Книга песчинок. Фантастическая проза Латинской Америки - Пальма Клементе (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Перечитывал желтые листы. Пришел к выводу, что мысль о связи между временной или пространственной природой отсутствия и средствами его компенсации только запутывает дело. Возможно, следовало сформулировать так: «Средства получения и средства фиксации». Радиотелефонная связь, телевидение, телефон являются лишь средствами получения сигналов; кинематограф, фотография, звукозапись — «истинные архивы» — представляют средства получения и фиксации.

В конечном же счете, все средства компенсации отсутствия — это средства получения (ведь чтобы иметь фотографии или пластинки, мы должны произвести съемку, осуществить запись).

Точно так же вполне вероятно, что любое отсутствие, в конце концов, имеет пространственную природу... Где-то, безусловно, должен существовать образ, осязаемый, звучащий («ничто не пропадает бесследно...»).

Все это внушает надежду, изучением которой я занялся, для чего потребуется спуститься в подвал и осмотреть машины.

Я думал о тех, кого уже нет; о том, что когда-нибудь ловцы волн воссоздадут их и вернут в мир. Мне даже казалось, что я и сам уже продвинулся на этом пути. Быть может, мне удастся изобрести систему для воссоздания обличий умерших. Вероятно, это мог бы быть и аппарат Мореля, снабженный устройством, не позволяющим ему принимать сигналы от живых излучателей (которые, безусловно, являются более мощными).

Но увы! сигналы, получаемые новопреставившимися покойниками скорее всего сплелись бы в такой же запутанный клубок, как излучения умерших в глубокой древности. Чтобы полностью восстановить одну-единственную распавшуюся личность без всяких примесей посторонних черт, потребуется терпение Изиды, воскресившей Озириса.

В неограниченном сохранении дееспособных душ не приходится сомневаться. Или, лучше сказать, не придется сомневаться тогда, когда человечество поймет, что для сохранения места под солнцем необходимо пропагандировать и осуществлять на практике идеи мальтузианства.

Жаль, что Морель скрыл свое изобретение на этом острове. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь; может быть, он всемирно известен. В противном случае, сообщив об изобретении моим преследователям, я, возможно, смогу рассчитывать на незаслуженное снисхождение. Однако если Морель сам не заявил о своем открытии, это мог сделать кто-нибудь из его друзей. В любом случае странно, что я ничего не слышал об этом, когда покидал Каракас.

Мне удалось побороть отвращение, которое вызывали во мне подобия. Я перестал обращать на них внимание. Удобно расположившись в музее, я и думать забыл о приливах. Сплю хорошо, чувствую себя отдохнувшим и, наконец, вновь обрел ту спокойную уверенность, которая помогла мне уйти от погони и добраться до острова.

По правде сказать, если мне случается в рассеянности случайно задеть кого-нибудь из них, мне становится не по себе; но и это пройдет, а то, что я бываю рассеян,— признак возвращения к нормальной жизни.

Мало-помалу я привыкаю встречать Фостин спокойно, видеть в ней просто вещь. Из чистого любопытства я уже двадцать дней хожу за ней повсюду. Это было сравнительно несложно, хотя двери, даже не запертые на ключ, не открываются (поскольку если они были заперты в момент съемки, то остаются запертыми и во время проекции). Можно было бы попробовать взломать их, но я боюсь, что частичное нарушение процесса может привести к поломке всего аппарата (во что, впрочем, не верю).

Удалившись в свою комнату, Фостин запирает дверь. Только в одном случае мне не удается войти, не дотронувшись до нее: когда ее сопровождают Дора и Алек. Вскоре эти двое выходят. В ту ночь на первой неделе я стоял в коридоре перед запертой дверью, приникнув к замочной скважине, в которую был виден только пустой угол. Через неделю я попробовал заглянуть снаружи и не без риска пробрался по карнизу, царапая руки и колени о грубую поверхность камня, к которой я в испуге приникал (высота — около пяти метров) . Заглянуть не удалось — окна были зашторены.

В следующий раз я преодолею все страхи и войду в комнату вместе с Фостин, Дорой и Алеком.

Я провожу ночи у кровати Фостин, лежа на полу на циновке, и с умилением гляжу, как она отдыхает, словно не замечая понемногу складывающейся у нас привычки спать рядом.

