Большая операция - Уайт Джеймс (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
После обхода Конвей сходил на ранний ленч с Приликлой и Манноном, а затем направился вместе с последним в кабинет О'Мары, в то время как эмпат поспешил в операционную для худлариан, чтобы проследить за эмоциональным излучением персонала во время подготовки к работе. Главный психолог выглядел слегка усталым, что было необычно, и был достаточно сварлив, что, как правило, служило хорошим признаком.
– Вы будете ассистировать старшему терапевту Маннону во время операции, доктор?
– Нет, сэр, только наблюдать, – ответил Конвей. – Но внутри операционной. Если начнется что-нибудь интересное, а я буду ассистировать, худларианская мнемограмма может сбить меня с толку, я же хочу быть начеку и…
– Начеку, он говорит! – воскликнул О'Мара уничижительным тоном. – Да вы выглядите так, будто спите прямо на ходу. – Он обратился к Маннону: – Вы почувствуете облегчение, если узнаете, что я тоже начинаю подозревать наличие кое-чего интересного. Но на этот раз я буду следить за ходом операции из наблюдательного купола. А теперь, Маннон, если вы ляжете на кушетку, я лично проведу мнемозапись худларианской пленки…
Маннон сел на край низкой кушетки. Его колени были почти на одном уровне с подбородком, руки полускрещены на груди – вся его поза напоминала человеческий эмбрион. Когда он заговорил, в голосе его звучали отчаяние и мольба.
– Смотрите. Я работал с эмпатами и телепатами много раз. Эмпаты воспринимают, но не передают эмоции, а телепаты могут общаться лишь только с себе подобными – как-то раз они попытались вступить в телепатический контакт со мной, но, кроме легкого почесывания мозгов, я ничего не ощутил. Но в тот день в операционной я владел полным контролем над собственной умственной деятельностью – в этом я абсолютно уверен! Однако все продолжают пытаться доказать мне, что кто-то нематериальный и невидимый, кого нельзя обнаружить, повлиял на мои оценки окружающего. Было бы гораздо проще, если бы вы признали, что тот, кого вы ищете, еще и не существует, но вы все чертовски…
– Извините, – перебил О'Мара, укладывая его на спину и прилаживая тяжелый шлем. Он потратил несколько минут, закрепляя электроды, и включил установку. Глаза Маннона затуманились, и в его мозг потекли мысли и воспоминания одного из величайших физиологов Худлара.
Как раз перед тем, как полностью потерять сознание, он пробормотал:
– Беда моя в том, что независимо от того, что я говорю и делаю, вы верите только хорошему…
Через два часа они стояли посреди операционной. Маннон был облачен в тяжелый операционный скафандр, а Конвей одел более легкий, обеспеченный только гравитационными нейтрализаторами. Гравиплиты под полом создали притяжение в пять «же» – худларианская норма, в то время как давление было лишь немногим выше земного. Низкое давление почти не обеспокоило худлариан, и по сути дела они могли работать без защиты в космическом вакууме. Но если бы что-нибудь пошло катастрофически неверно и пациенту потребовалось полное давление атмосферы родной планеты, Конвею пришлось бы поспешно ретироваться. У него была прямая связь с Приликлой и О'Марой, которые находились в обсервационном куполе, и независимый канал связи с Манноном и операционной бригадой.
Неожиданно в его наушниках проскрипел голос О'Мары:
– Доктор, Приликла воспринимает эмоциональное эхо, а также излучение, указывающее на допущенные мелкие ошибки, – легкая степень беспокойства и замешательства.
– Иегуди шлёт вам привет, – сказал Конвей ровным голосом.
– Кто?
– Человечек, которого нет, – ответил Конвей и продолжил, немного путаясь:
О'Мара фыркнул и сообщил Конвею:
– Несмотря на то, что я сказал Маннону в своем кабинете, реальных доказательств того, что что-либо происходит, по-прежнему нет. Мои тогдашние замечания были предназначены помочь как доктору, так и пациенту. Я хотел поддержать у Маннона тающую уверенность в себе самом. Поэтому и для вас, и для Маннона было бы лучше, чтобы ваш человечек объявился и представился.
