Журнал «Если», 2008 № 02 - Бейкер Кейдж (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
Он дебютировал в НФ в звездном 1939 году рассказом «Дитя эфира». В звездном журнале — кэмпбелловском «Astouding Science Fiction» — и в компании таких же звезд-дебютантов: Роберта Хайнлайна, Айзека Азимова, Альфреда Ван Вогта, Лестера дель Рея, Альфреда Бестера, Спрэга де Кампа. А к пятидесятым годам Теодор Старджон стал одним из самых ярких светил в этом созвездии талантов «кэмпбелловского призыва».
Если попытаться одним словом объяснить, чем именно выделялось творчество Старджона, то слово это будет — человечность. Не в смысле «гуманизма» (многие его произведения более чем мрачны и пессимистичны во всем, что касается перспектив и «достижений» вида Homo sapiens), а в смысле постоянного и пристального интереса к подлинно человеческим качествам: любви, ненависти, любопытству, сочувствию, жестокости, эгоизму, способности к самопожертвованию, вере или безверию… Причем все эти качества Старджон не просто констатирует и фиксирует, а испытывает «на прочность». Здесь он работает, как и положено уважающему себя научному фантасту: ставит героев в неожиданные, парадоксальные, а то и вовсе небывалые ситуации — и смотрит, как поведут себя обыкновенные люди в необыкновенных условиях.
И уж конечно, для него, исследователя человеческого в нечеловеческом, не существует каких-либо норм и табу. В этом постоянном и принципиальном иконоборчестве Старджон задолго до «Новой волны» предварил многие откровения тогдашних молодых бунтарей. Разве что разрушал он догмы и святыни с меньшим сладострастием, меньше производил шума и почти совсем не тяготел к внешним эффектам и рассчитанному на откровенный скандал эпатажу.
В американскую фантастику Теодор Старджон (намного опередив Фармера и Дилэни) вошел прежде всего как ниспровергатель сексуальных предрассудков и штампов. Только я бы добавил: его в меньшей степени интересовали — и мучили, и интриговали, и завораживали! — именно секс («биология»), эротика («искусство»), тем паче порнография («масс-продукция»). А в гораздо большей — любовь.
Слышу хор разочарованных: подумаешь, новость! Кто ж из скрипевших пером прошел мимо любви! Вся художественная литература одной ей и посвящена, если вдуматься…
Верно. Любви, которая есть и о которой, если сам не испытал, по крайней мере наслышан любой из живущих на планете. Старджон же заинтригован как раз теми проявлениями любви, которые нам вовсе не известны. Но с коими мы, вполне вероятно, когда-нибудь столкнемся — в будущем на Земле, в иных измерениях или иных мирах, в сновидениях и кошмарах.
Пресловутая «нетрадиционная ориентация» — но необычная, инозвездная, настолько заворожившая и убаюкавшая землян, что они поначалу ничего и не поняли? Пожалуйста, рассказы «Мир вполне мог погибнуть» (1953; в русском переводе — «Благая потеря») и «Случай с зеленой мартышкой» (1957). Инцест, ставший основой для безоблачной — удавшейся — утопии? Перечитайте новеллу «Окажись все мужчины братья, ты бы выдал сестру за одного из них?» (1967). В рассказе «Сексу вопреки» (1952) инопланетянин (-нка), бисексуал и симбиот, счастливо, хотя и в трагических обстоятельствах, «просвещает» двух землян-влюбленных, не подозревавших об иных возможностях достижения взаимного счастья, кроме той самой — общеизвестной… А в слабо закамуфлированных под фантастику лирических новеллах «Трио на фоне бури» (1955) и «Правило трех» (1951) речь, как нетрудно догадаться, идет о реальных, хотя и запутанных любовных треугольниках, которые никак не развязать без помощи тех же пришельцев…
Многие рассказы Старджона не лишены оттенка сентиментальности, отчего чтение их сегодня превращается в изысканное и многими желанное ретро. Любовь в этих новеллах — воистину сила, что движет мирами. Побеждает рак в короткой повести «Раз заботишься, значит, любишь» (1962) [20]. Соединяет два изнывающих от тоски сердца — земное с инопланетным — в «Летающей тарелке одиночества» (1953); и даже оказывается органично связана с телепатией — в «Прикосновении твоих рук» (1953) и «Необходимости» (1960)…
На одной из конвенций Старджон произнес целый монолог о любви, сравнив ее с состоянием, «когда тебе становится абсолютно необходимо еще чье-то счастье, помимо собственного».
