Должность во Вселенной - Савченко Владимир Иванович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Только в степной части Крыма цивилизация обнаружила себя километровыми прямоугольниками сельскохозяйственных угодий — подобные таким же на снимках Кулундинской степи и Киевской области (где сам Киев, мать городов русских незаметен).
Логически (и даже математически) все было понятно: предметы городской и промышленной цивилизации, в которых мы обитаем, работаем, среди которых мечемся с портфелями и хозяйственными сумками, имеют размеры в десятки, в крайних случаях немногие сотни метров; да и сделаны они из материалов, коих полно в природе. Но в плане психическом это выглядело издевательством.
— Послушайте, как же так? — волновался Витя Буров, — Вот я инопланетянин, я прилетел. Ищу место, где бы сесть и вступить в контакт. Я же в Кулундинскую степь сяду! На поле кукурузы, которую посеяли, чтобы отрапортовать, а потом забыли убрать…
— А если там еще не победил совхозно-колхозный строй? — поддавал Миша Панкратов.
— Где — там? — поворачивался к нему Буров. — Где это, по-твоему, мог не победить колхозный строй?!
— На планете, откуда ты прилетел, — Панкратов указывал вверх, в MB. — Или проще: у тех разумных существ Эвклидова геометрия не в чести, поля они разграничивают по естественным извивам рельефа — как у нас границы государств. Как тогда опознать их цивилизацию?
— Черт знает… — Варфоломей Дормидонтович задумчиво тер лысину ладонью. — Достигли такого могущества, что сто раз можем уничтожить самих себя и все живое. Грозим всей планете экологическим кризисом, потопом от таяния Антарктиды… А с минимальной космической высоты, с двухсот километров — и поглядеть не на что. Существует ли наша цивилизация? Существуем ли мы?!
— Существовать-то она существует, — Толюня смотрел куда-то вдаль и вбок, — просто — не выделяется.
…Они были разные люди: с разными характерами и жизненными обстоятельствами, знаниями, опытом, убеждениями; и дела они исполняли различные, взаимно дополняющие одно другое. Но при всем том чем далее, тем более работники Шара — если и не все, то по крайней мере ведущие — становились именно они. Люди в крайних обстоятельствах, в которых, как известно, то, что отличает одного от другого и разделяет, отступает на задний план по сравнению с общим, объединяющим всех. Двойственность НПВ и системы ГиМ, где только километры пронизанной полями тьмы отделяют от мечущихся в непокое материи-действия вселенных, где легкие повороты ручек и касания клавишей на пульте равны путешествиям через мегапарсеки и миллиарды лет, интервалы вечности… и не пустые мегапарсеки и интервалы, а содержащие все акты мировой драмы: возникновение, жизнь и распад миров, — двойственность эта равняла и смешивала то, что равнять и смешивать нельзя: обычных людей — и вселенные, рассчитанный на тысячелетия путь познания с одним актом наблюдения. Да, они наловчились мять неоднородное пространство-время, как пластилин, как глину. Но и Меняющаяся Вселенная силой своих впечатлений давила на их психику и интеллект, деформировала, испытывала, как ответственные узлы и детали ракет: на изгиб и кручение, на растяжение и сжатие, на удары, вибрации, едкие среды, скачки температур, на усталость… главое, на усталость.
Они возвращались из трехчасового путешествия к ядру с остекленевшими глазами, осунувшиеся, психически напряженные — и отходили с трудом. У одних повышалась раздражительность; другие, наоборот, впадали в отрешенность, в транс. Впечатления от видеопленок, заснятых в автоматическом поиске и прокручиваемых потом в просмотровом зале, были не столь сокрушительны (спасибо вам, кино и телевидение!), но и после них требовалось время и покой, чтобы прийти в себя.
И зыбок был мир, когда возвращались в город, домой. С сомнением глядели они на ровную степь за рекой, на застывшие на краю ее горы: не застыли горы-волны, катимые штормовым ветром времени, да и гладь степи может возмутиться в любой момент.
