Человек напротив - Рыбаков Вячеслав Михайлович (серия книг .txt) 📗
А потом, возникнув прямо из темноты — будто не подойдя, а просто сконденсировавшись, — за спиной у него появился Симагин. Его Ася узнала бы в любой толпе, с любого расстояния. Сердце сжалось, Ася перестала дышать. Потом зачастило. Вот он. А вот — я. Что сейчас будет там, между двумя мужчинами внизу? Симагин явно что-то сказал следователю, тот обернулся к нему. Они о чем-то поговорили недолго, потом — вот странно! — обменялись рукопожатием, как друзья, и Симагин пошагал через проспект к Асиному дому, а следователь повернулся и ушел куда-то в сторону метро.
Только бы не подсунуть ему по рассеянности те тапочки, которые надевал сегодня Алексей.
Ася глубоко вздохнула несколько раз и встала. Половицы рассохшегося пола отчаянно скрипели, почти завывали в тишине ночной квартиры, когда она медленно шла к двери Симагину навстречу. Потом она вдруг заторопилась. Вытащила из обувной тумбы тапки, лежащие на самом верху. Как и в прошлый раз, кончиками пальцев, брезгливо, зацепила их за задники и бегом бросилась к окну. Наспех выглянув наружу — не дай Бог еще пришибить кого-то, — вытянула обе руки с тапками за окно и разжала пальцы. Через секунду в шипящей от машин тишине снизу раздался отчетливый двойной шлепок. Тогда она, снова бегом, порскнула в ванную и торопливо, но тщательно, дважды намыливая, вымыла руки. К тому моменту, когда Симагин позвонил, она уже стояла у двери, стараясь выровнять дыхание — и открыла ему сразу.
— Я тебя увидела, — сказала она, стараясь говорить спокойно и ровно. Просто дружелюбно, и все. Но когда лестничная дверь закрылась, отрубив падающий с лестничной площадки свет, и они остались в темноте — только чуть теплились отсветы уличных фонарей где-то в неимоверно далекой комнате, — Ася, уже не сдерживаясь и не размышляя, буквально упала Симагину на грудь; прижалась всем телом, как третьего дня к стене Антошкиной комнаты прижималась и льнула, обняла за плечи и прошептала: — Я так по тебе соскучилась за эти дни.
— Я тоже, — ответил он и принялся гладить ее, как девочку, по голове своей теплой плоской ладонью, — по тебе соскучился за эти… дни.
И она сразу поняла, что он хотел сказать своей едва уловимой паузой. Что он — скучал не только эти дни. А эти годы.
В горле у нее заклокотало, слезы брызнули, как это иногда у кукол показывают смеха ради — буквально струями. Она уткнулась лицом ему в ключицу и, судорожно вздрагивая, забормотала:
— Прости, Андрей… Андрюшенька, ну прости меня… прости…
— Ася… Ася…
И все гладил ей волосы, и поклевывал мальчишескими поцелуями лоб, висок, темя…
— Ася, подожди… ну подожди, Асенька.
— Да, да, сейчас перестану… Ты голодный? Андрюша, ты голодный? Я ужин вкусный сготовила, только он остыл, я сейчас разогрею… Сейчас. Сейчас перестану плакать. Ой, да что же они… так текут-то. Уж я малевалась, малевалась к твоему приходу… все прахом. Знаешь, — она тихонько засмеялась, так и не отрывая от Симагина лица, — я тебя охмурять готовилась… слегка так, чтобы, если ты не охмуришься, Можно было сразу на попятный… Андрей. Андрей. Ты охмуришься?
— Я охмурюсь, — ответил он, и она по голосу поняла, что он улыбается.
— Ты ведь никуда сегодня не уедешь, да? — с испугом вспомнила она и крепче ухватилась за его плечи. — Ведь уже поздно ехать, ничего не ходит!
— Не уеду.
— Я так и поняла, — она всхлипнула и улыбнулась, — что ты хитрый. Весь вечер не шел, чтобы приехать уже в поздноту и нельзя было обратно идти. Чтобы я сама тебе предложила остаться. Я предлагаю, Андрей. Я прошу. Я умоляю. Оставайся, пожалуйста. На сколько хочешь.
— Ася… подожди, я ведь главное-то сказать никак не успеваю. Завтра вы встретитесь с Антошкой.
Она даже плакать перестала; слезы сразу высохли. Она шмыгнула носом.
— Что?
— Завтра вы встретитесь с Антошкой.
— Где?
— Еще не знаю. Не знаю точно. Но точно, что завтра.
— Он что? В городе уже?!
— Да… или где-то рядом. Рядом.