Истинная человечность может проявиться, как уже было сказано, и в ситуациях нечеловеческих. Например, во взаимоотношениях человека с теми, кого он приручил. Мне не известно, была ли когда-нибудь у писателя собака, однако после прочтения рассказа «Крошка и чудовище» (1947) последние сомнения развеялись. Конечно, была!
Теплота человеческих отношений, взаимопонимание (хотя и не всегда легкое и беспроблемное), нескрываемые чувства и эмоции переполняют новеллы Старджона. Оказывается, мечтательность и фантазия в состоянии оживить человека даже после тысячелетнего сна, как это происходит в рассказе «Кейс и мечтатель» (1972); обыкновенное чувство юмора — предотвратить конфликт между цивилизациями, что и продемонстрировал герой «Особой способности» (1951). Разумные жители искусственной микровселенной в притче об ученом-Создателе — «Бог микрокосмоса» (1941) — эволюционировали не только интеллектуально, но и нравственно, придя на помощь попавшему в беду Творцу. В собственном творении возрождается и трагически погибший музыкант — герой пронзительной новеллы «Умри, маэстро, умри!»
(1947). А обитатели одной из самых запоминающихся утопий, описанной в короткой повести «Искусники планеты Ксанаду» (1956), овладели, по сути, всего одним искусством — но каким! Искусством общения — в него входит и взаимопонимание, и умение слушать, и поставить себя на место другого, и разделить боль, и научиться, и научить…
Однако не следует думать, что Теодор Старджон всю свою писательскую жизнь разглядывал человеческую натуру исключительно в розовых очках. Многие его новеллы наполнены не светом, а мраком, и автор не скрывает влияния на него литературы ужасов и психоаналитических откровений о темных — но опять же человечных — сторонах нашей души. Такова классическая история «одержимой» машины — «Убийдозер!» (1944): ее герой, инфернальный пришелец, превращает земной механизм в покорного исполнителя своих черных замыслов. В «Медвежонке профессора»
(1948) та же роль предназначена злой игрушке, управляемой кошмарами, излучаемыми мозгом невинного ребенка. А то, что дети вовсе не обязательно должны становиться героями «ужастиков», демонстрирует история звездного Маугли из рассказа «Ракета Мяуса» (1946). В самый разгар холодной войны Старджон написал собственный вариант ядерного Апокалипсиса — мрачный и трагический рассказ «Гром и розы» (1947). Реквием на атомном пепелище — какие уж тут розовые очки…
С романами Старджону повезло меньше — хотя из шести написанных один, по крайней мере, ныне безоговорочно причислен к классике жанра. Дело не в том, что они банальны или скучны; скорее, наоборот — слишком самобытны, порой вызывающи, слишком переполнены непривычными, какими-то колючими и дискомфортными идеями, чтобы потрафить среднестатистической читающей публике. Хотя нужно признать и другое. То, что с таким блеском удавалось писателю в короткой форме, при переходе к книжному формату часто оборачивалось любопытными и провоцирующими лекциями и трактатами, но не более того…
Самый известный роман Старджона назван программно — «Больше, чем люди» (1953). Он принес писателю высшую тогда, до появления премии «Хьюго», награду — Международную премию по фантастике. Старджон одним из первых заговорил о коллективном разуме, как новой ступени эволюции — идея, развитая так называемой гештальтпсихологией и ставшая модной в 1920–1930 годы. Впоследствии о том же писали многие, и порой более изысканно, но Старджон был одним из первых, если не самым первым. В романе конфликт пятерки «ненормальных» детей, образующих своего рода гештальт-организм, и «нормального» общества обострен еще и тем, что по отдельности каждая единица этого нового вида Homo gestalt не только не «суперкинд», но по сути урод, пария. Обреченный, как минимум, на одиночество и неприкаянность. Клинический идиот, социопат, две немые девушки, не по годам развитый искусный манипулятор; и самый беспомощный из всех — младенец-монголоид с синдромом Дауна… По отдельности — жалкие и беспомощные, отчужденные от сообщества людей. Вместе — суперорганизм, созвездие гениев, новая ступень эволюции. Может быть, новая надежда для человечества. Причем не только с точки зрения биологии, физиологии или психологии! «Больше, чем люди» сообща успешно преодолевают препятствия, которые веками разобщали, разъединяли «нормальных» людей — расовые предрассудки, социальную немоту, эмоциональную тупость и примитивизм, зависть, ксенофобию, различные и часто враждующие между собой взгляды на секс, религию, нравственные нормы. Ведь неслучайно же третья, заключительная часть романа названа одним словом: «Мораль»!
