наместницей она здесь была.
Вечерами просиживала у ворот своего домика-штаба, просто обхватив колени руками, с непокрытой головой, под небом, которое все чаще огорчало… леденило своей прозрачностью, ясностью беспощадного завтрашнего дня и солнца. Яркие незнакомые созвездия складывались в знак беды. Больше привычно-величественного находилось в душе. Оставалось полагаться на это.
Позади нее, в глубине, горел камин, потрескивал мелкий хворост (засыхали уже целые деревья). Огонь поддерживал Валантен, озабоченно-молчаливый, – лик его соплеменников (из рода ацтеков) был нескрываем сейчас; бархатные же глаза идальго (какого-нибудь дуэлянта и ловеласа) туманились невыговаренностью. Всем ему была его госпожа.
Для нее же – звезды неслись навстречу судьбе, воссоединяясь с костром, – но не наоборот. Когда огонь гас, само собой возносились мысли о смерти, и это были высокие мысли. Сон не шел.
Валантен целовал на прощание руку и уходил. Обитал он в соседней хижине. Близости между ними не было, и быть не могло. Точно страх недоверия – древний суеверный страх молящегося своему богу, – охватывал его, и он оставлял думы об этой женщине, находя себе поддержку и веру в тех чудесных событиях, очевидцем которых был уже не раз, – во всем их блеске и грозе.
В ту ночь Зоя спала не более двух часов.
На счастье, один из охранников, патрулировавший лагерь ночью, вблизи стены ограждения, успел выстрелить. Двое других были заколоты на месте.
Как с посвистом бича, Зоя вынырнула из неглубокого сна. Быстро заправила короткую сорочку в бриджи, натянула сапоги. Волосы ее разметались длинными прядями. Одна бретелька соскочила. Хотела еще успеть накинуть френч, но времени не было. С револьвером в руке она выбежала в ночь, в самую тьму (парижанка-маркитанка эпохи термидора, зовущая на баррикады).
Ночь была густо-черна, – судя по тому, как неожиданно ярко вспыхивали зажженные масляные фонари и факелы. Ветер – свеж. Хлопали незакрепленные края палаток. С западной и южной стороны лагеря доносились выстрелы.
Руководствуясь наставлениями мадам Ламоль (имеющей как-никак опыт боевых действий в составе Добрармии белых), посты изнутри лагеря были расположены наподобие редутов, так что всякий, попавший сюда, должен был вести круговую оборону.
Крики и стрельба все более оглашали лагерь.
Вскользь, касательно мыслям, пронеслось: «Валантен должен быть где-то рядом».
Да он уже видел ее и стремился к ней, – левая его рука отчаянно сигналила, пригнись мол; правая полыхала вспышками выстрелов в направление стены-вала.
Припадая к земле, сбивая коленки, Зоя пробежала под прикрытием стен хижин, и только выбежала на открытое пространство, как была перехвачена Валантеном и переправлена, в охапку, отбивающейся филистимянкой, под защиту металлического ангара, хранилища илема. Лицо ее было гипсово-застывшим, зрачки вскинуты, исступленно неподвижны… Длинными прядями разметавшиеся волосы угрожающе извивались… жалили…
Плохо зная схему лагеря, не ориентируясь в расположении жилищ и даже ломая ноги в новостройках, бандиты оказались в положении каштанов на раскаленной жаровне. Их кололи выстрелами буквально из-под ног.
К восходу солнца все было кончено. Здесь и там лежали трупы. Потерь среди защитников было немного: двое охранников убиты, несколько человек ранено. Трое из нападавших были пленены.
Один – мавр, в тюрбане, со стеклянными бусами на шее, дико вращающий белками глаз. Остальные – европейцы, в отрепье какой-то армейской формы, изъясняющиеся на французском и голландском, языках.
Ожидался суд, как скоро было извещено администрацией лагеря: эмиссаром с особыми полномочиями (карать и миловать по своему усмотрению), уже накинувшей на свои нежные плечи грубый бурнус и клацавшей зубами об алюминиевую кружку с горячим грогом. И волосы ее были теперь повязаны красным платком на одно ухо.
Валантен, не спускающий с нее глаз, подтапливал печурку. Но мадам Ламоль так и не могла согреться, – тщетно искала душевного тепла и сострадания в себе. Токи озноба кольцами схватывали ее с затылка и опадали к ногам. Внизу, к центру проклятой земле, должен был быть ад; но адом было и раскалывающееся небо: с тем крепла ее решимость.
*** 109 ***
День пробился привычным яростным светом пустыни.
Дожди – забыли, когда уже и были. Пески наступали. Барханы некогда стерли здесь древнюю цивилизацию – что значил для них крохотный поселок, возникший в одночасье.
Люди ожесточались. (Все-таки это был ад).
Пленных вытолкнули на середину каменистого круга, что означал здесь центральную площадь. Высилась металлическая штанга с прорезиненным полотнищем – флаг. В правом верхнем углу его – латинское зет в круге, с пчелками. (Зоя не скрывала своих роялистских убеждений). Под этим штандартом были установлены стол и три стула – трибунал.
Люди экспедиции и некоторое число примкнувших образовали живое ограждение. Дул горячий ветер, на зубах поскрипывал песок. Остаток благополучия сжижался на самой крови, усыхал и зажаривался на солнцепеке; если бы не приход мадам Ламоль, – и вот на это-то все и было совершено покушение.
Возмездия жаждало само затеянное здесь предприятие.
К столу президиума прошла высокая худощавая женщина, в полувоенном белом, тропическом костюме и атласном головном платке, повязанном известным образом. Не глядя ни на кого, она заняла свое место по центру президиума, покойно сложила перед собой руки, опустила длинные ресницы. Худые ее пальцы привычно перебирали каменья. По сторонам от нее расположились Мыщеловский и Валантен. Цепь карабинеров в мундирах цвета хаки и пробковых шлемах надежно прикрывала их.