Одинокому человеку не дано строить машины или улавливать видения, разве что в довольно-таки ущербной форме: описывать или зарисовывать их для других счастливчиков.

Мне вряд ли удастся выяснить что-нибудь, осматривая машины: недоступные, они будут продолжать свою скрытую работу, повинуясь намерениям Мореля. Завтра я узнаю это наверняка. Сегодня спуститься в подвал не было времени; весь вечер ушел на заботы о еде.

Было бы низостью (если подобия вдруг начнут исчезать) заподозрить меня в том, что это я их уничтожил. Напротив, моя цель — спасти их, чему и служат мои записки. Опасностью грозит им морская стихия и вторжение орд, вызванное стихийным ростом народонаселения. Больно думать, что им угрожает и мое невежество, на страже которого стоит библиотека (без единой книги, которая могла бы быть полезна в научной работе!).

Не стану распространяться об опасностях, которые подстерегают этот остров, всю землю и человечество, если оно забудет о пророчествах Мальтуса; что касается моря, то должен сказать, что во время больших приливов мне всякий раз казалось, что остров затонет; в одном из рыбацких кабачков Рабаула я слышал, что острова Эллис, или Лагунные, то исчезают, то возникают в море (быть может, я на одном из таких архипелагов? В данном случае отсылаю вас к Омбреллиери и сицилийцу из Рабаула).

Удивительно, как изобретение могло обмануть самого изобретателя. Я тоже принял подобия за живых людей; но мы находились в неодинаковом положении: идея принадлежит Морелю, он следил за ходом работы и направлял ее; я же столкнулся с уже окончательным, действующим вариантом.

Такая слепота изобретателя в отношении своего изобретения поражает и заставляет избегать поспешных выводов... Быть может, заглядывая в бездонные глубины души человеческой, я слишком обобщаю, занимаюсь морализаторством в духе Мореля.

Я приветствую направление, в котором он (разумеется, бессознательно) нащупывал пути увековечения человеческой жизни: ограничившись сохранением ощущений и даже ошибаясь, он оказался провидцем: человек возникает сам собой. Это блестящее подтверждение моей старой аксиомы: «Не следует пытаться обессмертить весь организм».

Логические доводы позволяют нам отвергнуть предположения Мореля. Подобия лишены жизни. Однако мне кажется, что, располагая его аппаратом, следует сконструировать еще один, который позволил бы определить, чувствуют ли и думают ли подобия (или, по крайней мере, сохранились ли у них чувства и мысли, посещавшие тех, кого снимал аппарат Мореля; естественно, что установить отношение их сознания (?) к этим мыслям и чувствам невозможно). Аппарат, очень похожий на уже существующий, будет направлен на мысли и чувства излучателя; находясь сколь угодно далеко от Фостин, мы сможем знать все о ее мыслях, о ее зрительных, слуховых, осязательных, обонятельных и вкусовых ощущениях.

И, наконец, однажды появится новая, совершенная модель. Все передуманное и перечувствованное — за всю ли жизнь или за время съемки — станет как бы алфавитом, с помощью которого подобия научатся понимать окружающее (так же как мы можем составлять и понимать слова, пользуясь азбукой). Таким образом, жизнь станет кладовой смерти. Но даже тогда подобие не будет в полной мере живым существом; все принципиально новое будет лишено для него смысла. Ему будут доступны лишь те мысли и чувства, которые оно пережило, либо последующие комбинации этих чувств и мыслей.

Тот факт, что для нас непостижимо все находящееся вне времени и пространства, пожалуй, наводит на мысль о том, что наша жизнь существенно не отличается от постсуществования, достигнутого с помощью аппарата.

Когда умы, более утонченные, чем Морель, воспользуются его изобретением, люди смогут выбирать себе по вкусу уединенные уголки и, объединившись там с милыми их сердцу друзьями, вечно пребывать в этом узком райском кругу. Если съемка будет производиться в разное время, то один и тот же сад сможет вместить бесчисленное множество райских сообществ, которые будут одновременно и без каких бы то ни было столкновений функционировать на одном и том же пространстве. К несчастью, эти райские кущи будут весьма уязвимы, так как если невидимые для подобий люди не прислушаются к советам Мальтуса, то настанет день, когда они посягнут даже на самый жалкий клочок райской территории и уничтожат его беззащитных обитателей, либо заточат их в чревах бессильных, обесточенных машин [162].