Кольцо Уракары - Михайлов Владимир Дмитриевич (е книги TXT) 📗
– Он же давно отошел от оперативки, а значит, и партнеров у него не могло остаться, согласен?
– На этот раз обожду соглашаться. Союзников у него, судя по нашим данным, всегда было в достатке. И вряд ли он порвал с ними раз и навсегда. А любителей поработать за хорошие деньги всегда хватало. Я не хочу, чтобы кто-то из них перебежал нам дорогу и мы оказались перед пустым хранилищем.
– Если они даже есть – как им было узнать, где мы его перехватили и куда упрятали?
– Если бы у них не было своих способов связи, к ним никто и не стал бы обращаться – тем более мы. Подожди – он быстро разберется в обстановке и позовет свою команду. Уверен – они появятся тут в самом скором времени.
– Но ведь в памяти его ты ничего не нашел.
– Это ничего не значит. Чтобы разобраться в его знаковой системе, нужно гонять машину месяц, а то и больше. А тут что у нас есть? Свои мики – вот и все…
Последние слова прозвучали ближе и яснее предыдущих и сопровождались звуком отодвигаемого кресла и неторопливых шагов, Верига (голос, несомненно, принадлежал ему) встал и приблизился к балюстраде. И выплеснул что-то на землю, блеснувшая в тусклом свете струя жидкости разбилась о грунт в метре от меня, несколько брызг попало на лицо и пришлось сделать усилие, чтобы не выругаться от неожиданности. Вериге оставалось лишь перегнуться через перила, чтобы увидеть меня буквально у себя под ногами. Но он, наверное, смотрел налево – туда, где перебранка медленно затухала. Может быть. Верига и посмотрел бы вниз – хотя бы чисто механическим движением, – но очередная реплика собеседника отвлекла его.
– Увидишь: через час он будет спокойно спать в своей постели, и ни одна собака его не потревожит.
Судя по голосу, Верига повернулся ко мне спиной.
– Пиво согрелось, – пробормотал он. – Как моча… Его коллега тему о пиве не поддержал:
– А если он действительно одиночка – что скажешь тогда?
– Скажу, что ты был прав, и его можно использовать. Хотя… может быть, безопаснее будет просто устранить – раз и навсегда. Решать будем завтра. Мы ведь договорились ждать до утра, разве не так? Я более чем уверен: кто-то придет. А когда и второй окажется у нас, разговаривать с ними будет куда легче.
– Еще пива?
– Не откажусь…
Снова ножки кресла скрежетнули по полу. Я не стал ждать продолжения. Пополз, соображая на ходу. Значит, все-таки предполагают, что у меня есть партнер, но не знают, кто он. Все правильно. Хорошо, что предупредили. Повезло, что пиво не попало на меня: был бы весь в грязи, и меня обязательно запомнил бы любой встречный – а они наверняка будут. А сухую пыль стряхну с одежды, да в темноте она и не бросится в глаза никому…
На ноги я поднялся, когда дом остался уже далеко позади.
Окна «культурного центра» были по-прежнему темны. Но это совершенно ничего не означало. У входа два телесно одаренных мужика оглядели меня, но не сделали никакой попытки задержать. Дверь передо мною гостеприимно распахнулась, позволив музыкальной фразе вырваться изнутри на улицу, музыка была бравурной, я бы даже сказал – лихой, там, внутри, похоже, веселились вовсю: грустить или тихо размышлять под такой аккомпанемент не смог бы даже закаленный отшельник, будь он и совершенно глухим. В обширном холле я не увидел никого, если не считать парочек в темных углах, истово предававшихся древнему ритуалу сближения; все, впрочем, оставалось в пределах приличия. Я миновал холл, не задерживаясь, направление мне указывала все та же музыка, мало чем отличавшаяся от грохота, какой производит товарный поезд, груженный пустыми бочками и мчащийся под уклон. Сквозь камнепад ударных временами прорывались протяжные глиссандо духовых, больше ничего различить было нельзя, но ритм был задан четкий, убедительный, так что, еще не дойдя до зала, я начал уже пританцовывать и так – вприпляску вступил в центр веселья.
И сразу же остановился, приторможенный неожиданностью.
