Эффект Лазаря - Рэнсом Билл (книги онлайн полностью бесплатно .txt) 📗

– Вот и все, что я могу поймать! – ответил пилот. – Помехи какие-то. Странная музычка.

– Темброванная, – пробормотал Паниль. – Звучит совсем как компьютерная музыка.

– Что?

Паниль повторил. Он оглянулся на Карин. Почему она не смотрит ему в глаза? Она такая бледная. Может, ее накачали наркотиками?

– Наш альтиметр только что вышел из строя, – воскликнул пилот. – Мы дрейфуем. Я подниму нас выше этих облаков.

Он нажал на кнопки, защелкал переключателями. Аэростат никак не прореагировал.

– Проклятье! – выругался пилот.

Паниль снова уставился на экран на пульте управления. Изображение было ему знакомо, хоть он и не сказал об этом Накано. Такое изображение Паниль видел на своем собственном экране в помещении Текущего контроля – реакция келпа. Именно это им приходилось наблюдать, когда келп подчинялся инструкции изменить направление гигантских течений в океане Пандоры.

17 алки, 468. В плену на станции 22.

Зависть многому может научить, если ей позволить. Даже Верховного судью его собственная зависть к морянам может многому научить. По сравнению с морянами мы, островитяне, ведем скудную жизнь. Мы бедны. А среди бедняков нет секретов. Нужда, пропитанная нашим общим потом, пропитана также слухами и сплетнями. Даже самое личное дело выносится на общее обозрение. А моряне просто купаются в приватности. Это одно из их многочисленных роскошеств.

Секретность начинается вместе с приватностью.

Как Верховный судья комитета жизненных форм я имею приватное жилье. И никаких там кубриков, где все сидят друг у друга на головах. Никто среди ночи не наступает тебе на руки, и стенающие любовники не валятся тебе на спину.

Привилегии и приватность – эти два слова имеют один корень. Но здесь, внизу, приватность – это норма жизни.

Мое заключение тоже представляет собой разновидность приватности. Этого Зеленые Рвачи не понимают. Мои похитители выглядят утомленными и слегка заскучавшими. А скука открывает дорожку к любой тайне, и я надеюсь таким образом узнать побольше об их жизни, поскольку теперь это и моя жизнь. Как мало они понимают в настоящей секретности. Они и не подозревают о напевах в моей голове, которые помогают мне запечатлеть те сведения, которыми я смогу поделиться с другими, если захочу… если проживу достаточно долго. Эти фанатики не шутят. Гуэмес – доказательство тому, что они могут совершить убийство легко и умело… может, даже и с радостью. У меня не так уж много иллюзий относительно моих шансов здесь.

Мало что переживет меня, кроме моего послужного списка в Комитете. Признаю, что я не особо им горжусь. И сожалею о некоторых случаях совершенного мною выбора. Ребенок, который должен был родиться у нас с Каролиной… это была бы девочка, я полагаю. Сейчас с меня уже были бы внуки. Имел ли я право со страху предотвратить их появление? Они могли бы быть красивыми! И умными, да, такими, как Каролина.

Гэллоу удивляется, почему это я почти все время сижу, опустив веки. Иногда он при виде меня смеется надо мной. Гэллоу мечтает повелевать нашим миром. В этом он ненамного отличается от отца Скади. Только Райан Ванг кормил людей, чтобы контролировать их, а ДжиЛаар Гэллоу убивает. И в остальном разница между ними столь же основательна. Я полагаю, что смерть – это форма абсолютного контроля. Есть много разновидностей смерти. Я это понимаю, потому что у меня нет внуков. У меня есть только те, чьи жизни прошли через мои руки, те, кто остался жить благодаря моему слову.

Интересно, куда Гэллоу услал этого своего громадного подручного, Накано? Вот уж кто чудовище… с виду. Воплощенный террорист. Но цели Накано не так явственны. Никто не назовет его прозрачным. И руки у него нежные, когда не требуется применить всю их громадную силу.

