Диптаун. Трилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
И это хорошо, наверное. Иначе мы до сих пор сидели бы в пещерах, подкармливая хворостом Красный Цветок, зажжённый молнией.
Ты славный мальчик, Ромка. Ты ухитрился прийти к правильному выводу неверным путём. Словно шёл Зеркальным Лабиринтом, тычась в стекло – и всё же прошёл его до конца. Я ещё не могу понять, почему ты прав, но ты всё-таки прав, Ромка…
Прохожу мимо равнодушного портье, открываю двери. Улица Диптауна, люди, машины, огни реклам. Я знаю то, что способно изменить мир. Я могу отдать миру чудо.
Но не вправе – потому, что оно живое.
Оно само по себе, за ним ни наша жизнь, ни наши радости, ни наши беды. Что отделяет меня от Неудачника – холод космоса, или непредставимая бездна иного пространства? Какая разница, он всё равно живой!
Я иду по улице, не поднимая руки на радость «Дип-проводнику». Это знакомый вдоль и поперёк русский район, дойду и пешком. Мне надо понять Неудачника до конца. Прежде чем он уйдёт навсегда. Надо успеть что-то сказать, что-то сделать.
Церковный квартал – золочёные купола православных храмов, соборы католиков, скромные синагоги и мусульманские минареты. Кружево храма александровцев, чёрная пирамида сатанистов, и как самая великолепная из всех насмешек – огненная реклама над пабом, логовом добродушной и страдающей лёгким ожирением секты Поклонников Пива.
Я мог бы многое тебе показать, Неудачник. Зоопарки, где живут стеллеровы коровы и мамонты. Книжные клубы, где спорят о хороших и умных книгах, выставки пространственных дизайнеров, где рождаются новые миры, врачебную конференцию, где сходятся врачи со всего мира, консультируя больного из богом забытой провинции… На конференцию нас так просто не пустят, но я взломал бы дверь, и мы тихо постояли бы в сторонке, глядя, как американский анестезиолог и русский хирург продумывают операцию для чернокожего заирского шахтёра… Я отвёл бы тебя на оперу, где каждый музыкант – гражданин мира, и на спектакль, где каждый зритель – участник пьесы. В храмах мы поклонились бы всем богам, забывая о том, что они злы. Мы постояли бы на детской площадке, где малышня катается на «настоящих» гоночных машинах, и посочувствовали гринписовцам, спасающим ежей на европейских автострадах. Картинная галерея Диптауна могла бы отнять у нас целый месяц – попробуй, пройди подряд Эрмитаж и галерею Прадо, Третьяковку и Лувр. Но хотя бы сутки ты мог пожертвовать… вместо того, чтобы сидеть под багровым небом «Лабиринта». В студенческом квартале ты помог бы первокурснику из Вологды постичь тайны сопромата, а я объяснил бы канадскому художнику, почему не следует детализировать изображение осеннего леса. Это вовсе не злой мир, глубина. Вовсе не «мордобой и разврат». Разве я виноват, что твой путь прошёл по боевым аренам и публичным домам, с погоней за спиной и неизвестностью впереди?
А ведь, наверное, это было не случайно. Ты сам выбрал этот путь. «Лабиринт», «Звезды и планеты», «Всякие забавы», эльфийский Лориен… Ты вобрал в себя глубину, и показал – не себе, а мне, какова она. Всю нетерпимость и глупость, всю агрессию, что живёт в нас. И ты не хуже меня знаешь – не только из этого соткан виртуальный мир.
Как жаль, что ты всё-таки прав, Неудачник. Мир судят не по лучшим его качествам. Иначе фашизм стал бы расцветом техники, вёрткими самолётами и могучими моторами, а не трубами концлагерей и мылом из человечьего жира.
Ты вынес свой приговор, и объяснил, почему он таков.
Вправе ли мы обижаться?
Вправе ли бить себя в грудь и кричать: «Мы добры!»
Но ты не можешь, не должен унести с собой лишь это! Человеческую грязь и красоту безлюдных гор, технологию, ставшую на службу пороков! Иначе – зачем мы в глубине? Чего мы стоим?
…Я стою у дверей католического собора, роскошного и давящего, великого и нелепого. Можно пойти и помолиться древнему богу, которого, всё-таки, нет. Можно вернуться домой и пожать Неудачнику руку на прощание.
И ни одно решение не будет правильным.
– Леонид?
Подошедший человек мне совершенно не знаком. Низенький, с невыразительным скучным лицом, старых джинсах и вислом свитере. Скучный и обыденный, ему не в виртуальности место, а в очереди за разливным «жигулёвским». Но он знает моё имя – значит, он враг.
