Искатель утраченного тысячелетия(изд.1974) - Брагин Владимир Григорьевич (книги бесплатно без .TXT) 📗
Так и звучит в моих ушах голос этой женщины: «Хозяин мой Иван Гаврилыч, царство ему небесное, сказал агроному. Конечно, нет того, чтоб дочка по вас вздыхала. Но ничего… ничего… Однако же, раз поступила в институт иностранных языков… Стоп! Стоп! Как же я забыл? Как раньше не подумал об этом?
Кончик ниточки опять в моих руках,
Назад. В Москву!
ЭТЮД О ЛЮБВИ И О ВИШНЯХ
Письмо редактору газеты Института иностранных языков «Голос студента» товарищу И. И. Харитоненко:
«Уважаемый Иван Игнатьевич!
Согласно нашей договоренности, посылаю Вам драматическую сценку «О любви и вишнях», которая как бы прямо обращена к незнакомой студентке Вашего института, дочери той женщины, у которой я купил вишни. Прошу поместить ее, если найдете возможным, в Вашей газете «Голос студента». Хочу надеяться, что этот этюд поможет мне в том отчаянно трудном деле поисков и розысков, к которому Вы отнеслись с таким сочувствием.
Ваш Нестеров».
О ЛЮБВИ И ВИШНЯХ
Пелагея Семеновна так посмотрела на дочь, будто первый раз ее видит, и перестала окапывать кусты крыжовника. Лопатка, крепко уйдя в землю, стояла будто на страже: вот-вот надо будет вмешаться в разговор.
– Любишь, значит, – сказала Пелагея Семеновна. – Удовольствий в жизни ищешь! А законный твой жених, агроном, отменяется? Так, что ли?
– Не нужен он мне.
– Молчи! – крикнула Пелагея Семеновна и долгим взглядом посмотрела на стволы вишен и на кусты крыжовника. – Молчи! Стыда в тебе нет!
– Но я люблю другого, ну?
– Так, так! Приказываешь, значит, брать в дом не того, кто твоему отцу-покойнику сад этот помогал сажать, а какого-то…
– Не «какого-то», а того, кто…
– Знаю! Видели! Картинки учится рисовать!
– Так что же плохого? Ну, учится в художественном училище? Ну и что?
– Пусть учится, мне какое дело. Но в дом свой не возьму его. Слово мое крепкое. – И мать с силой поставила ногу на лопату.
– Вы что? Жизнь мою загораживаете? Смотрите, мама, думайте, что говорите!
И хотя высокий забор отделял сад Пелагеи Семеновны от соседского дома, она подбежала к забору, глянула в щелочку, вернулась и почти шепотом спросила:
– Твой, что ли, художник сбережет наш вишневый сад?
– Но я не выйду – слышите! – не выйду за жениха, с которым отец меня за глаза девчонкой сосватал.
– Ну, знаешь, дочь моя!.. Три года ходила в невестах нашего агронома, три года не отказывалась от его предложения…
– Да это все отцова выдумка. А я и не смотрела на агронома: старый, тридцать семь лет… Да пусть ждет сколько хочет! И за какое такое наказание я обязана выходить за него?
– А кто с твоим покойным отцом этот сад сажал? Кто саженцы нам привозил? Кто этот пятистенок строить нам помогал? Твой студент, что ли?
– Мама! Замолчите! Знаю! Наперед знаю ваши слова… – Дочь отвернулась.
– Ты пойми же, глупая! Я ведь уже разузнавала! Твой художник мне сам проговорился: родни у него не перечесть… Наперед знаю: чуть в дом этот он войдет, как за ним из-под Тулы сюда потянутся и сестры его с детьми, и мать, и бог знает кто! И сад мой погибнет!
– Сад… – с недоумением оглянулась дочь. – Почему же он погибнет?
– А ты спроси кого хочешь! Вот выйди на дорогу, на шоссе, выйди, останови любую машину и спроси: «Кто лучше сбережет вишневый сад, который нас кормит, тот ли, кто картинки рисует, или тот, кто помогал сажать сад?..» А! Молчишь? Поняла, дочь моя? Дошло до тебя? – И мать ладонью ударила по стволу дерева: – Не на эти ли вишни я тебе в ГУМе туфли на этих… ну, как их там… на иголках…
– На шпильках, мама.
– …ну, на шпильках, все одно, – туфли покупала. Не на эти ли вишни ты сама, сама заказала себе платье в ателье первого (первого!) разряда… И ты хочешь этот сад губить?! А сапожки тебе надо?
– Мама! Да я лучше в тапочках зиму прохожу, но не стану – поймите вы! – не стану любить того, кого не люблю.
