Журнал «Если», 2000 № 04 - Уильямс Шон (читаем книги .TXT) 📗
— Но… — начала Джеделла. Она взглянула на меня, потом ее глаза расширились и стали неподвижными. — О-о, а эти мужчины на улице…
— Старики на скамейке? — переспросил я.
Джеделла сказала:
— Простите, я не хотела быть дерзкой.
Расправив плечи, я произнес:
— Я думаю, вам следует поговорить с доктором Макайвором. Он, наверное, знает, с чего надо начать.
У меня сложилось впечатление, что она немного не в себе. Мне было любопытно, что она ответит на замечание о враче.
Но Джеделла улыбнулась мне, и улыбка сделала ее красавицей. На мгновение я увидел в ней свою музу. Я подумал: а что если я влюблюсь и стану питать ее тайной свое творчество. Писатели часто бывают эгоистичны. Но в свое оправдание могу сказать: я сразу понял, что передо мною нечто редкое, бесценное — и странное.
— Конечно, я поговорю с ним, — ответила она. — Мне не к кому и некуда идти. Вы очень добры.
Что происходит, когда заболевает врач? Конечно, песенка старовата. Но доктор Макайвор уехал в другой город к племяннице, ожидавшей появления на свет первенца. Это знали все, кроме меня. Но тогда я прожил в городе только пять лет.
Признаться, мне очень не хотелось отдавать Джеделлу с ее летейскими глазами и божественной улыбкой в руки закона, поэтому я отвел ее в пансион, где жил сам, и нам навстречу выплыла Абигайль Энкор в своем пурпурном платье.
— Я могу поселить ее в той маленькой комнате в западном крыле, — проговорила Абигайль. — Эта девушка — беглянка. Я знаю.
— Вы так думаете? — спросил я.
— О-о, уверена. У нее, наверное, жестокий отец. Может, хочет выдать ее замуж насильно. Хотя не мне судить. Разумеется, мистер Кросс, вы знаете больше, чем говорите.
— Я не знаю ничего, миссис Энкор.
— Что ж, дело ваше, мистер Кросс.
Этим же вечером мы встретились с Люком Барнсом в таверне.
Мы пили пиво. Глядя на меня, он усмехался.
— В городе идут разговоры. Твоя милая остановилась у мамаши Энкор.
— Твоя и моя. Ты ее первым увидел.
Люк спросил:
— Ты что-нибудь о ней знаешь?
— Ничего. Абигайль приютила ее исключительно по доброте душевной. Ее имя Джеделла.
— Мне кажется, — проговорил Люк, — она ненастоящая. Она, наверное, призрак.
— Я держал ее за руку, — возразил я. — Она не менее настоящая, чем ты или я.
— Тогда что с ней?
— Я думаю, она не в своем уме. Слегка помешанная. Возможно, скоро кто-нибудь за ней приедет. Она не могла забраться далеко.
— Но она замечательная, — сказал Люк.
— Да. Недоступные женщины всегда замечательны.
— Больно уж ты умный, — проговорил Люк. — Я намерен приударить за ней.
— Не вздумай. — Я хмуро уставился на дно своей кружки. — Не вздумай.
Прошли две недели, и Джеделла все еще жила в западном крыле пансиона миссис Энкор. Она не причиняла никаких хлопот, а я договорился с Абигайль о плате. Абигайль помогла Джеделле со всеми необходимыми вещами, и вскоре мне представили счет. Мое ремесло приносило мне некоторый доход, так что я не возражал.
С другой стороны, я не видел причин вмешиваться в жизнь Дже-деллы. От Абигайль я узнал, что девушка не особенно стремится выходить из дому, но, казалось, ей было неплохо. Пищу она принимала у себя и пользовалась всеми услугами, которые предоставлял пансион. Время от времени я замечал Джеделлу у окна, она глядела на улицу. Однажды я помахал ей, но она не ответила.
Разумеется, в городе шли разговоры о неизвестной молодой женщине. Ко мне тоже приставали, но что же я мог ответить?
Люди сошлись на том, что Джеделла сбежала из усадьбы в лесу, о которой никто ничего толком не знал, но слышали о ней даже наши старожилы, так что, казалось, она была в лесу вечно. Девушка лишь раз в разговоре со мной обмолвилась о каком-то «доме», где все время менялись люди, а потом внезапно «все ушли».
