Путь к Вавилону - Керни Пол (книги бесплатно .TXT) 📗
— Недалеко от Гленбриттла, — мягко, певуче проговорила она. — Мы нашли вас вчера вечером, вы лежали на западной осыпи Сгарр Дига. Нам показалось, что вы разбились. Ваш фонарь горел. Лежал рядом с вами. Так мы вас и нашли.
Он прикоснулся к повязке на голове и выдохнул воздух, не разжимая губ.
— Теперь я вспомнил. У меня сорвались кошки, и я полетел вниз. — Он поморщился. — Боже правый, как же я остался жив еще после этого?
— У вас сильные ушибы, и вы поранили голову, но в остальном вы здоровее меня. Может быть, вид у вас сейчас неважнецкий, но скоро вы будете в полном порядке.
Он приподнял брови и не без труда сел на постели. Девушка помогла ему. Он скривился: ушибленные места отозвались болью.
— Вот уж повезло.
— Тут не везенье, тут просто чудо, — отозвалась она и помогла ему встать с постели. Он в замешательстве обнаружил, что одет в старомодную ночную рубашку.
— Это единственное, что мы сумели для вас подыскать, — не без озорства улыбнулась она. Залившись румянцем, он встал. Девушка приобняла его за талию, поддерживая на ногах. Она была почти одного с ним роста. Голова закружилась — он пошатнулся, и она прижала его теснее. Он почувствовал аромат ее волос. Ему захотелось вдруг поцеловать ее, но он удержался и лишь спросил, как ее имя.
— Дженнифер Маккиннон. Отца моего зовут Кэлам Маккиннон. И это наш дом.
— А я Майкл Ривен. Спасибо вам.
Она пожала плечами.
— Не могли же мы, в самом деле, оставить вас там валяться. Пойдемте посмотрим, какой путь вы проделали вниз по Дигу. — Она подвела его к окну.
Снаружи все было покрыто ослепительно белым снегом. Горы громоздились уступами, насупленные и суровые; там, где ветер и крутизна не давали закрепиться снегу, из белизны выступал темный гранит. Ривен взглянул на выщербленную осыпь. Вот по ней он скатился вниз. Кубарем.
— И я после этого остался жив?
— Ну да, — тихо проговорила она. — Я так думаю, не у каждого бы это получилось. И чего вы полезли наверх в самую непогоду? За вами что, злая собака гналась?
Лицо его помрачнело.
— Возможно. Та, что гналась за мной всю дорогу. С самого юга. И до сих пор еще гонится.
— Это просто безобразие. Именно безобразие, по-другому и не назовешь. Вам уже столько раз было сказано, мистер Ривен, не выезжать в своем кресле на эту лужайку. Теперь нужно еще вызывать электрика, чтобы оно заработало снова. А пока вам придется лежать в постели… это, будем надеяться, как-то убережет вас от бед. А вы хотя бы раз подумали о персонале Центра, мистер Ривен? Мне непонятно ваше отношение. Вам бы надо пересмотреть его, иначе я буду вынуждена обратиться к вашему лечащему врачу и поговорить с ним серьезно относительно целесообразности вашего здесь пребывания.
Выдержав паузу, сестра Бисби продолжила:
— Вы мне ничего не хотите сказать?
Ривен продолжал молча смотреть в окно. Там была ночь; дождь стучал по стеклу.
— Ну что ж, больше я не желаю терять с вами время. Здесь есть пациенты, которым я действительно нужна, мистер Ривен.
С тем она и ушла. Ее уши, казалось, дымились от праведного возмущения.
Он лежал, тупо глядя в потолок, не в силах прогнать те видения, когда сестра Коухен тащила его в палату. Ее руки, обхватившие его…
Боже мой, вот и все, что мне нужно. Приступ лихорадки.
Оконное стекло дрожало под напором ветра. Он закрыл глаза и услышал вой штормового ветра в Квиллинских горах, крики кроншнепов, шум моря.
Я здесь валяюсь четыре месяца. Даже не был на похоронах. В беспамятстве пролежал в больнице, пока меня собирали по кусочкам.
