Горы судьбы (сборник) - Карсак Франсис (бесплатные серии книг TXT) 📗
Тщательная проверка позволила через несколько дней обнаружить изменника, который передал мой шифр фаталистам. Им оказался молодой теки, секретарь открытых заседаний Совета. Его немедленно лишили звания, однако не успели отправить на Плутон: исправительная колония уже была эвакуирована оттуда на Землю.
Nova Soils
А дни летели! Мало-помалу Земля удалялась от Солнца по все более широкой орбите, увлекая за собой Луну. Венера приближалась к Земле: ее космомагниты работали интенсивнее, чтобы Венера не отставала от нас — ведь ей пришлось стартовать с более близкой к Солнцу орбиты! Из-за этого там произошло несколько сейсмических толчков, впрочем, не причинивших вреда. К концу года видимый в небе диск Солнца уменьшился, средняя температура Земли стала снижаться, и мы вынуждены были переселить в подземные заповедники наиболее теплолюбивых животных.
В том же году мы с Ренией поженились. Повсюду царило спокойствие, фаталисты были, видимо, окончательно разгромлены или ушли в глухое подполье. Свадьба наша была незаметной и скромной, как мы оба того хотели.
Три месяца спустя мы начали делать запасы воды. Обширные подземные резервуары были вскоре заполнены. Мы уже пересекай орбиту Mapca, где несколько археологов все еще продолжали лихорадочные поиски, надеясь проникнуть в тайны прошлого обреченной планеты. Затем сила и направление действия геокосмосов были изменены, и Земля в сопровождении Венеры, которая казалась в небе второй луной, вышла из плоскости эклиптика, чтобы пройти над поясом астероидов.
До этого момента повседневная жизнь людей оставалась без особых изменений. Но теперь, несмотря на накопленные океанами запасы тепла, температура начала быстро падать, и над Землей бушевали метели. Все живые существа — во всяком случае особи, выбранные для продолжения рода, — были постепенно переведены в подземные парки. Уже и в Хури-Хольде на поверхности работали только самые необходимые группы техников, и лишь Совет Властителей должен был оставаться в Солодине до самого последнего часа. Огромные герметические ворота отделили верхний город от нижнего. В других городах высоких широт все наземные строения были давно уже эвакуированы. Человечество готовилось к великой зимовке.
Когда мы пересекли орбиту Юпитера, океаны замерзли даже на экваторе и по ночам температура падала до минус 70 градусов. В чистом небе ни облачка: вся атмосферная влага давно уже окутала Землю снежным белым саваном. Почти все формы животной жизни исчезли, и только растения еще сопротивлялись. То же самое происходило и на Венере.
Наконец, когда мы пересекли орбиту Урана, Совет, в свою очередь, спустился в нижний город, и я тоже окончательно поселился во Дворце Планет на глубине шестисот метров. Большие экраны в моем кабинете создавали иллюзию окон, глядящих в черное небо. Атмосферное давление быстро падало, а сжиженный воздух ложился серым покровом на обычный снег.
Я еще поднимался изредка, обычно вместе с Ренией и Кельбиком, в мой старый кабинет на верхнем этаже Солодины. Маленький терморадиатор поддерживал там сносную температуру, а герметические окна были усилены дополнительными рамами, чтобы выдерживать внутреннее давление. Я хорошо помню день, когда мы пересекли орбиту Гадеса. Все трое мы сидели на своих обычных местах, но сейчас мой кабинет, когда-то заваленный всякими документами, был чист и гол, если не считать листа белой бумаги на моем столе, — мы по-прежнему пользовались бумагой, правда, не такой, как ваша, по составу и гораздо более прочной. И на этом листе лежал грубый каменный топор. Давным-давно мне подарил его мой покойный друг, геолог Рварк. Топор относился к первой доисторической эпохе, и я хранил его как символ непрерывности человеческих усилий и, может быть, как счастливый талисман. Он воплощал в моих глазах дух наших предков, которые сражались с враждебной природой, победили, выжили и завещали нам никогда не сдаваться! Возможно также, что это оружие безвестного воина давно забытых времен как-то ассоциировалось у меня с борьбой, в которую вступили мы. Я сидел возле окна. Снаружи была ночь, усеянная звездами, и среди них, в неизмеримой дали, чуть крупнее других и немного ярче сверкало Солнце — отец всего сущего. У самого горизонта на фоне неба еле выделялся бледный диск нашей старой, верной Луны. Венера была едва видна.