В этот момент в операционную ввезли больного и переложили на стол.
Руки Маннона, торчащие из рукавов тяжелого скафандра, были покрыты лишь тонким прозрачным пластиком, но если бы понадобилось полное худларианское давление, он смог бы одеть защитные перчатки в течение нескольких секунд.
Но вскрыть пациента в данных условиях означало вызвать декомпрессию внутри тела, поэтому последующие процедуры должны были проходить очень быстро.
Относящиеся к физиологическому виду ФРОБ, худлариане были низкими, плоскими существами невероятной силы и напоминали черепах с гибким панцирем. Худлариане были жесткими и снаружи, и внутри, причем настолько, что их медицина практически не знала, что такое хирургия. Если пациента нельзя было излечить с помощью медикаментов, очень часто случалось, что его нельзя излечить вообще, потому как на этой планете хирургия была трудноосуществимой, а то и вообще невозможной. Но в Госпитале, где необходимая комбинация давления и силы тяжести могла быть воспроизведена за несколько минут, Маннон и его коллеги творили чудеса на грани возможного.
Конвей наблюдал, как хирург сделал треугольный надрез в броне пациента и удалил кусок панциря. Моментально над операционным полем повис ярко-желтый туманный конус с перевернутой вершиной – мельчайшая кровяная взвесь, выбрасываемая под давлением из нескольких поврежденных капилляров.
Одна из медсестер быстро поместила пластиковый экран между местом надреза и гермошлемом Маннона, другая установила зеркало, чтобы хирург видел операционное поле. Через четыре с половиной минуты Маннон контролировал кровотечение. Он должен был это сделать за две.
Похоже, Маннон прочитал мысли Конвея, потому что сказал вслух:
– Первый раз все делалось быстрее – я думал на два-три шага вперед, вы знаете, как это бывает. Но я обнаружил, что начал делать те надрезы, очередь которых была через несколько секунд. Даже если бы это произошло единожды, все равно это достаточно плохо, но пять раз подряд!.. Я вынужден был прекратить операцию, пока не искромсал пациента. А теперь, – добавил он голосом, полным самообвинения, – я стараюсь быть аккуратным, но результат остается прежним.
Конвей продолжал молчать.
– Такая пустяковая опухоль, – продолжил Маннон. – Так близко к поверхности и не представляет особого труда для хирургии даже у худлариан. Просто отрезать нарост и вставить три поврежденных кровеносных сосуда в пластиковые трубки, а кровяное давление пациента и наши специальные зажимы создадут надежные перемычки, пока через несколько месяцев вены не регенерируют. Но такое!.. Вы когда-нибудь видели перештопанное лоскутное одеяло!..
Более половины опухоли – серой волокнистой массы, скорее похожей на растение, оставалось на месте. Пять главных артерий в районе операционного поля были повреждены – две по необходимости, остальные «случайно» – и соединялись трубками. Но то ли потому, что куски искусственных кровеносных сосудов были короткими, то ли плохо закреплены, а возможно, из-за артериального давления, одна из трубок частично соскочила. Единственное, что спасло пациента, то, что Маннон настоял на том, чтобы пациент продолжал находиться под наркозом. Малейшее физическое усилие могло вырвать капилляр из трубки, что вызвало бы обширное внутреннее кровоизлияние и, учитывая огромные частоту пульса и давление худлариан, смерть в пределах нескольких минут.
По радиоканалу О'Мары Конвей резко спросил:
– Какое-нибудь эхо? Вообще хоть что-нибудь?
– Ничего, – ответил О'Мара.
– Но это же нелепо! – взорвался Конвей. – Если существует разум, телесный там или бестелесный, он должен обладать определенными качествами: любознательностью, умением пользоваться инструментами и так далее. Наш Госпиталь – большое и очень интересное место, без всяких известных нам барьеров, которые ограничивали бы перемещения разыскиваемой особи. Тогда почему она осталась на месте? Почему она не разгуливала по «Декарту»? Что заставляет ее оставаться в этом районе? Может быть она напугана, глупа, а может быть действительно лишена тела?
