У кромки океана - Робинсон Ким Стэнли (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Адвокат рассказал, чем занимаются его друзья, какова их программа. Замахнулись они на многое: изменение законов о земле, об охране среды, экономического законодательства; перестройка связей между местными и международными организациями; совершенствование законов о собственности.
– Но существуют законы, которые запрещают такие изменения, – сказал я. – Именно на подобного рода попытках ловили меня.
– Мы осознаем это. Видите, кое-кто боится нас. Значит, наши действия достигают цели. Но впереди долгая дорога. Предстоит борьба. Нужна помощь любого, кто может что-либо делать. Нам известно, чем вы занимались в Калифорнии. Нельзя уйти отсюда с единственной целью – выжить и существовать, это будет ужасным упущением. Вы должны остаться и помочь нам.
Я уставился на него.
– Подумайте, – сказал он.
Я обдумал все, о чем он говорил. Позже встретился с его товарищами, беседовал о новой партии; разговаривал и с другими людьми. Я понял из этих бесед, что здесь много работы, которая ждет меня.
Я решил взяться за эту работу; найдется дело и для Памелы. Мы говорили с ней по радио, ей идея понравилась. В конце концов – работа, причем то, что она умеет делать. И то, что я умею.
Не понадобилось много усилий, чтобы убедить меня. В любом случае надо чем-то заниматься… Не просто писать утопию, но и бороться за нее в реальном мире. Я должен делать это; я просто не могу этого не делать; в разговоре с одним человеком здесь, поздним вечером, мне неожиданно открылось почему.
Ведь я сам вырос в утопии. Калифорния в годы моего детства была раем. Я рос здоровым, правильно питался, был хорошо одет, обитал в хорошем жилище. Школьная библиотека хранила все сокровища мировой литературы. После занятий мы играли с другими мальчиками в апельсиновой роще. Когда подросли, развлечения стали другими – сначала игра в Малой лиге, а затем в школьном джазе.
Каждый день я ходил на берег в поисках приключений и находил их, а когда возвращался домой, к матери и отцу, в дом, который они построили надежным, как крепость, весь мир казался прочным, словно отчий дом. Поняли вы теперь, что такое утопия и как себя чувствуют те, кто в ней живет?
Но если глядеть шире, то о каком рае на Земле может идти речь? Пока я жил в своем доме на солнечном берегу, большая часть мира прозябала – и прозябает – в нищете, голоде, болезнях, обитает в хижинах из картонных коробок и гибнет от пуль чужих солдат или собственной полиции. Я вырос словно на острове. Подобным образом живут дети аристократов. Конечно, мое детское восприятие жизни тогда и теперешнее понимание ее – совсем разные вещи. Но все же я жил, и я знаю, на что похожа жизнь, а не прозябание. Такой жизни не худо пожелать каждому. Не в частностях, конечно, а в главных ее чертах – даре счастливого детства, пожизненного ощущения безопасности, хорошего здоровья до глубокой старости.
Я хочу работать, чтобы сделать такую жизнь реальностью для большинства. Я буду бороться, чтобы в один прекрасный день весь мир стал утопией, а сказочная моя Калифорния оказалась предтечей, образцом того, что наступит. Тогда мое детство станет свершившейся судьбой. Скорее всего я не узнаю, как и когда это произойдет. Возможно, это станет ясным только после нашей смерти – уже новым поколениям. Но пусть будущее рассудит. Потомки оглянутся назад и осудят нас, наше бегство в утопию. Но я желаю, я ищу утопию; я хочу, чтобы она превратилась в реальность, и поэтому остаюсь бороться за нее. Потому что я жил на этом острове. Мне известно, что такое счастливое детство.
Кевин работал у Оскара, когда до него дошла весть. Сидя на крыше, Кевин заканчивал шпаклевать швы световых люков над спальней. Кто-то позвал его с улицы. Кевин вытянул шею над коньком и увидел отца Рамоны – тот стоял на обочине рядом с валяющимся велосипедом, уперев руки в бедра. Педро смотрел снизу на Кевина необычно серьезным взглядом.
– Да, Педро! Что случилось?
– Спускайся. Плохие новости.
