Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Лена Борзик, измеряя у шимпанзе кровяное давление, шмыгала носом:
— Миша! Ну ты посмотри, посмотри, как он печально взглянул на меня. Он все понимает!
— Ничего, мы его вылечим! — оправдывался Миша.
Степан слушал, хмурясь. Ему тоже было жаль шимпанзе, но ведь только таким путем и можно испытать новую интерферентную вирус-вакцину.
— Лена, хватит! — сказал он резко. — В каждой борьбе бывают жертвы.
У Лены сразу высохли слезы. Чем-то неуловимым: интонацией, жестом, взглядом — она не знала, чем именно, — Степан Рогов напомнил ей в эту минуту профессора Петренко.
Она внимательно посмотрела на Степана и подумала: "А ведь правда, в нем есть что-то такое, что ободряет, заставляет верить и итти вперед".
Степан взглянул на часы и взялся за шприц. В эту минуту он был внимательным, спокойным и холодным и только чуть подрагивающие уголки губ выдавали его волнение.
В семнадцать тридцать шимпанзе ввели вирус ящура, а через час на экране электронного микроскопа уже можно было наблюдать картину борьбы, происходящей между двумя вирусами.
Это была странная борьба — борьба без движения. Длинные нити вируса "болотница-3" изменяли свою форму незаметно для глаза. Вначале они были прямыми, затем, приблизившись к черным точкам — частицам вируса ящура, стали заворачиваться, изгибаясь как шпильки. А точки, находящиеся в петлях, вдруг начали тускнеть, мельчать и затем исчезли. Но рассыпались и нити. Вместо длинных цепочек ровных бусинок появились разрозненные раздутые колбаски. Это были уже безжизненные органические частицы. Все дальнейшие исследования этого препарата показали, что он бактериологически нейтрален. "Противники" — ящур и "болотница-3" — уничтожили друг друга.
Так было на экране электронного микроскопа. Но шимпанзе все же заболел ящуром. Правда, болезнь у него протекала в очень слабой форме, однако было ясно: интерферентные свойства вируса "болотница-3" еще недостаточны.
Работу решили продолжать в прежнем направлении.
Глава XXIII
В июльском выпуске "Вестника Академии наук" профессор Зернов опубликовал небольшую статью о сущности действия лечебных препаратов. Среди многих интересных положений этой статьи особое внимание ученых привлекло сообщение о том, что лечебные вещества в большинстве случаев не разрушают микроорганизмов, как это считалось ранее, а вначале переводят их в фильтрующуюся форму, а затем, связывая с белками крови, делают безвредными. В качестве примера профессор Зернов сообщал данные опытов с цидофенолом: обработанные этим препаратом микробы теряли способность к размножению не только в организме, но и на активных питательных средах. Однако стоило лишь разрушить связующее звено, то есть удалить цидофенольную группу, как микробы вновь становились активными.
Профессор Зернов умышленно приводил опыты с цидофенолом наиболее сильно и безотказно действующим препаратом. Именно при помощи этого препарата диверсантам удалось уничтожить вирус Иванова.
Но если бы даже не был упомянут цидофенол, если бы в статье содержались только общие положения, и тогда бы всем стало ясно: вирус Иванова восстановить можно. Степан Рогов вылетел в Москву, к профессору Зернову.
Есть под Москвой небольшой поселок. Ответвляясь от автострады, к нему бежит асфальтированная дорога, обрамленная вековыми деревьями. Она ныряет в тоннели, перепрыгивает через виадуки, разрезает луга и перелески. Эта дорога необыкновенно красива и необыкновенно пустынна. Густые кроны деревьев, сплетаясь над дорогой, бросают на нее мягкие тени; влажно дышит ветерок; поют птицы. Даже не верится, что совсем недалеко отсюда Москва.
Степан отпустил такси за полкилометра до поселка, решив остаток пути пройти пешком. Что и говорить — он волновался, готовясь к встрече с человеком, который совершил переворот в науке.
"Интересно, каков же он, этот Зернов? — Степан вспомнил, как Коля доказывал, что Зернов чуть ли не юноша. — А, впрочем, не все ли равно?".