И неправдоподобно выглядело ночное небо над Катаганью — скупое звездами, к тому же в большинстве тусклыми, в рисунках созвездий, не сверкающее радиозвездами, новыми и сверхновыми.
А поверни рукоятку — и все оживет, заходит ходуном, заблистает, проявятся держащие наш мир мощные силы. А потом рукоятку обратно — и все застынет в новой обычной реальности.
Обычная реальность была теперь для них не только одной из многих — но и неглавной. Она не могла казаться им главной.
У Валерьяна Вениаминовича, бывалого человека, в те редкие минуты, когда удавалось смотреть на все отстраненно, их положение в этой стадии исследования MB ассоциировалось с июнем 41 года, с началом войны, которое для многих сразу и начисто отсекло проблемы обычной жизни, попятило неповторимые индивидуальности, объединило в одной цели: воевать и победить.
Только здесь было серьезней, чем на войне. Там люди противостоят людям — они столкнулись со сверхчеловеческим, беспощадным к иллюзиям Знанием. На войне ясно, как добиться успеха: числом, уменьем, техникой, умом, отвагой, выносливостью, трудами, наконец; здесь же неясно было, в чем окончательный успех их исследований, не к поражению ли ведет каждый новый результат, вывод и факт? На войне известно, что может потерять сражающийся: кровь, здоровье, жизнь, — здесь не было известно что, но уже ясно становилось, что гораздо больше.
Укрепи свой дух, читатель! Ты будешь сражаться вместе с ними.
Часть IV. ОСОБЕННОСТЬ ЧЕЛОВЕКА
Глава 21. Настройка на «наш мир»
Мы готовы согласиться с существованием во Вселенной разумных ящеров, рыб, гадов, пауков, если установим, что они занимаются тем же, что и мы: добывают блага, борются за успех, делают карьеры, наживаются… Это для нас куда легче, чем признать разумным человека, который раздает свое имущество или жертвует собой ради истины.
Многоствольные деревья с не то сросшимися, не то сплетшимися ветвями и извитыми, будто судорожно застывшие пьявки, листьями сиреневого цвета. Слева сизый полумрак зарослей, справа — опушка, на ней холмики одинаковой формы уходят в перспективу. Перемена плана, вид сверху: деревья слились в массив с черной полосой тени. Далее холмистая синяя степь, длинное озеро, по берегу — предметы с размытыми контурами. Приближение, наводка на резкость… видна грубо сделанная (но несомненно сделанная) изгородь из жердей и суковатых столбов: она охватывает изрядный пятиугольник степи между озером и лесом. В нем пятна сооружений, которые равно можно принять и за оранжереи с двускатными крышами, и за погреба. Они расположены не без намека на планировку, параллельно.
От крайнего «погреба» удалялось в глубину кадра существо.
Замедлили прокручивание, смотрели: существо шествовало на двух толстых тумбообразных ногах с впивавшимися в почву когтями, волочило мощный, сходящийся на клин серый хвост; бочонкообразное туловище с острым
хребтом наклонено чуть вперед и без плеч переходит в длинную шею, которую венчает приплюснутая голова.
Существо удалилось не обернувшись.
Пауза, за время которой порыв ветра там, провел вмятину по сплетшимся кронам их деревьев.
Из леса появились трое существ, похожих на первое: двое крупных, до половины роста деревьев, третье поменьше и поюрчее. Они, плавно шагая на когтистых лапах-тумбах, направились к изгороди. Меньшее опередило, возле ограды огляделось, вытягивая жирафью шею и поводя сплюснутой головой с выпуклыми глазами и вытянутыми вперед треугольными челюстями…
— Ящер! — сказал Любарский.
…Затем обернулось, коротко и изящно мотнуло головой.
У смотревших сильнее забились сердца: в изяществе этого движения чувствовалась высокая организация, не как у животных. Это был явный жест, сигнал тем двоим.