Кевин поспешно лез вниз по лестнице, приставленной к стене. Сердце стучало. Что-то случилось с Рамоной; ей больно, и она хочет, чтобы Кевин был рядом.
– Том… – произнес Педро, когда Кевин достиг земли. И снова у Кевина екнуло сердце. Один лишь взгляд на лицо Педро сказал все. Глубокая складка меж бровей.
Педро крепко взял Кевина за плечо:
– Корабль повредило во время шторма; а Том… его смыло.
– Он… что?..
Кевин никак не мог взять в толк, что произошло, а Педро не знал подробностей. Постепенно начало доходить: Том погиб в море.
Кевин сел на козлы и огляделся. Перед ним был двор, заваленный строительным мусором и досками. В ярком солнечном свете плотным облаком стояла пыль. Он не мог поверить. Не понимал, как это так…
– Я думал, корабли в наши дни не тонут… Гордый «Ганеш», словно птица летящий прочь из гавани Ньюпорта в открытое море…
– Он не утонул. Но многие отсеки оказались пробиты, и капитан решил, что безопаснее перейти в спасательные лодки. Корабль так и остался там, с крупными повреждениями, покинутый людьми. Наверное, они угодили в тайфун и судно налетело на поле притопленного леса или что-то вроде этого. Ударами бревен разворотило всю носовую часть ниже ватерлинии.
Педро снова тронул Кевина за плечо. Тот поднял взгляд. На скулах пожилого мужчины шевелились желваки. Было видно, насколько тяжело ему сейчас говорить. До чего же он похож на Рамону, этот седой шестидесятичетырехлетний человек… Горе неожиданной стрелой пробило коросту бесчувственности, владевшей Кевином уже которую неделю. Спазм перехватил горло.
– Спасибо, что приехали сообщить.
Педро печально качал головою, не слыша корявых слов. Кевин с усилием глотнул. Все, что ниже кадыка, казалось застывшим, будто примороженным. С того момента когда Педро окликнул его, Кевин так и держал в руке шпатель.
Острее всего Кевин сейчас чувствовал, как добр Педро; это чуть не заставило его завыть. Кевин сидел, упершись взглядом в землю, и ощущал чужую руку на своем плече.
Они помолчали немного вместе; затем Педро поднял велосипед и уехал, а Кевин стал посреди двора, оглядываясь кругом. Сегодня он тут один. Лучше это или хуже? Трудно сказать. Четверть часа назад он стал еще более одиноким.
Кевин снова забрался на крышу и вернулся к затыканию щелей. Шпатель. Кевин уселся на коньке, разглядывая инструмент и вспоминая.
Когда Кевин был маленьким мальчишкой, они с Томом пошли в поход. Двинулись на рассвете; птицы еще спали, сидя на ветках. Путешественники долго продирались по кустам – Том объявил это «походом по звериным тропам» – и вконец заплутали. Тогда Кевин и спросил:
– А это взаправдашняя тропа зверей, деда?
Семилетний мальчуган и его дед хохотали как сумасшедшие. А потом Кевин споткнулся и больно проехал коленками по земле. Он уже собирался зареветь, когда Том подхватил его и воскликнул:
– Это не просто великий подвиг! Это редчайшая возможность!
Том закатал свои брюки и показал шрамы на обоих коленях; затем вынул из ножен свой швейцарский армейский нож и коснулся острием каждой ссадины – на своих коленках и на коленках Кевина, а потом слизнул кровь с голеней мальчугана – вот что особенно потрясло – и сплюнул на четыре стороны света, бормоча тарабарские слова старинной индейской клятвы крови.
Теперь Кевин вышагивал, поглядывая по сторонам с гордостью за свои саднящие коленки. Они были высшим знаком отличия, знаком мужества и единения с холмами. С окружающей природой.
Весь этот вечер и следующий день бесконечным потоком шли не нужные никому соболезнования. Кевин скрылся от них в бассейне и плавал там в одиночестве.
Позвонил сестре и родителям. Первой, как обычно, не оказалось. Он оставил сообщение. До чего больно было произносить каждое слово! Затем на экране появилась мать. Кевин чувствовал противоестественную смесь силы и беспомощности, когда рассказывал ей о случившемся. Сейчас он остро ощутил, каково было Педро – приехать к нему и сообщить о несчастье.
