А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2 - Стругацкие Аркадий и Борис (полная версия книги .txt) 📗
И Рю Васэда, атмосферный физик, думал о Горбовском. Он размышлял над его прощальными словами: «Посмотрю, стоит ли». Васэда очень боялся, что Горбовский, вернувшись, скажет: «Не стоит». Так уже случалось несколько раз. Васэда занимался бешеными атмосферами и был вечным должником Горбовского, и каждый раз ему казалось, что он отправляет Горбовского на смерть. Однажды Васэда сказал ему об этом. Горбовский серьезно ответил: «Знаете, Рю, еще не было случая, чтобы я не вернулся».
Генеральный уполномоченный Совета Космогации, Директор транскосмической звездолетной базы и лаборатории «Владислава ЕН 17», профессор и Десантник Август Иоганн Бадер тоже думал о Горбовском. Почему-то он вспомнил, как пятнадцать лет назад на Цифэе Горбовский прощался со своей матерью. Горбовский и Бадер уходили к Трансплутону. Это очень печальный момент — прощание с родными перед космическим рейсом. Бадеру показалось, что Горбовский простился с матерью очень небрежно. Как капитан корабля — тогда он был капитаном корабля — Бадер счел своим долгом сделать Горбовскому внушение. «В такой печальный момент,— сказал он строго, но мягко,— ваше сердце должно было биться в унисон с сердцем вашей матушки. Высокая добродетель каждого человека состоит в том, что...» Горбовский слушал молча, а когда Бадер закончил выговор, сказал странным голосом: «Август, а у вас есть мама?» Да, он так и сказал: «мама». Не мать, не муттер, но — мама.
— ...Вышел на ту сторону,— сказал Васэда.
Валькенштейн поглядел на экран. Всплески туманных пятен исчезли. Он поглядел на Бадера. Бадер сидел, вцепившись в сиденье стула, и у него был такой вид, словно его тошнит. Он поднял на Валькенштейна глаза и вымученно улыбнулся.
— Одно дело,— сказал он, старательно выговаривая буквы,— когда ты сам. Абер совсем другое дело, когда некто другой.
Валькенштейн отвернулся. По его мнению, было совершенно безразлично, кто делает дело. Он поднялся и вышел в коридор. У кессонного люка он увидел незнакомого молодого человека с бритым загорелым лицом и бритым лоснящимся черепом. Валькенштейн остановился, оглядывая его с головы до ног и обратно.
— Кто вы такой? — спросил он неприветливо. Меньше всего он ожидал встретить на «Тариэле» незнакомого человека.
Молодой человек кривовато усмехнулся.
— Меня зовут Сидоров,— сказал он.— Я биолог и хочу видеть товарища Горбовского.
— Горбовский в поиске,— сказал Валькенштейн.— Как вы попали на корабль?
— Меня привез директор Бадер...
— А...— сказал Валькенштейн. (Бадер прибыл на звездолет два часа назад.)
— ...и, вероятно, забыл про меня.
— Естественно,— сказал Валькенштейн.— Это вполне естественно для директора Бадера. Он весьма взволнован.
— Я понимаю.— Сидоров поглядел на носки своих ботинок и сказал: — Я хотел переговорить с товарищем Горбовским.
— Вам придется немного подождать,— сказал Валькенштейн.— Он скоро вернется. Пойдемте, я провожу вас в кают-компанию.
Он проводил Сидорова в кают-компанию, положил перед ним пачку последних земных журналов и вернулся в рубку. Десантники улыбались, Бадер утирал пот со лба и тоже улыбался. На экране опять бились туманные всплески.
— Возвращается,— сказал Диксон.— Он сказал, что одного витка на первый раз достаточно.
— Конечно, достаточно,— сказал Валькенштейн.
— Вполне достаточно,— сказал Васэда.
Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Васэда.
— Все в порядке,— сказал Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал.— То есть что я говорю — все в порядке. Все никуда не годится.
— А что именно? — осведомился Валькенштейн.
— Я есть хочу,— заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав.— Дурацкая планета,— сказал он.
Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.
— Дурацкая планета,— повторил Горбовский, глядя поверх голов.
— Это весьма трудная планета для высадки,— подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.
— Дайте мне поесть,— сказал Горбовский.
В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.
— Сидите, сидите,— благосклонно сказал Горбовский.
— Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.
— Ничего особенного,— сказал Горбовский.— Наши боты не годятся для высадки.
— Почему?
— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.
— Атмосферные магнитные поля,— сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.
— Может быть,— сказал Горбовский.
— Что же,— неторопливо сказал Бадер.— Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.
— Дайте, Август,— сказал Горбовский.— Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.
— Господи,— сказал Валькенштейн.— Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.
— Ничего,— сказал Горбовский.— Вспомнишь. Послушайте...— ласково сказал он,— Дадут мне сегодня покушать?
— Сейчас,— сказал Валькенштейн.
Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.
— Стол накрыт, Леонид Андреевич,— сказал он.
Горбовский нехотя поднялся с дивана.
— Всегда надо подниматься, когда надо что-нибудь делать,— сказал он.
Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.
— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид,— сказал он слабым голосом.— Наиболее лучшую.
— Дайте, Август,— сказал Горбовский.— Самую лучшую. А кто этот молодой человек?
— Это Сидоров,— объяснил Валькенштейн,— Он хотел говорить с вами.
Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
— О,— сказал Бадер.— Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам...
— Я Сидоров,— сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него.— Михаил Альбертович. Биолог.
— Уэлкам, Михаил Альбертович,— сказал волосатый Диксон.
— Ладно,— сказал Горбовский.— Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван...— он понизил голос до конфиденциального шепота,— но на нем расселся Бадер, а он Директор.
— Не вздумайте взять его,— сказал Валькенштейн по-японски.— Мне он не нравится...
— Почему? — спросил Горбовский.
Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.
— Я вам не советую,— сказал Валькенштейн.
Горбовский закинул руки за голову.
— Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.
— Почему — плакать? — спросил Горбовский.
Сидоров нахмурился.
— Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря...
— Да, это обидно,— сказал Горбовский.
Сидоров сцепил пальцы.
— Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
— Понимаю,— сказал Горбовский.— Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог...
— Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