Передо мной простирался мертвый город, освещенный только прожекторами обсерватории. Здания утопали в снегу в отвердевшем воздухе и напоминали горбатые спины гигантских животных. Под холодным слабым светом лишь отдельные деревья, убитые слишком долгой зимой, еще вздымали с террас оголенные ветви.
Я включил экран и увидел лицо Верховного астронома Керлана.
— Когда мы пересечем границу? — спросил я.
— Через три минуты пятнадцать секунд…
Граница! Так мы называли теоретическую орбиту Гадеса. Это была для нас граница Солнечной системы.
Минуты неощутимо уходили. Нам следовало бы присоединиться к тем, кто ожидал в нижнем городе нас, но я предпочел более интимную атмосферу моего старого кабинета. В сущности, эта граница не имела никакого значения, но все мы, текны и триллы, привыкли к мысли, что настоящий большой путь через космос начнется тогда, когда мы пересечем эту условную черту.
Раздался легкий хлопок. Кельбик торжественно откупорил бутылку маранского вина и наполнил три бокала, поставленные Ренией на стол. Мы ожидали в молчании.
Сначала тихо, затем все громче и громче, все мощнее и гуще запели сирены города, усиленные динамиками. Вой сирен терзал наш слух, как жалобный стон всей планеты, как безумные голоса машин; изнемогавшие от непосильного напряжения. Откуда-то сверху, с купола Солодины, луч прожектора в последний раз осветил террасы, вырывая из темноты отдельные контуры и отбрасывая жесткие тени. Затем отовсюду взвились ракеты. Они взлетали в черное небо, рассыпая разноцветные искры, и тут же падали маленькими огненными кометами. И сразу все кончилось. Сирены умолкли, прожектор погас. Земля пересекла границу. Мы долго сидели молча. Наконец я встрепенулся, взял Рению за руку.
— Довольно, пора спускаться! У нас еще много работы…
Прошло несколько недель, и мы уже удалились на безопасное расстояние, когда однажды в несусветную рань меня разбудил сигнал видеофона. На экране появилось взволнованное лицо Хани.
— Орк, скорее приходите, на Солнце замечены первые признаки реакции. Рения, ты здесь? Приходи тоже!
Мы торопливо оделись и бросились к лифту. Через несколько минут мы уже были у входа в центральную обсерваторию, где едва не столкнулись с взъерошенным и тоже полусонным Кельбиком.
Хани ожидал нас в окружении целого штаба своих астрономов. Он был в отчаянии. Я не стал тратить времени на утешения.
— Вы сказали: "первые признаки реакции". Почему так рано? Вы уверены?
Не говоря ни слова, главный астроном Керлан протянул мне фотоснимок, сделанный автоматической обсерваторией на Меркурии. Я склонился над снимком, а Кельбик рассматривал его через мое плечо.
— Ну что скажешь?
— Орк, ты знаешь, я ведь не астроном, дай мне показания спектрографа, клочок бумаги и компьютер, и я скажу тебе свое мнение.
— Как будто ничего страшного нет. Но ты прав, надо рассчитать. Что вы думаете об этом, Ртхал?
Ртхал, специалист по Солнцу, взял в руки фотографию.
— Согласно вашим расчетам, Орк, которые мы проверили и уточнили по методу Кельбика, первым признаком должно быть появление на Солнце особо темного, быстро увеличивающегося пятна с температурной инверсией. Вот серия снимков, на которых зафиксировано это явление.
Ртхал показал нам, как на снимках сначала появилось крохотное пятнышко, почти незаметное на солнечном диске, как оно быстро росло, а затем вдруг исчезло и сменилось расплывчатым светлым полем, особенно ярким в том месте, где первоначально находилось черное пятно.
— Все цифровые данные в вашем распоряжении, — закончил Ртхал.
— Хорошо. Установите прямую связь с центральной вычислительной станцией. Пойдем, Кельбик!
