Песчаные короли (сборник) - Мартин Джордж Р.Р. (мир бесплатных книг txt) 📗
Ожидание давало больше времени для размышлений, а размышления — больше оснований для предчувствия чего-то неприятного. Она имела возможность отойти немного в сторону и взглянуть на все это с такого расстояния, когда все деревья сливаются в сплошной лес, и, как оказалось, зловещий лес. Действительно, то, что произошло и о чем она никогда раньше не думала, начало надвигаться на нее со всех сторон. Постепенно она поняла, что Френсис тоже, наверное, чувствует это, и его поведение перестало быть для нее загадкой.
Так день за днем она продолжала ждать, осознавая, что они держат в руках один из самых ценных, но и самых взрывоопасных секретов мира.
Через несколько лет она говорила:
“Теперь мне кажется, что тогда я ошибалась, ничего не делая, а только выжидая. Как только мне стали ясны возможные последствия, я должна была пойти к нему и рассказать обо всем, что открыла. Это, по крайней мере, дало бы ему возможность с кем-то поделиться, и, вполне вероятно, помогло бы ему решить, как поступить с открытием. Но он был известным ученым. Моим руководителем. Я нервничала, ибо мое положение было, мягко говоря, двусмысленным. А самое худшее — я была чересчур молода, чтобы устоять перед возможным контрударом”.
Это было, видимо, главным препятствием. Еще на школьной скамье Диана поверила в то, что знания, как и сама жизнь, — дар божий, а значит скрывать знания — грех. Искатель истины не ищет ее для себя; он действует под влиянием особой заповеди: донести до людей все, что ему самому удалось открыть.
Мысль о том, что один из ее наставников хочет нарушить эту заповедь, пугала ее, а то, что им может быть Френсис Саксовер, перед которым она преклонялась и которого считала образцом профессиональной честности, поразило ее так глубоко, что она вконец растерялась.
“Я была слишком молодой — бескомпромиссной идеалисткой. Френсис был моим идеалом, и вдруг выяснилось, что он совсем другой, чем я его представляла. Это все мой собственный эгоцентризм. Я не могла оправдать его: мне казалось, что он подвел меня. Я находилась в страшном смятении, которое вдобавок усугублялось моим негибким характером. Это был настоящий ад. Один из тех ударов, сильнее которого мне еще не доводилось переживать, когда кажется, что что-то утрачено и мир уже никогда не станет таким, каким был раньше, и, конечно, он уже не такой…”
Пережив этот удар, она стала более решительной. Теперь она даже и не думала о том, чтобы рассказать Френсису о своей работе с лишайником. Он совершил преступление, скрыв знания, так пусть это останется на его совести, а она вовсе не собирается становиться его соучастницей. Она еще немножко подождет. Может, он опубликует свое открытие, а если нет, то она сама постарается, чтобы мир получил его…
Но когда Диана начала более детально обдумывать все возможные последствия, оказалось, что перед ней стоят одни лишь препятствия. Чем больше внимания уделяла она этому делу, тем большее беспокойство охватывало ее — из-за целой вереницы различных неблагоприятных обстоятельств, связанных с веществом, добытым их лишайника. Выяснилось — и совсем неожиданно, — что здесь не существует просто выбора, объявлять или не объявлять об открытии. Теперь она начала понимать дилемму, перед которой Френсис оказался еще полгода назад. Однако это не вызвало у нее сочувствия, наоборот, она решила бросить ему вызов: если он не смог разрешить эту дилемму, то она сможет…
Всю зиму Диана обдумывала сложившуюся ситуацию, а когда наступила весна, оказалось, что она не приблизилась к развязке ни на шаг.
В день своего двадцатипятилетия Диана вступила во владение наследством, которое оставил ей дед, и удивилась, осознав себя вполне зажиточной. Она отметила это событие тем, что купила себе кое-какие туалеты в известных домах моды, куда раньше и не надеялась попасть, а также небольшой автомобиль. К удивлению матери, Диана решила не покидать Даррхауз.
— Ну почему я должна оставить Дарр, мамочка? Мне там все нравится: и местность, и моя интересная, полезная работа, — сказала она.
— Но у тебя теперь есть деньги, делающие тебя совершенно независимой, — запротестовала мать.
— Я понимаю, мама, разумная девушка оставила бы работу и постаралась купить себе мужа.