Он улыбнулся, поймав себя на небольшой хитрости: как всегда при волнении, он старался думать о чем-то незначительном, второстепенном.
Через час он встретился с профессором Зерновым.
Мужчина средних лет, среднего роста, большелобый, с живыми карими глазами поднялся из-за стола и молча подал руку. Поздоровавшись, Степан предъявил свои документы, пропуск, рекомендации, ходатайства Микробиологического института и обкома партии.
Профессор неторопливо, внимательно прочел все бумаги, аккуратно сложил их, подумал и поднял глаза:
— Ну, так чем я могу вам помочь?
Степана неприятно поразили медлительность и холодность ученого, и он начал говорить сухо и лаконично, Но, упомянув о профессоре Климове и о его смелой мечте, перечислив опыты, проведенные с вирусом Иванова и рассказывая о том, как врагам удалось уничтожить препараты, Степан уже не мог оставаться спокойным. Не глядя на профессора, он заговорил быстро и горячо:
— Одиннадцатого апреля мы провели последний решающий опыт… Все шло хорошо, вирус Иванова интерферировал с вирусом рака… А в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля диверсанты при помощи высокой температуры и цидофенола уничтожили наши препараты.
Степан развернул сверток и вынул из футляра несколько больших запаянных ампул:
— Вот все, что осталось от нашего вируса.
Он придвинул ампулы к профессору Зернову.
— Во всем виноват я… Я виноват и в том, что не приехал к вам три месяца тому назад… Может быть, вирус Иванова удалось бы восстановить.
Зернов поднялся из-за стола, подошел к Степану и положил руку ему на плечо.
— Не обвиняйте себя понапрасну. Я не уверен и сейчас, что вирус Иванова можно восстановить, — это удастся сделать лишь в том случае, если вирусные частицы не разрушены полностью. Только недавно я завершил исследования, начатые четыре года назад, и вряд ли смог бы вам помочь раньше. Но если мы даже восстановим вирус, знайте, что потребуется год, а может быть и больше, прежде чем вы сумеете создать действенную интерферентную вирус-вакцину. Что говорят мне ваши опыты? Я думаю, что вы стоите на правильном пути, вы сделали первый шаг исследовали действие вируса на "переживающих тканях". Но разве это все?
Профессор, досадливо махнув рукой, отошел к окну, но потом вновь взглянул на Степана и, словно перед ним появился какой-то упрямый оппонент, заговорил укоризненно:
— У нас до сих пор еще есть врачи, которые поклоняются микстуре и порошку, как поклоняются дикари каким-нибудь деревянным божкам, ими же созданным. Таким врачам кажется, что достаточно найти препарат, который в пробирке убивает микробов и для организма безвреден, чтобы иметь право лечить всех по одному и тому же рецепту. Для таких врачей все равно стар или молод больной, болел ли ранее или нет, в хорошем ли состоянии у него нервная система или расшатана…
Профессор быстро подошел к этажерке, вынул книгу в синем переплете, полистал ее и, найдя нужную страницу, протянул Степану:
— Лев Николаевич Толстой… "Война и мир", третий том… Не врач, не научный работник — писатель… А как верно заметил: "…каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений страданий этих органов…" Ведь это гениальная догадка! Толстой не упомянул лишь о том, что влияние нервной системы на протекание болезни имеет огромное, иногда решающее значение… К чему я это говорю? Я хочу, чтобы вы полностью осознали всю важность и серьезность испытания вашего будущего препарата на человеке. Мало того, что вы создадите действительно эффективный препарат. Мало того, что вы его десятки раз проверите и на тканях, и на животных. Человек — не животное; нужно учесть множество, казалось бы незначительных, обстоятельств. А когда все будет учтено, врач должен вселить в больного уверенность, что препарат поможет, что больной обязательно — вы слышите? обязательно! — выздоровеет. Академик Павлов неопровержимо доказал, что на человека слово действует иной раз сильнее всякого лекарства — оно мобилизует организм на борьбу… А для того чтобы заставить верить больного, нужно самому верить в свой препарат… Ведь так?