Грузовоз завесили под поверхностью. Так больше секретности. Больше приватности. Такой покой может быть пугающим. Я начинаю находить его пленительным – похоже, мой разум подшучивает надо мной в выборе слов. Приватность тоже пленительна. Островитяне не знают, какова на самом деле жизнь внизу. Они завидуют приватности. Они не представляют себе неподвижности. Доведется ли моему народу столкнуться когда-нибудь с этой бесконечной тишиной? мне трудно поверить, что КП может приказать всем островитянам переселиться вниз. Как она может сказать такое? Да и куда моряне могут деть всех нас, не лишившись своей драгоценной приватности? Но наша зависть даже скорее, чем страх перед волей корабля, вынудит нас повиноваться. Я не могу поверить, чтобы Корабль имел отношение к подобным замыслам, разве что косвенное. А косвенные высказывания корабля растворяются в море человеческих интерпретаций. Стоит хоть на мгновение вспомнить прежние хроники, особенно те, что написаны КП Раджей Томасом, чтобы это стало ясно, как плаз. Ах, Томас, как великолепно вы умели бороться за жизнь! Я благодарен Кораблю за то, что ваши мысли дошли до меня. Потому что я тоже знаю, что такое быть под замком. Я знаю, что такое быть угнетаемым. Я самого себя знаю лучше благодаря Томасу. Как и он, я избираю в собеседники собственную память – и он тоже присутствует в ней. А теперь, с помощью келпа, ни один люк, ведущий в глубины памяти, уже не закроется… никогда.

Бретт восхищался самообладанием Скади. За все время заварушки в рубке ее внимание ни разу не отвлеклось от управления грузовозом. Она вела их вдоль края келпа в ярком утреннем свете, избегая длинных побегов, за которые можно было бы зацепиться. Иногда Бретту казалось, что келп продолжает открывать специальные каналы для грузовоза. «Направляет их?» Но зачем? Глаза Скади время от времени широко распахивались. Что видела она в дорожках посреди келпа, чтобы это могло вызвать такую реакцию? Ее загорелое лицо побледнело, когда она услышала, о чем спорят Тедж и Твисп, но она продолжала вести грузовоз прямиком к Вашону.

Такая реакция неестественна, подумал Бретт. Тедж рехнулся, если он считает, что они могут всего лишь вчетвером неожиданно напасть на Гэллоу и одолеть его. Вашон должен узнать, что с ними случилось. Должна же Скади это понимать!

Примерно через час они выбрались из густых зарослей келпа на более или менее открытую воду, где море было не таким спокойным, и движения грузовоза стали более дергаными.

Тедж в одиночестве сидел в командирском кресле, заставив Твиспа сесть на пол как можно подальше. Между ними тихо лежал пленный морянин, обмотанный веревками, как запутавшийся в келпе рвач. Время от времени он открывал глаза и осматривался.

Твисп тянул время. Бретт понимал, что громадный рыбак просто-напросто выжидает момент. У того, кто спорит с человеком, держащим лазер, нет будущего.

Бретт разглядывал профиль Скади, ее движения, которыми она направляла судно по заданному курсу, внимательно глядя на расстилающиеся перед ними волны. Ее щека подрагивала.

– Ты в порядке? – спросил Бретт.

Костяшки ее пальцев, лежащих на штурвале, побелели, и дрожь исчезла. В своем огромном кресле возле пульта управления она выглядела совсем как ребенок. Скади все еще была в ныряльном костюме, и Бретту была видна красная полоска на ее шее, натертой костюмом. Это напомнило ему о том, что и ему в костюме неудобно.

– Скади?

– Со мной все нормально, – прошептала она.

Скади глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла. Судно прыгало и дергалось на верхушках волн, и Бретт подумал, долго ли оно сможет выдерживать такую свистопляску. Тедж и Твисп заговорили – слишком тихо, чтобы до Бретта донеслось нечто большее, нежели случайные обрывки слов. Он оглянулся на них и пристально посмотрел на лазер, который Тедж держал по-прежнему крепко. Его дуло было направлено в сторону морянина и Твиспа.