Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир (книги онлайн полные .txt) 📗
— Я ухожу…
Лама повернулся и пошел, пробираясь между бревнами и арматурой. Он старался удержать равновесие, но при том не замедлить бега.
Мы провожали его взглядами.
— Надо возвращаться к взводу, — сказал Шейн.
— Вы… не арестуете меня? — спросил я. Глупо спросил.
— Зачем? — удивился разведчик.
Он пошел в сторону развалин.
Секунду я колебался, какое из его пожеланий выполнить: высказанное вслух — о возвращении в траншею — или не высказанное вовсе — о следовании за ним в развалины.
Я выбрал второе.
Не оборачиваясь, Шейн вошел в узкое пространство, бывшее когда-то прихожей небольшого дома.
И исчез.
Я осторожно ступил за ним в это пространство и увидел лестницу.
Лестница была каменная, сложенная из плит. Она уходила вглубь, ступенек на десять, в обрушившийся подвал, но там, внизу, Шейн, присевший на камень, оказался под козырьком балок, образовавших полдома.
Шейн достал сигареты, закурил.
— Вам не хочется, — сказал он утвердительно.
Я стоял на лестнице.
— Спускайтесь. Это одно из немногих мест в мире, которое нельзя наблюдать сверху, с неба.
Я понял Шейна. Он был прав. Я тоже об этом думал. Я спустился и присел на корточки рядом с ним. Глаза быстро привыкли к полутьме. Огонек сигареты, когда разведчик затягивался, освещал его лицо — оно становилось дьявольским.
— Значит, вас не убедили речи майора и даже самого патер-ламы? — сказал Шейн.
— Не убедили.
— Вам повезло, — сказал полковник. — Обычно таких, как вы, с иммунитетом против амнезии, безжалостно уничтожают как еретиков и предателей. Вы могли кончить жизнь на плахе или на костре. Впрочем, вы и сейчас этим рискуете.
— Я не виноват, что кое-что помню.
— Что? — спросил Шейн.
— Это не мой родной город, — сказал я, — за нашими спинами. Это декорация. И мне интересно понять, кому это нужно?
— Разве ты не хочешь воевать? — спросил Шейн. — Разве ты не пришел сюда добровольно, потому что ты уже не ведаешь другой жизни, кроме профессии убивать и быть убитым?
— А вы? — спросил я.
Интимность убежища уравнивала нас. Мы были сродни пионерам в лагере, которые забрались в пещеру под вывороченным бурей деревом и тайком курят или рассказывают страшные истории про черную руку.
— Я доживаю свой срок, — сказал Шейн. — Я как мастодонт. Со временем гипноз амнезии истончается, изнашивается, и ты постепенно возвращаешься к старой памяти. Это почти неизбежно. Поэтому люди подолгу здесь не держатся. Средняя рассчитанная продолжительность жизни — пять-шесть боевых периодов. Если ты не погиб, то становишься командиром роты, а то и полка. Командование по большей части — ветераны. А я мастодонт. И если командующий фронтом или даже командир полка живут в странном мире полусна-воспоминания, то я, как самый старый из воинов, оказался жив по недоразумению. Я хитер — я перехитрил смерть, потому что знаю обо всем больше, чем каждый из них. Начальников безопасности боятся и стараются убить. Я не хочу, чтобы меня убивали. А ты исключение — ты первый новобранец, который все вспомнил с самого начала. Ты мне нужен. Мне одному их не обмануть и не уйти отсюда, от неизбежной смерти. Тебе одному тоже не уйти. Не один патер-лама заподозрил неладное, я тоже выделил тебя из новобранцев, и в моем сердце воскресла надежда. Прости, что говорю красиво, это от волнения.
— Вы давно здесь? — спросил я.
— Девятый или десятый боевой период.
— Что такое боевой период?
— Это война.
— Какая война? Кто с кем воюет?
— Мы — с жестокими ублюдками, которые не знают пощады и готовы растерзать наших жен и отцов, дожидающихся своей участи в нашем родном городе.
— Пожалуйста, не говорите так со мной!
— Ах какие мы спесивые! Я все расскажу тебе… Но не сейчас. Береги себя, мой ангел. Иди, не оборачивайся, я сам тебя найду. Спеши.
Меняя тон и высоту звука, загудела пронзительная сирена.
