Путь шута - Бенедиктов Кирилл Станиславович (мир бесплатных книг txt) 📗
Это означает, что возвращение в логово Скандербега не сулит ему ничего хорошего. Вряд ли «явка с повинной» убедит эфенди Хризопулоса оставить своему лучшему киллеру жизнь. Ардиан слишком много знает, непозволительно много для своих лет. А значит, его закатают в цемент. Или, как он сам предположил, закопают в саду.
Короче говоря, я посылаю парня на верную смерть.
Ради призрачного шанса внедрить к Скандербегу своего агента. Действительно призрачного. Черт возьми, капитан Луис Монтойя, не слишком ли ты привык к крови и смерти в этой дикой стране?
С другой стороны, шанс хоть и призрачный, но единственный. Человек, владеющий «ящиком Пандоры», не по зубам ни Фаулеру с его спецкомандой, ни бригадному генералу Майклу О'Ши, ни всей албанской армии с ее авиацией и артиллерией. Ну конечно, скажете вы, лишь один бравый капитан Монтойя может спасти человечество… скажете и презрительно усмехнетесь. Что ж, ваше право. Я никакой не супергерой, я обыкновенный полицейский, может быть, чуть более образованный, чем большинство наших офицеров, но куда менее опытный, чем, допустим, комиссар Шеве. И все-таки шанс есть только у меня. Когда мне удается убедить себя в этом, я устраиваю Хачкаю побег.
Технически все обстоит очень просто. Парень просится в туалет, и его отводят. Решеток на окнах там нет — это туалет для персонала базы, посторонних туда не пускают. Нарушение инструкции, конечно, но сержанту Вольфу до смерти не хочется в пять утра тащиться в другое крыло здания. Тем более что парнишка в наручниках.
О том, что наручники тоже застегнуты не по инструкции, сержант Вольф, разумеется, не знает. У Ардиана тонкие запястья, и наручники следовало бы застегнуть до конца — до семнадцатой зарубки на замке. Вместо этого я останавливаюсь на десятой. Браслеты держатся у Хачкая на руках, но стоит приложить небольшое усилие, и он освободится. На крайний случай в туалете всегда есть мыло.
Однако выбраться из помещения еще не означает сбежать. От здания базы до охраняемого периметра — сто пятьдесят метров голого асфальта. Преодолеть их незамеченным не под силу даже японскому ниндзя, не говоря уже о тринадцатилетнем албанском мальчике.
Но я не случайно выбрал для побега Хачкая столь раннее утро.
В начале шестого наш уборщик Фиру (родной племянник повара Шарифа) всегда вывозит с территории базы мусор. Контейнеры с пищевыми отходами, четыре пятидесятигаллонные бочки из дюралюминия, загружаются в открытый кузов его старенькой «Тойоты Такома», крепятся сверху прочной нейлоновой сетью и на полтора часа покидают базу «Лепанто». Фиру опорожняет их у ближайшей загородной свалки (вокруг Дурреса этих свалок не меньше двух десятков), затем отгоняет пикап на мойку и ополаскивает контейнеры. Разумеется, никто и никогда не интересуется содержимым контейнеров: запах и мухи, кружащиеся над пикапом, говорят сами за себя. Я приказываю Ардиану пробраться в столовую и спрятаться в одной из бочек. Пищевые отходы — штука довольно тяжелая; если аккуратно вычерпать половину помоев из контейнера, а образовавшуюся пустоту заполнить пареньком, который весит едва ли сорок пять кило, Фиру подмены не заметит. Главная проблема заключается в том, куда девать лишние помои; в конце концов я прихожу к выводу, что, если Ардиан использует в этих целях один из котлов нашего Шарифа, большой беды не будет. Конечно, котел потом придется вымыть, но этим так и так нужно иногда заниматься.
Пока Фиру будет вываливать содержимое первого контейнера в компостную яму, у Хачкая хватит времени, чтобы вылезти из своего укрытия, счистить с себя мусор и удалиться незамеченным. Тут главное — не забраться по случайности в самый первый контейнер, но для этого достаточно иметь немного мозгов. Понятно, что первыми в кузов пикапа загружаются те бочки, что стоят ближе к выходу из столовой; соответственно, их же выливают последними. Я говорю об этом Ардиану, но он, кажется, даже немного обижается — видно, тоже считает задачку тривиальной.
Сержант Вольф докладывает мне об исчезновении Хачкая в пять пятнадцать. Согласно инструкции следует немедленно поднять тревогу, но я этого не делаю. В конце концов, сбежавший подросток, которому все равно не преодолеть защитный периметр, — не повод будить уставших миротворцев ни свет ни заря. Я просто приказываю сержанту и еще четырем своим парням прочесать территорию базы. И только после того, как прочесывание не дает результатов (примерно через час, то есть около шести пятнадцати), я решаюсь все-таки включить сирену. Но Ардиан к этому моменту уже далеко.
