Я вернусь через тысячу лет - Давыдов Исай (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Я человек великой земной коммуны. И коммуна прислала меня сюда не для того, чтобы мстить.
Однако не жалею я и о том, что стрелял в Чока. Я пытался, я должен был спасти двух самых близких мне людей. И, если бы промедлил в тот миг, – проклял бы потом и уничтожил себя.
Все-таки случилось со мной самое страшное из того, что может случиться с человеком. Когда-то Мария Челидзе сказала: “Каждый думает, что самое страшное его минует”.
И я так думал.
...Перед тем, как улететь на запад, я пришел на очередное заседание Совета и попросил меня выслушать. Но на заседании не было Женьки Верхова, а говорить без него я не мог. Пришлось срочно разыскивать его.
Женька прилетел через полчаса, и мы вместе вошли в кабинет председателя. Я заметил, что Тушин хмурится. Видно, он догадался, о чем я хочу сказать. Он явно был недоволен. Но я ничего уже не мог изменить. И не хотел. Надо же когда-то сказать правду! Никто здесь не знает Женьку так, как я. Никто здесь не ждет от него подвоха. И я буду преступником, подлецом, если промолчу, уходя на очень долгие годы, может быть, навсегда.
Я начал с того же, с чего начинал свою речь в Совете и Женька. Сказал, что знаю его с детства. И рассказал, как постепенно он шел от маленьких, детских подлостей ко все большим, потому что подлости сходили ему безнаказанно.
Я воспользовался Женькиным приемом и признал перед Советом свой давний грех – в юности я тоже, как и мои одноклассники, прощал Верхову мелкие подлости и тем самым невольно поощрял его, невольно толкал ко все более крупным.
Еще в детстве он сделал ставку на терпение других людей, на их нежелание мараться в грязи, выбрасывая эту грязь из жизни. Это был дальновидный расчет – я на себе испытал Женькину дальновидность. Но, как и всякий подлый расчет, он должен был когда-то не сработать.
Я отдал должное и Женькиным организаторским способностям, и его умению чутко уловить, чего хотят люди. Но, улавливая настроения и желания людей, Женька обычно старался сыграть на этом, чтобы возвыситься. Ибо это возвышение над другими давно стало смыслом его жизни. А такой смысл жизни у человека умного и энергичного – опасен для общества.
Я отнюдь не призывал изгонять Женьку из Совета. Он, видимо, полезен здесь и пусть будет полезен. Но я просил не позволить ему возвыситься над другими и властвовать судьбами. Ибо властвовать он стал бы неизбежно жестоко, безжалостно.
– Не позволим! – твердо произнес Бруно. – Диктаторы нам не нужны. Даже не жестокие. Лети спокойно. И Вебер добавил:
– Спасибо, Сандро! Мы не забудем твоих слов. И понимаем, как трудно тебе было сказать их.
Мария Челидзе медленно, задумчиво водила розовым ногтем по лакированной поверхности своего столика. Так, не останавливая ногтя и не поднимая на меня взгляда, Мария спросила:
– Скажи, Сандро, почему ты молчал до сих пор? Почему не сказал об этом раньше?
Я больше всего боялся этого вопроса. Но я ждал его и был готов на него ответить.
– Видимо, потому, Мария, что я все время был рядом. И, если бы понадобилось, – первый остановил бы Верхова. А сейчас я ухожу.
Теперь Мария подняла на меня взгляд – тяжелый, испытующий взгляд холодных северных глаз. И я почему-то вспомнил другой ее взгляд – когда она провожала Вано в Нефть, – взгляд задорный, лучистый, ласковый.
– Я имела в виду другое, Сандро, – уточнила она. – Почему ты молчал на Земле?
Теперь опустил взгляд я. Куда денешься? Надо говорить как есть.
Я поглядел Марии прямо в глаза и признался:
– Конечно, я виноват. Но, если бы я сказал на Земле, – мы остались бы оба. А я хотел полететь!
– Что ж, – заключила Мария. – Это честно. У меня больше нет вопросов.