Его кресло починили только через неделю. Все это время Ривен лежал в постели и оборонялся от наплыва воспоминаний. Дуди частенько к нему заглядывал и поддразнивал насчет утреннего похмельного синдрома и высшего пилотажа на инвалидной каталке. Сестру Коухен Ривен почти и не видел. О нем заботилась сестра Бисби. Либо в гордом молчании поджимая губы, либо изрекая совершенно бесспорные замечания о погоде, которые обычно приберегала для больничных старых мухоморов. Еще она говорила с ним про Рождество, которое уже приближалось и которое вынудило Ривена лютой ненавистью возненавидеть сестрицу Бисби. Слишком ярки были воспоминания о последнем Рождестве.
Доктор Лайнам осмотрел Ривена на предмет прогрессирующего выздоровления нижних конечностей, каковые были объявлены им «вполне даже здоровыми». Постукивая по столу своей трубкой, добрый доктор настоятельно порекомендовал Ривену опробовать их через пару дней и посмотреть, как они заработают. Словно бы речь шла о новом автомобиле.
Дуди с сестрой Коухен решили взять на себя эту задачу и поднять Ривена с постели. Они раздобыли ему ходовую раму и принялись «выгуливать» Ривена по больничному коридору. Каждый шаг давался ему с огромным трудом; руки и ноги дрожали, в висках стучало, на лбу выступил пот, глаза застилал туман. Больше двадцати ярдов он сделать не смог. В палату пришлось возвращаться в кресле.
— Вы не волнуйтесь, сэр, — сказал Дуди. — Этот, как там его, тоже не сразу строился, верно? Если вы будете в состоянии, завтра мы можем попробовать еще раз.
Ривен слабо кивнул. Сестра Коухен заботливо подоткнула ему одеяло.
— А если хотите, завтра можете отдохнуть. Все зависит от вас.
Он все же сумел улыбнуться ей. Я такой слабый. Как недоутопленный котенок. Мои ноги разбиты, что называется, вдребезги. Боженька миленький, смогу ли я когда-нибудь ходить сам, как все нормальные люди?
Он ничего не мог с собой поделать: в голову так и лезли мысли об армии. Как он носился там и скакал, ползал по-пластунски и совершал марш-броски. Долгие переходы. Почему все, что ему нравится делать, неизбежно подразумевает «общую мобильность организма»? Все эти прогулки по холмам, все подъемы к вершинам гор. Как-то он представил себе, что будет делать, если вдруг лишится ног. Тогда он решил, что будет писать книги. Что он полностью погрузится в творческий процесс. Но теперь… даже этого выхода у него нет. Теперь он в ловушке.
Он остался один. Как в самом начале: один. Многого добился, многое сам же отринул, и что осталось? Только одно: то, что было вначале.
Огромный мир превратился в какую-то зыбкую, неясную тень.
Утешение или, быть может, помеха.
Было время, когда мир книг, мир его воображения, находился совсем рядом, — протяни только руку, — словно дожидался его, и Ривену достаточно было просто обернуться, чтобы заглянуть в глаза… кого-то, кто явственно присутствовал в его комнате, и увидеть ответную улыбку в этих глазах. Он сотворил мир, населенный простыми, искренними людьми, которые понимали добро и зло как исключительно черное или белое, безо всяких полутонов. Там, в его книгах, все было намного проще. В его книгах существовали высокие снежные горы и синее море; первозданный, нетронутый мир, где всегда оставалось место для тайны… и даже, быть может, для магии. Было в том мире что-то от Ская. Камень и вереск. И чистый воздух. Примерно то, о чем говорил Моулси. И еще — великолепные, пусть и придуманные персонажи: люди, живущие в этом мире так же естественно, как люди в мире реальном водят автомобили, играют в гольф или потребляют спиртные напитки. Он едва не погубил себя, пытаясь доказать, что он такой же, как они. Это они побудили его стать солдатом. Это они гнали его наверх, в горы. Пока он не сорвался и не нашел у подножия горы эту девочку, которая стала его женой. Он потерпел неудачу в горах, но он продолжал писать, продолжал сочинять истории об этих людях — истории, наполненные борьбой и славой, благородством, вероломством и любовью. О да. Но он все же, по-своему, предал этот воображаемый мир, отдав свою любовь существу из мира реального. И он вовсе не был уверен, примут ли они его обратно теперь, когда он терзается потерей, столь огромной, что жизнь его опустела, когда у него не осталось ничего, кроме этих книг и персонажей, в них действующих. С самого начала он думал, что ему, кроме них, ничего больше не нужно, но теперь… теперь многое изменилось. Ему так хотелось, чтобы мир был проще и чище, но Ривен чувствовал: он сам замутил, залил грязью и кровью все то, что дало ему воображение.