– А вы от кого? – спрашиваю я. – «Аль-Кабар»?
Человечек не отводит взгляд.
– Леонид, ты видел меня в другом облике. Без лица.
– Дмитрий?
– Да. Может быть всё-таки будем на «ты»?
– Ты сволочь, – соглашаюсь я.
– Леонид, я прошу тебя о разговоре. О пяти минутах разговора.
Неужели это – основной облик Димы Дибенко? Я видел его фотографию, но давным-давно, на ней он был слишком молод. Значит, он – невзрачный и обыденный? Маленькая собачка – век щенок. Этот парень придумал дип-программу и уронил мир в глубину? Отгрёб миллионы и получил долю в «Микрософте» и «Америка он Лайн»? Первым понял, что Неудачник – пришелец извне?
– Пять минут.
– Леонид, отойдём…
Его голос всё же не вяжется с внешностью. Если он и умел говорить просительным тоном – то это осталось в прошлом.
Мы обходим собор, Дибенко отпирает ключом причудливой формы калитку, ведущую в сад. Здесь тихо и спокойно. Ивы, тополя, ровные аллейки… камни… знакомой формы.
– Блин, – только и говорю я.
– Да, это кладбище… – бормочет Дибенко. – Я… я люблю сюда приходить. Как-то успокаивает… настраивает на философский лад.
Наверное, нет в этом ничего необычного. Но я смотрю на надгробные памятники, на аллеи, на девушку, что сидит вдали на траве, у маленького бюста, прижав ладони к лицу. Это не скорбящий человек, это нарисованная плакальщица, электронный эквивалент мраморных ангелочков.
Виртуальность – это жизнь. Но жизнь немыслима без смерти. И друзья хоронят здесь тех, кто уже никогда не нырнёт в глубину, не наденет виртуальный шлем.
«Он верил в чудо» – короткая, словно проклятие, фраза на ближайшем камне.
Прости, незнакомый мне человек. Ты верил в чудеса и прыгал в разноцветье виртуального мира. Но вот, память о тебе лежит здесь, а где-то в настоящем твоя могила зарастает бурьяном. Твои друзья приходят сюда, затратив полдоллара, а земля, принявшая твой прах, рождает новую жизнь. Может быть, честнее было бы твоим друзьям потерять час-другой жизни – чтобы глотнуть водки на твоей настоящей могиле?
Свобода. Не мне судить!
– Я слушаю тебя, Дима, – говорю я.
У Дибенко красные, словно от недосыпания, глаза. У него мятое лицо. Он втащил меня в чудо – которому я не нужен, он расправляется с дайверами, как со слепыми котятами. Но он создал этот мир, и я обязан его выслушать.
– Не спрашиваю, как ты вырвался, Лёня, – произносит Дибенко. – Я понимаю, ты всё-таки получил свою награду…
– Какую ещё награду? За что?
– За предательство, – Дибенко смотрит мне в глаза. – Что, слово коробит? А ведь это предательство! Всех нас, всех людей, что живут сегодня! Ты смог стать его другом. Я знал, что ты это сможешь, знал, потому и нанял тебя, именно тебя! Зря, наверное. То, что я мог предложить – гроши…
– Дима, ты понимаешь, чем стала виртуальность?
– Свободой!
– Тогда в чём ты меня упрекаешь? Мы не в праве требовать от Неудачника ничего! Ни-че-го!
– Почему же не вправе? – Дибенко облокачивается на надгробие «верящего в чудо» и усмехается: – Да, пусть не формулы и чертежи… не вакцины и рецепты справедливого общества. Но хоть надежду он мог нам дать! Нам, всем! Если он пришёл – значит, всё будет хорошо! Если он есть – значит, мы не захлебнулись свободой!
Кажется, я снова чего-то не понимаю!
Но Дибенко продолжает, и я молчу.
– Думаешь, я знал, что делаю? Тогда… Нет! Я напился! В драбадан, в дрызг, в стельку! Прилип к машине, а спать не хотелось, и играть тоже не хотелось, работа поперёк горла стояла, начал подбирать цветовую палитру, ритм изображения… очень хотелось музыку наложить, а машина дохлая была, без саунд-карты!
Значит, не врут легенды…
– Я не знаю, как! – кричит Дибенко. – Это она захотела родиться, а не я её родил! Это глубина, глубина пришла сквозь меня – в мир! Я понял, я почувствовал, но я – не творец! Лишь проводник, перо, которым двигала чья-то рука! Издалека, сквозь мрак, сквозь тишину – дотянулась, и заставила сделать! Её! Дип-программу!