— Вот и бой, — сказал Шейн с каким-то облегчением.
Я нагнулся, чтобы не разбить голову о балку, и поднялся по ступенькам.
— Иди и не оглядывайся, — сказал разведчик. — С этой секунды за тобой начинают следить сверху. Если они заподозрят неладное, то пришлют шар. Это их глаз. Но учти, что если они рассердятся, то могут убить тебя молнией, вылетающей из шара.
По настойчивости в голосе Шейна и по отчаянному гудению сирены я понял, что задерживаться нельзя и все мои вопросы останутся сейчас без ответа. Но главное произошло — я нашел себе союзника, причем Вергилия по этим кругам ада.
Я выбрался из укрытия и в две минуты добежал до траншеи, которая вела в расположение моего взвода.
Там, на открытом месте, я обернулся.
Шейна не было видно.
Пригибаясь, я добрался до своего взвода.
Там незнакомый мне офицер в сопровождении двух солдат с мешками, как у Дедов Морозов, принес боевое снаряжение: каждому выдали по каске и серебряной металлической маске с прорезями для глаз. Офицер называл маски забралами. Он следил, чтобы каждый экипировался как положено.
Офицерам выдали бронежилеты, ношеные-переношеные. Даже завязки у них были оборваны и подшиты.
Когда офицер убедился, что все мы снаряжены и лица наши спрятаны от посторонних взглядов, он сказал:
— До начала личного поединка осталось шесть минут. Прошу всех собраться в яме командира роты для просмотра только что добытого нашей разведкой документального трофейного фильма.
Офицер натянул на лицо маску.
По траншее быстро шел разведчик. Его длинные руки почти касались земли, он был единственным, не надевшим маску.
Сзади семенил патер-лама, который тащил белый рулон, а также кубик с объективом.
Мы потянулись следом за ними в штаб роты, к Коршуну.
Там патер-лама прикрепил развернутый в белое полотно рулон на стенку ямы.
Я приглядывался к Шейну, мне по-мальчишески захотелось перехватить его взгляд, но полковник меня не узнавал.
Это было хорошим знаком. Следовательно, он намерен сохранить наш разговор в тайне.
Но как он успел достать патер-ламу и прибыть к нам из тыла?
Шейн опустился на койку Коршуна, остальные уселись кто как мог — в большинстве на пол или на койки. Кубический аппаратик поставили на стол.
— Наша разведка достала кинофильм, снятый ублюдками совсем недавно, час назад, на территории, временно захваченной врагом, — сказал полковник скучным учебным голосом.
Патер-лама включил аппарат, конус света упал основанием на экран, и по нему сначала побежали какие-то полосы, превратившиеся в изображение большой, незнакомой мне ямы.
— Это наш лазарет, — сказал полковник. — Многие из вас в нем были, но, к сожалению, забыли об этом. Для сведения новобранцев сообщаю, что этот госпиталь был захвачен ублюдками, потому что ваши старшие товарищи по оружию бежали, оставив позиции.
— Это не так, — сказал Коршун, но полковник его не услышал. Яма была длинной, и койки в ней, непокрытые, сбитые как длинные низкие столы, стояли в два ряда, головами к стенкам и ногами к проходу. На койках лежали раненые.
Только странные раненые.
Нет, не совсем так… когда ты внутренне не готов, даже в воображении, представить какую-то сцену, то глаза начинают тебя обманывать. Это были кадры из фильма ужасов, только вместо клюквенного сока в нем использовалась человеческая кровь.
Три человека в округлых шлемах и в золотых щекастых масках медленно двигались вдоль ряда коек, и мы их увидели в тот момент, когда половину ямы они миновали и как раз стояли перед койкой в середине палаты.
У одного в руках был широкий, с загнутым лезвием меч, двое других несли большую корзину.
Очень просто и деловито, даже поддерживая, как было очевидно из движений губ и свободной руки, разговор со своими товарищами, самый высокий из людей взмахнул мечом и отрубил голову раненому. Причем нет, не так. Он хотел отрубить голову, но меч соскользнул, хлынула кровь, раненый выгнулся, стараясь подняться, руки его рванулись к шее, и палачу пришлось ударить еще раз, чтобы голова и пальцы, закрывающие шею, оторвались от туловища и упали на пол.