С формальной точки зрения меня можно обвинить лишь в нарушении инструкции, но поскольку босс наш кто угодно, но только не идиот, то отвечать мне придется за организацию побега. А это, как вы понимаете, принципиально иная мера ответственности.
Генерал оперативен — в шесть сорок пять он вызывает меня к себе и требует объяснений. Я не пытаюсь оттянуть неизбежное и честно во всем признаюсь (Хачкай, по моим расчетам, уже преодолел половину дороги до Тираны). Босс высказывает предположение, что таких, как я, следует лишать жизни еще во младенчестве — исключительно из человеколюбия. Однако то, что он не вызвал охрану и не велел посадить меня на гауптвахту, внушает некоторую надежду. Я коротко излагаю свой план. Пару раз босс прерывает мою речь замысловатыми ругательствами, но в целом, надо отдать ему должное, держит себя в руках. Под конец он оттаивает настолько, что предлагает мне сесть в знаменитое гостевое кресло.
— Все бы это звучало забавно, капитан, — криво ухмыляется он, глядя, как я пытаюсь обрести равновесие в коварных объятиях шедевра итальянских мебельщиков, — если бы не один фактор, о котором ты, должно быть, позабыл. Если бы не Лоэнгрин.
— Я не забыл о нем, сэр, — возражаю я. — Однако он сам сказал мне, что Хачкай его уже не интересует. Я записал наш разговор на диктофон.
— Можешь выкинуть его в сортир, — обрывает меня О'Ши. — Я имею в виду диктофон. Лоэнгрину ничего не стоит взять свои слова назад. В конце концов, он ведь мог сказать это нарочно. Никто не обязывает его отчитываться перед каким-то капитаном Монтойей.
— Почему же он тогда не попытался забрать у меня мальчишку? Нет, босс, похоже, он говорил правду.
— Естественно! — рявкает босс так, что кресло подо мной съеживается от страха. — Лоэнгрин допустил ошибку — решил, что Джеляльчи знает куда больше твоего киллера. Не забывай, что он последние дни плотно занимался сигурими, а девчонка была одним из лучших информаторов Шараби. Но даже если он один раз свалял дурака, то это не значит, что он будет лажаться и дальше. Понимаешь, о чем я?
— Так точно, сэр. Он постарается сделать меня крайним, сэр.
— Не постарается, капитан. Он окунет тебя в дерьмо по самые уши. И, насколько я знаю Лоэнгрина, сделает это с огромным удовольствием.
— Если мой план сработает, сэр, у него ничего не выйдет. Тогда в дерьме окажется кто-то другой, сэр!
«Не перебарщивай, — шепчет мне внутренний голос. — Ты не в сержантской школе, и у вас серьезный разговор».
— Если, капитан, — желчно передразнивает меня босс. — Ключевое слово — «если». Для того чтобы твой план сработал, тебе нужна абсолютная свобода рук. А Лоэнгрин постарается тебе их связать. Надеюсь, ты понимаешь, что в сложившихся обстоятельствах я не смогу прикрыть твою задницу?
Ну, разумеется! Сидеть и наблюдать, как капитан Монтойя рискует своей шкурой ради жизни на земле и двадцати минут славы для корпуса миротворцев, — это вполне в духе босса. А вот ссориться с могущественным Сёгуном из-за чересчур бойкого подчиненного бригадный генерал Майкл О'Ши не станет. «Выкручивайся сам, капитан» — вот что на самом деле хочет сказать босс.
Но меня и это вполне устраивает. Главное, чтобы мне не мешали. А уж без помощи начальства я как-нибудь обойдусь.
Я покидаю кабинет босса окрыленный. Возвращаюсь к себе и устраиваю конференс-колл. Стараюсь воодушевить парней — опасность попасть под горячую руку босса не то чтобы миновала, но отдалилась, стала почти призрачной. Теперь все зависит только от нас. Сработаем четко — все будет забыто, кроме того, каждый получит кучу бонусов. Про возможность наступить на хвост некоторым выскочкам из спецкомитета по борьбе с терроризмом я упоминаю вскользь, но парни все схватывают на лету, Фаулер, несмотря на все свое обаяние, не снискал особенных симпатий среди миротворцев; к тому же у нас в корпусе вообще подозрительно относятся к чужакам, а уж к тем, кто спускается с заоблачных высей, чтобы проверить, как мы тут выполняем свою грязную работу, — особенно. Я успеваю отдать несколько важных распоряжений — в том числе нашим разлюбезным яйцеголовым Шумахеру и Мицнику. По-моему, они слегка охреневают от поставленной задачи, но приказ есть приказ, и я не сомневаюсь, что они его исполнят. На всякий случай я придаю им в усиление Гильермо, строго-настрого наказывая выполнять все распоряжения яйцеголовых. Гильермо, не привыкший к такому волюнтаризму с моей стороны, пытается брыкаться, но я жестко его осаживаю. Может быть, слишком жестко. Времени у меня в обрез, а нервы, честно говоря, на пределе.