Когда я еще только начинал говорить, Женька слушал меня иронически. Я часто глядел на него и видел, как менялось его лицо. Вначале он, похоже, на самом деле был уверен, что я черню только самого себя. И легкая ироническая улыбка на его ярких тонких губах как бы жалела меня и, жалея, презирала. Он сидел спокойно, почти не двигаясь, и его красивые карие глаза, не мигая, выдерживали мой взгляд. Он всем своим видом отметал обвинения. Он не боялся их – показывал, что к нему ничего не пристанет.
Потом, когда я вспомнил, как он украл у Тани “Приветствие покорителям океана”, Женька забеспокоился, и стал иногда отводить глаза, и побледнел, как всегда бледнел, когда волновался, и даже как-то сжался в кресле. Только ироническая улыбка застыла на его круглом белом лице, как маска. Но уже было понятно, что это маска, не больше.
И не только я понял это. Другие тоже старались теперь не смотреть на него.
На лице Тушина выражение явного недовольства постепенно сменялось выражением боли. Глубже стали морщины. Как-то ушли в себя, запали серые глаза. Тушину было больно вдвойне – и за Женьку, и за меня. Все-таки я не был ему чужим и, видимо, резало его по сердцу, что именно я иду против человека, на которого он возлагал столько надежд.
Выражение боли так и не ушло с лица Тушина, пока я был в Совете. Но что же делать, Михаил? Конечно, вам кажется, что мы все еще мальчики и многого не понимаем. Однако мальчики неизбежно становятся мужчинами. И порой – очень быстро. Особенно рано поседевшие мальчики.
Когда я кончил говорить о Женьке, я вынул из кармана и положил на стол председателя две последние коэмы, которые у меня еще остались. Одна была заполнена. В ней был фантастический рассказ Бируты, который знали уже здесь все земляне. Правда – первый, ранний вариант этого рассказа. Вторая коэма была свободна.
– Это та работа, – сказал я, – которую когда-то Верхов перехватил у меня на полпути. В “Малахите” я довел ее до конца. Здесь есть обратная связь – от коробочки к читателю. Или к зрителю, если угодно. Не нужен экран. Я оставил эти коэмы радистам Третьей Космической перед нашим вылетом. Вместе с описанием, копию которого оставляю сейчас Совету. Когда-нибудь это понадобится на Рите. Может, даже больше, чем на Земле. Потому что вот и ра и леры, даже когда умеют читать, – читать не любят. А коэмы на первых порах могут заменить им книги. Любят же эти люди сидеть в стерео! А тут то же самое. Только в одиночку. Я хотел потихоньку делать коэмы в лаборатории. Со временем отработал бы технологию. Но не успел. Думаю, что это будет нужно на планете. А наладить их производство не так сложно. Верхову вполне по силам.
Я кончил. Все молчали. Вебер вертел в руках одну из коробочек, косил глазом в листок описания.
Потом спросил Женьку:
– Будешь отвечать?
– Нет. – Женька слегка покачал головой. – Что уж тут отвечать?
– Все отвергаешь?
– Тоже нет. – Женька снова покачал головой, и в голосе его прозвучала явная усталость. То ли искренняя, то ли нет – я не успел разобраться. – Если эти коэмы действуют так, как сказал Сандро... – Женька развел руками. – Кто же может их тогда отвергнуть? Но Совет, видимо, помнит – я говорил о главной роли Тарасова в создании коэм. Факты есть факты. На них, конечно, можно смотреть по-разному. И мне надо подумать над тем, как смотрят другие. Я тоже благодарен тебе, Сандро. Чем-то ты определенно помог мне. Даже крупно. Хотя, может, я и не сразу пойму все. Тут нужно время...
Казалось бы, этого достаточно. Если я заставил Женьку всерьез и по-честному задуматься над собой – чего еще надо? Но все же мне очень муторно было после Совета. Может, потому, что я недопустимо поздно сказал то, что давно должен был сказать. А может, потому, что я хорошо знаю земную историю и помню, как скромно, вежливо и самокритично начинали самые жестокие диктаторы далекого прошлого свой путь к неограниченной власти.
Хотелось верить, что здесь, на Рите, он станет невозможен, как давно уже абсолютно невозможен на Земле. Ах, как жаль, что Михаил Тушин, самый авторитетный здесь человек, так не-глубоко знает земную историю! Но какое счастье уже то, что сам он напрочь чужд желания возвыситься над другими!
А история... Что ж, остальные члены Совета должны знать земную историю не хуже меня.
