Петлистые времена (Повести. Рассказы) - Лукина Любовь Александровна (читать полную версию книги txt) 📗
Честно говоря, тюк можно было бы и не сжигать. Мать, например, когда не хотелось терять всю шерсть из-за одной крупинки, поступала просто: выдергивала клок с застрявшим в нем осколочком и сжигала только его. Хотя по правилам, конечно, надлежало спалить целиком и немедленно покинуть место сожжения. До заката, во всяком случае…
Шерсти, конечно, жалко, но иначе Влад просто не поймет и не запомнит. Он ведь хуже ребенка. Чага простит ему все, потому что у нее нет выбора, а другие прощать не станут…
Сам Влад первую половину дня пребывал в тихом бешенстве. А тут еще сразу за балкой, словно напоминая о погибшей шерсти, потянулась бесконечная гарь: несколько посеченных металлом и высохших вхруст рощ выгорели начисто и относительно недавно. Звери вышагивали по черному, местами голубовато-серому пространству, высоко поднимая голенастые ноги и старательно оттискивая в пепле отпечатки круглых копыт.
Наконец Влад взял себя в руки и огляделся. Все-таки гарь тоже была весьма интересным явлением, так сказать, частью жизненного цикла похожих на спутанную проволоку зарослей, регулярно уничтожаемых пожарами, а затем стремительно восстанавливающихся.
Структура рощи была обнажена: из пепла торчали обугленные влажные обрубки стволов, готовые выбросить новые дуги серо-зеленых побегов в удобренную золой почву. На одном из обрубков стоял столбиком погорелец — уже знакомый Владу похожий на мышь зверек. Интересно, как это он ухитрился уцелеть, а главное, чем теперь намерен питаться?
К полудню Влад успокоился настолько, что даже достал блокнот, пристроил на горбе Седого и, пользуясь ровным ходом зверя, принялся покрывать первый лист прыгающими каракулями.
Впереди с царственным равнодушием покачивалась в седле Чага. Изящные локти чугунного литья были чуть расставлены и чуть шевелились, а означало это, что Чага между делом орудует толстыми деревянными спицами, созидая новую, нестерпимо колкую куртку, Тянется из переметной сумы бесконечная шерстяная нить, тянется бесконечная ноющая нота, тянется степь, тоже бесконечная. И так тысячу лет…
А искусство ткачества они, надо полагать, утратили…
Глядя на растопыренные Чагины локти, Влад содрогнулся и принялся неистово чесаться. Солнце пригревало. Куртка и все прочее было, казалось, населено множеством мелких кусачих тварей. Ощущение в корне неверное хотя бы потому, что вчера вся одежда тщательнейшим образом была вымыта и прожарена над костром. Тем не менее расторможенное щекоткой воображение нашептывало Владу, что за пазухой у него нагло разгуливает небольшое колкое насекомое.
Не выдержав, он запустил руку за пазуху и вдруг в самом деле кого-то там нашарил. Отвращения к насекомым он никогда особого не испытывал, но тварь могла оказаться ядовитой, поэтому Влад подождал, пока она сама влезет к нему на ладонь, и лишь после этого извлек добычу на белый свет.
На ладони судорожно копошился крохотный металлический паучок. Влад инстинктивно сомкнул пальцы и опасливо поглядел на Чагу. Та была вся в себе… Осторожно раскрыл кулак. Мама родная, да это же явная и несомненная родня членистоногих накопителей, обнаруженных с орбиты Бальбусом! И как это прикажете понимать? Разделение труда? Большие накопители занимаются большими осколками, а маленькие — маленькими?..
Издалека он такой приползли не мог… Влад огляделся, надеясь высмотреть на горизонте какие-нибудь руины, таящие в своих недрах автоматические заводы, но не высмотрел ничего. Раньше надо было высматривать! Судя по всему, паучок заполз к нему за пазуху еще в балке.
И что с ним теперь делать? Проблема… Попробовать разобрать? Снова сунуть за пазуху? Засушить в блокноте? Ох, Чага, Чага! Всего лишила! Такой был удобный пинцетик в налокотном кармане… Бережно, стараясь не повредить ненароком, Влад снял паучка с ладони и тут же получил легкий укол в оба пальца. От неожиданности встряхнул рукой, и крошечный механизм искоркой отлетел в высокую траву. А, ч-черт!..
Оборвав песню, Чага обернулась и вопросительно посмотрела на Влада.