Неожиданностью для меня оказались глаза и рты. Их было очень много, и они были единственным, что можно было видеть в кромешной мгле, заполнявшей зал. Множество круглых, светящихся фосфорическим зеленоватым светом глаз и губ – шевелящихся, возможно, даже издающих какие-то звуки, совершенно неразличимые в грохоте оркестра, наверняка на порядок усиленные мощной техникой. Я не сразу сообразил, что это был всего лишь светящийся грим, модный макияж; я давненько уже не посещал подобных сборищ. Глаза и рты летели, вихрились, исчезали и вновь загорались, когда невидимые их обладатели, выполнив очередную фигуру, оказывались лицом ко мне. Светящиеся пятна вокруг глаз и губ были выполнены по-разному – у одних обозначали лишь узкую каемку, у других захватывали чуть ли не половину лица; но так или иначе – в такой обстановке опознать кого бы то ни было не взялся бы, думаю, даже классный ясновидец. Да я и не знал, кого мне искать, оставалось только надеяться, что тот, кто пригласил меня сюда, сам меня и найдет. Так что самым разумным оказывалось стоять тут, на месте, до востребования.
Легко сказать. Пробыть здесь, на выбранном мною местечке у двери, даже одну минуту было не так-то просто и требовало основательных усилий. Не берусь определить, сколько веселящихся находилось сейчас в этом помещении, но если чего-то тут не хватало, то свободного места. Толкотня шла неимоверная, и чаще всего люди налетали именно на меня – потому что у меня не светилось вообще ничего, я был тут в полном смысле слова темной личностью. Прислонившись к стене, я выставил кулаки, изобразив подобие боксерской стойки, и принялся обороняться. И делать это пришлось усердно и порой даже свирепо. Правда, почти никто не пытался дать сдачи: тут хотели веселиться, оставляя драку до лучшего времени. Яркие круги возникали и возникали прямо передо мной, тела натыкались, порой раздавалось женское «Ax!» – тогда я задерживал руку, не нанеся удара или не сделав хотя бы толчка. И тем не менее, как я ни защищался – уже минуты через две начал уставать и решил, что намеченных шестисот секунд тут, пожалуй, и не протерплю.
И не выдержал бы – если бы в миг, когда последние капли моего терпения проступили на коже соленым потом и испарились, очередные глаза – зеленые лучащиеся круги, – поравнявшись со мною, не поспешили отпрянуть, но остановились и уперлись в меня взглядом. Они смотрели осмысленно, не как на что-то непонятное, неожиданное и досадное, но так, словно увидели именно то, что хотели найти. Я невольно опустил руки.
Мне были знакомы эти глаза. И знаком изгиб светившихся под ними губ.
– Э… – начал было я. Но меня прервали:
– Тес…
Я почувствовал, как меня берут под руку и увлекают за собою. Не к выходу, около которого я стоял, но прямо в беснующуюся, топочущую и, как я теперь понял, поющую что-то (а вернее, просто орущую) толпу. Толчки – локтями, плечами, задами – со всех сторон обрушились на меня – как доставали они и любого другого, и того человека, за которым я следовал, в том числе. Он шепнул мне на ухо – странно, что я разобрал эти слова в не утихающем громе:
– Потерпи, не обращай внимания…
Я последовал совету. И мы прошли еще несколько метров и остановились, как мне показалось, в самом центре сутолоки. Я только собрался возразить, как почувствовал, что в руку – ту, за которую меня придерживали, – суют что-то – маленькое, плоское, жесткое:
– Спрячь хорошо. Этого не должны найти.
– Что?..
– Просили передать от "Т". Они довольны. Теперь слушай…
Шепот в самое ухо я слушал примерно с минуту. Закончился же он словами:
– Теперь кричи!
– Что?
– Ори что попало. Тут надо, как все…
И я заорал. Пользуясь тем, что все равно никто не разберет, кричал я то, что никак нельзя услышать в приличном обществе. Может показаться странным, но я почувствовал, что на душе становится легче. Я уподобился толпе, и уже без обиды принимал толчки и пинки, пока мы, вновь двинувшись, пробирались к выходу. Но при этом я все еще ничего не понимал.
– Слушай, как ты…
– Что? Не слышу.