— Я, конечно, так не сказала бы, милая. Но в конце концов женщина должна выйти замуж, только тогда она будет счастлива. Тебе уже, как ты знаешь, двадцать пять. Если ты не будешь сейчас серьезно не позаботишься о создании семьи, то потом будет поздно. Ты даже оглянуться не успеешь, как тебе стукнет тридцать, а потом и сорок. Жизнь коротка. Особенно ясно это понимаешь, когда начинаешь глядеть на нее с противоположного конца. Не так уж и много времени нам отпущено.
— Я вовсе не уверена, что хочу создать семью, — ответила ей Диана. — И так уже на свете довольно много семей.
Миссис Брекли встревожилась.
— Но ведь каждая женщина в глубине души хочет иметь семью, — не отставала она. — Это же совершенно естественно.
— Это — обычно, — поправила ее Диана. — Один бог знает, что случилось бы с цивилизацией, если б мы всегда делали то, что естественно.
Миссис Брекли нахмурилась:
— Я тебя не понимаю, Диана. Неужели тебе совсем не нужен собственный дом, своя семья?
— Не горю желанием, мамочка, иначе я еще раньше предприняла бы что-нибудь. Возможно, я и попробую, но только потом. Может быть, мне и понравится. У меня еще есть время.
— Не так уж его много, во всяком случае, меньше, чем ты думаешь. Не надо об этом забывать.
— Верю, что ты права, дорогая. Но не кажется ли тебе, что даже когда ты все прекрасно понимаешь, то не всегда можешь повлиять на последствия? Не волнуйся из-за меня, мамочка, я знаю, что делаю.
Итак, Диана осталась в Даррхаузе.
Зефани, которая приехала домой на каникулы, жаловалась, что Диана все еще задумчива.
— Вы не выглядите такой утомленной, как тогда, когда так много работали, — призналась она. — Но вы чрезвычайно много думаете.
— А как же иначе, такая уж у меня работа. В этом она главным образом и состоит.
— Но ведь нельзя же все время думать так напряженно.
— Это, по-видимому, относится не только ко мне. Скажем, теперь ты тоже не думаешь так много, как раньше, когда только пошла в школу. Но если ты и дальше будешь воспринимать то, что тебе говорят, не обдумывая, то превратишься в рекламную куклу и кончишь жизнь домохозяйкой.
— Но ведь большинство женщин и становятся ими, — сказала Зефани.
— Знаю. Домохозяйками, экономками, домоправительницами и так далее. Ты этого хочешь? Все эти слова — ложь! Скажи женщине: “Твое место в доме” или: “Занимайся своей кухней” — это ей не понравится; но скажи ей, что она образцовая хозяйка, а это одно и то же, и она всю жизнь будет тянуть это ярмо, сияя от гордости. Моя двоюродная бабушка несколько раз попадала в тюрьму, сражаясь за женские права, и чего она достигла? Принуждение сменилось обманом, и ее внучки даже не знают, что их обманывают, а если бы и знали, то, очевидно, их это не очень-то взволновало бы. Наше самое слабое место — это ортодоксальность, а наша самая большая добродетель — это восприятие всего таким, как оно есть…
Зефани выслушала эту тираду молча, а затем спросила:
— Но вы же не несчастны, Диана? Я имею в виду, что вы не об этом думаете все время?
— Слава богу, нет, малышка. Я просто решаю задачки.
— Подобные геометрическим?
— Да, думаю, что-то вроде человеческой геометрии. Плохо, что тебя это тревожит. Я постараюсь на некоторое время забыть их. Давай возьмем автомобиль и съездим куда-нибудь, хорошо?
Но задачки оставались задачками. И чем больше Диана убеждалась, что Френсис капитулировал и все забросил, тем более решительно она искала решения.
Настало лето. В июне она с товарищами по Кембриджу поехала на каникулы в Италию и вернулась в Даррхауз за две недели до того, как у Зефани окончились школьные занятия и она приехала домой на каникулы.
Как-то вечером они бродили по большому лугу, только что скошенному, а потом уютно примостились возле копны сена. Диана расспрашивала Зефани об ее успехах в учебе. Зефани скромно заверила, что они не так уж и плохи, особенно в рукоделии и теннисе; однако этого нельзя сказать про крокет.