— Чешется! — сердито объяснил он по-русски. — Комбинезон не надо было выбрасывать!..
И в качестве перевода выразительно поскреб грудь под курткой.
Так, неспешным шагом, ни разу не переведя зверей на бег, они добрались до места новой стоянки. По мнению Влада, место было хорошее: в круглой ложбине между тремя холмами кто-то уже нарыл окопов на целую ораву с табуном. Выбирай любую яму и ночуй.
— А где люда? — поинтересовался Влад. Честно говорящего давно уже занимал этот вопрос. Создавалось впечатление, что в степи они кочуют вдвоем, хотя следы чужих стоянок встречались на каждом шагу. Да и с орбиты, помнится, степь выглядела весьма оживленно…
— Ушли, — сказала Чага. — Опасно.
— А раньше? — несколько оторопев, спросил Влад.
— Раньше нет, — со вздохом отозвалась она. — Раньше хорошо.
Озадаченный, он попытался представить, как это может быть «хорошо» в заряженной металлом степи, и, честно говоря, представить не сумел. Зато вдруг отчетливо припомнились содрогнувшийся от удара ствол дерева и треск прошиваемой микроосколками листвы. Раньше… Когда это раньше?
— Когда раньше? — спросил Влад.
Чага посмотрела на него испытующе.
— До стальных птиц, — поколебавшись, ответила она.
Стальные птицы? Влад хмыкнул и принялся расседлывать Седого. Стальные птицы… Год синей обезьяны… Месяц любования луной… Что-нибудь из местного календаря, надо полагать. И вдруг дошло, что местный календарь-то здесь скорее всего ни при чем, что речь вдет именно о его «пташке» и о трех попытках высадки.
С чувством, похожим на страх, он повернулся к Чаге.
— Чага… Раньше… Металл не убивал?
Судя по хмурому взгляду через плечо, настроение госпожи и повелительницы стремительно ухудшалось.
— Убивал глупых, — сквозь зубы отозвалась она. — Теперь всех.
«Да что за чепуха!.. — беспомощно думал Влад, глядя, как Чага, присев на корточки, разбирается с содержимым разложенного на земле тюка. Бальбус же докладывал: возбуждение микрокомплексов при посадке в пределах допустимого. Господи, да если то, что она говорит, правда, то вообще непонятно, зачем она со мной церемонится! Хрястнула бы рубилом, как того суслика…»
Чага выпрямилась, держа в руках некий мешочек, и, вручив его Владу, знаками предложила развязать. Тот повиновался и некоторое время тупо смотрел на содержимое мешочка: несимпатичная с виду чаша из обожженной глины, связка еще более несимпатичных, сальных на ощупь корешков и завернутые в рыжие очески сколы вулканического стекла.
Видя его тревогу и недоумение, Чага объяснила жестами, что с помощью этих чудовищных приспособлений он всего-навсего должен сбрить себе бороду.
— Зачем?! ужаснулся Влад и, получив в ответ железное «Надо!», понял, что бороться бессмысленно.
«Уж лучше бы сразу рубилом…» — обреченно подумал он.
…Самоистязание вышло долгое и даже более мучительное, чем представлялось поначалу. Натыкав несчастное лицо жгучим кровоостанавливающим корешком, Влад повернулся к Чаге и увидел, что та сидит на корточках и с бесконечным терпением в глазах подрезает себе волосы с помощью осколка покрупнее. Оттянет прядь и перепиливает потихоньку. Боже…
Потом, как водится, было омовение, а потом Влада откомандировали за хворостом в развороченные металлом дебри неподалеку. Не испытывая уже никаких душевных терзаний, он с легким сердцем взял палку с намотанным на нее сыромятным ремнем и, зябко чувствуя изрезанными щеками малейшее прикосновение ветерка, пошел сквозь цепкий гривастый кустарник.
Нечаянно поглядел под ноги и невольно остановился: суглинок был усеян осколками. Быстро оглянулся и, убедившись, что лагерь надежно утонул в низинке, упал на колени перед самым крупным (с ноготь большого пальца) обломком.
Ну вот он, твой металл. Он же сталь. Хотя скорее всего никакая это, к черту, не сталь… Влад осторожно взял осколок двумя пальцами и поставил на ребро. Да, легковат для стали. Но тоже, видимо, какой-то сплав. Серебристо-белый, коррозии, надо полагать, не подвержен, на изломе зернистый. Эх, один бы такой кусочек да в лабораторию!..