Пытался ли я выяснить что-нибудь еще? Нет, скорее, я сторонился Джеделлы. Реальная жизнь часто разочаровывает. И с другой стороны, если кто-то узнает чужую тайну, имеет ли он право на предательство, облекая ее в литературную форму? Я предпочитаю вымысел.
Люк попробовал познакомиться с девушкой. Однажды он принес ей цветы, в другой раз — коробку конфет. Но Джеделлу это лишь удивило. Он был разочарован — к большому облегчению двух или трех молодых дам, возлагавших на него надежды.
В пятницу второй недели, как раз когда я закончил длинный рассказ, сидя у Милли, я узнал о том, что Хоумер Айвори скончался у себя в постели. Ему должно было вскоре исполниться восемьдесят (для нашего города этот возраст не считался критическим), и его дочь, казалось, пребывала в трансе, потому что любила его и уже планировала юбилейный обед.
Все собирались на похороны, которые были назначены на вторник. Я с чувством печали и утраты глядел на свой черный костюм. Отец однажды предупреждал меня: «Джон, ты никогда не почувствуешь смерти, не осознаешь ее как следует, пока не ощутишь, что твоя собственная не так уж далека». Ему было пятьдесят, когда он это сказал, а два года спустя он умер, так что я не мог оспаривать его утверждение. Но мне казалось, что смерть Хоумера — вопиющая несправедливость по отношению к нему и его дочери, которой самой исполнилось шестьдесят и у которой десять месяцев назад лихорадка унесла мужа.
В понедельник вечером я сидел дома и просматривал книги, прибывшие с почтой, когда раздался легкий стук в дверь.
Это, очевидно, была не Абигайль, которая стучала оглушительно, и не Люк, который просто врывался. Открыв дверь, я узрел видение по имени Джеделла — все в том же темном платье. Волосы у нее были уложены.
— Добрый вечер, мисс Джеделла. Чем могу служить?
— Мистер Кросс, — сказала она. — Завтра должно что-то произойти?
— Завтра? Вы имеете в виду похороны бедного Хоумера?
— Да, — проговорила она, — миссис Абигайль называет это так.
— А как же еще это называть? — удивился я. — Похороны, погребение.
Она посмотрела мне прямо в глаза. Потом произнесла спокойно и тихо:
— Что это такое?
У Абигайль были свои правила, но ведь сейчас еще не стемнело. Я впустил Джеделлу в комнату, оставив дверь слегка приоткрытой.
Я усадил девушку в самое удобное кресло — свое.
— Что вы имеете в виду, мисс Джеделла?
На мгновение она как будто растерялась, но потом ее бледное лицо приняло обычное выражение.
— Они говорят: тот человек — умер.
— Так и есть.
— Он один из тех трех мужчин, которых я видела на площади? — Да.
— У него какая-то ужасная болезнь? — Она рассеянно оглядела комнату. — Я права?
Это меня взволновало: я ничего не мог понять. Я вспомнил, что счел ее слегка помешанной, и тихо сказал:
— К несчастью, он был стар. Но прошу вас, поверьте, он не страдал никаким серьезным недугом. Насколько мне известно, он мирно отошел во сне.
— Но что это значит? — спросила она.
— Он мертв, — ответил я, — это иногда случается. — Я намеревался быть ироничным, но она взглянула на меня с такой болью, что я устыдился, словно оскорбил ее. Я не знал, что сказать. Она заговорила первой:
— А похороны — что это?
— Джеделла, — твердо произнес я, — вы хотите сказать, будто не знаете, что такое похороны?
— Нет, — ответила она, — не знаю.
Будь я года на три моложе, то, пожалуй, подумал бы, что меня разыгрывают. Но в моем возрасте изумление — редкий гость.
Я пересел в другое кресло.
— Когда человек умирает, мы укрываем его землей.
— Землей, — произнесла она. — Но как же он может встать? Это такое наказание?
— Он мертв, — ответил я с каменной твердостью. — Он не знает, что оказался в земле.
— Разве он может не знать?
В окне начал меркнуть свет дня. И мне вдруг почудилось, как бывало иногда в детстве, что, возможно, это конец и Солнце никогда не вернется.
Через десять минут мальчик, прислуживающий Абигайль на кухне, должен был ударить в гонг, чтобы все собрались к столу. Джеделла к общему столу не выходила.