— Тебе утром надо будет еще куда-то позвонить, чтобы все точно узнать, да?
— Да. — Она услышала, что он опять улыбнулся. — Да, позвонить.
— Андрей, — у нее вдруг новая ледышка кристаллизовалась и жесткими гранями вспухла в груди. — Стой… почему ты так странно сказал: вы встретитесь? А ты?
— А мне можно? — спросил он. — Ты же ему запретила…
Она легонечко ударила его кулаком.
— Ну ты дурак совсем, — у нее опять навернулись слезы. — Да? Дурак совсем?
— Наверное, — сказал он. — Ася, на самом-то деле я не уверен, что смогу. Просто не знаю. Выяснится утром.
— Опять какие-то сложности?
— Не исключено.
— Скрытный. Хитрый и скрытный Андрюшка. Ты мне когда-нибудь расскажешь, в чем там дело было, или так и будешь туман напускать до конца дней моих?
— Думаю, что когда-нибудь расскажу.
— С собой мне надо будет что-то собрать? Еда, одежда…
— Нет.
— Точно?
— Точно.
— Странно… что и где, ты не знаешь, но знаешь, что ничего собирать не надо.
— Да, звучит странно, но это факт.
— А вставать рано?
— Когда проснешься.
— Так мне что, и на работу не ходить?
— Думаю, нет. Какая уж тут работа.
— А ты, значит, на свою собираешься.
Он помолчал, а потом ответил, и она опять услышала его улыбку:
— А мне с моей не отпроситься.
Некоторое время они молчали. Не хотелось говорить. Было темно и безмятежно, Ася прижималась к нему, вцеплялась, приклеивалась, врастала… а он бережно — стараясь, наверное, не помять ей прическу; он такие вещи всегда понимал с не свойственной мужчине чуткостью, и иногда ей это даже не нравилось, хотелось порой, чтобы он был погрубее — гладил, как заведенный, ее волосы; потом, словно стесняясь или еще не веря, что ему это можно, что ему все можно, провел медлительной ласковой ладонью по ее плечу, по спине. Ее пробрала дрожь — уже не от слез.
— Как давно я тебя не чувствовал, — тихо сказал он. — Рука вспоминает.
— Прости меня, Андрюша, — опять сказала она.
— О том, кто из нас виноват, я тебе тоже когда-нибудь расскажу, — глухо проговорил он, и она почувствовала виском, как у него напряглись и опали желваки. — Но одно могу сказать сейчас: не смей просить у меня прощения. Ты не виновата ни в чем.
— Да ты знаешь ли, о чем говоришь? Да я…
— Все знаю, все знаю, Асенька, все знаю… столько всего знаю…
И опять они молчали минут, наверное, пять. Потом Ася спохватилась все-таки. Она была, помимо прочего хозяйка — а мужчина пришел так поздно; и наверняка ему негде было даже перекусить.
— Пойдем, я кормить тебя буду, — тихо попросила она.
— А ты?
Она вспомнила, что тоже не ужинала. Есть не хотелось совершенно. Хотелось стоять вот так, прильнув. Только ноги не держали.
— И я чего-нибудь перехвачу… Только сначала потеки ликвидирую. Разревелась же…
— Вот ерунда какая, — услышала она улыбку.
— Нет, не ерунда! Не ерунда! Думаешь, мне легко? Я и так на сколько лет состарилась! Ты вон как был, так и остался, прям Вечный Жид какой-то. А мне что делать? Я же тебе нравиться хочу. Не по старой памяти, а вживую, чтоб ты просто хотел меня!
Она осеклась. Раскаленная кровь хлестнула по щекам изнутри так, что они чуть не лопнули; чуть глаза не вылетели, как пробки. Грубо, как ты грубо! Совсем шалавой стала, Аська! Ой, грубо! Ты же с Симагиным!
— Я хочу тебя, — негромко ответил он. Она обмерла, потом ее снова заколотило.
— Все в твоей власти, — сказала она почти шепотом. — Можешь делать со мной что угодно, в любой последовательности. Ужин, потом я. Я, потом ужин.
— Трудный был сегодня день, — сказал он, чуть поразмыслив. — Я ужасно вымотался. Очень хочется прилечь.
— Пойдем, — сразу сказала она. — Отдыхай. Я… — засмеялась тихонько и удовлетворенно, — я свежие простыни постелила, наволочки, всё… Только давай никакой свет не будем зажигать, даже свечи, хорошо?
— Почему?
— Я стесняюсь… — беспомощно призналась она. — Столько лет прошло, Андрюша, я… Ты помнишь меня ту?