– Ну, коли так, так вот тебе мое последнее слово: не пущу на порог твоего художника… к депутату пойду… в суд подам… не пушу…
«Так что же делать? Как ей втолковать? Кто поможет?» – плакала тихо дочь.
– Довольно! Хватит! Не реви! Выйдешь замуж как надо. Буду внучат нянчить. Порядок будет!
– Что ж получается? Вы, мать, не вишни, а любовь мою на станцию возите продавать в розницу?
– Не дури, говорю! Слушай: свадьбу к покрову сыграем. Весь поселок позовем.
…Уже за лесом заходило солнце. Были молчаливы деревья в саду. В ложбине направо за поселком стлался туман. И дочь и мать молчали. И не знали, что еще им сказать. Потом, не сговорившись, обе подошли к калитке и, распахнув ее, стали смотреть на узенькую тропинку, которая вела к большой дороге. И каждой, возможно, казалось, что придет какой-то новый человек и скажет, на чьей стороне правда. Но по узенькой тропинке к большому пруду шли, переваливаясь с ноги на ногу, только гуси.
От автора
Если б я случайно был свидетелем такой сцены, то что бы я сказал? Надо подумать.
Ведь и агроном любит, ценит искусство, картины. А художник любит и бережет природу.
Но главное – как быть с любовью?
От редакции. Читателей просят сообщать от зывы об этом этюде автору по телефону… или по адресу: Москва, Г-19, Волхонка…
ТАНЯ БОБЫЛЕВА
Ждал. Надеялся. И – дождался.
Было так.
Звонок. Снял трубку. Слышу голос – взволнованный, прерывистый, словно человек откуда-то бежал, бежал, вдруг остановился и сразу заговорил:
– …про любовь. Про вишни. Напечатано в нашей газете. Вы писали?
– Да!.. Да! Я писал! Я! – вскричал я.
«Это она, – подумал я, – она, студентка. Дочь женщины с вишнями».
Не помня себя от волнения, шарю рукою по столу: карандаш! Где карандаш? Запишу, сейчас запишу фамилию адрес.
Стараюсь быть спокойным:
– Кто говорит? Назовите себя.
– Меня зовут Таня… Таня Бобылева. Вы писали… что и художник сбережет сад не хуже садовода, а агроном мо жет и картины понимать.
– Безусловно…
– А мама не верит. Мне ваша помощь нужна.
– И мне нужна ваша помощь. Я у вашей мамы спрошу о листках.
– Каких листках?
– Расскажу при встрече. Дайте адрес. И заодно поговорю с вашей мамой о художнике, о любви и об агрономе.
– Записывайте: поселок Шелковка…
– Пишу. Шел…ков…ка. Дальше?
– Метро «Юго-Западная». Выход к автобусу пятьсот одиннадцатому. Ехать по Внуковскому шоссе. Остановка автобуса называется «Шелковка»…
– Как так?
– Ну, и поселок и остановка на шоссе называются «Шелковка».
– Понятно.
– Сойдете с автобуса. Пройдете немного вперед по шоссе. Увидите, справа на лугу тропинка протоптана. И рядом указатели. Разные. Пройдете направо по тропинке через поле. Километра два… Будут постройки совхоза. Идите на эти постройки… Обогнете коровник… Спуститесь к речке. Там плотина. На плотине гуси… Ай, гуси тут ни при чем… Пройдете плотину. Увидите на пригорке деревню. Крайний дом под зеленой крышей – это наш дом. Поднимитесь на горку. Меж двух заборов тропиночка. Под зеленой крышей теперь дачники, а мы с мамой живем в домике, что в саду. Я вас буду ждать – чуть откроете калитку, увижу. И прокричу: «Мама! Мама! Наш профессор идет к нам! Видно, грибы в лесу собирал… Вот не ждала!» Ну, мама обрадуется: раз профессор, очень ученый, так мама поверит и будет не против ваших слов. Приезжайте же! Очень-очень прошу. Выручайте! Скажите маме, что вы знаете разных художников. И все они имеют сады и берегут их.
– Приеду! Непременно. Когда?
– Сегодня суббота. Приезжайте завтра. В воскресенье ровно к двенадцати часам дня… Так буду ждать у калитки… Маме до вашего прихода ни слова не скажу. Она у меня догадлива. Ну, все. Пока!
– Таня! Таня! А как же зовут вашу маму?
– Надо же! Разве я не сказала?! Бобылева, Клавдия Степановна Бобылева.
«Клавдия… Степановна… Бобылева», – стремительно и косо набрасывает карандаш через весь листок моей записной книжки.
