Далекий светлый терем (Сборник) - Никитин Юрий Александрович (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Все равно скорость работы потрясала и даже тревожила. У нас ушли бы годы. Даже с готовой аппаратурой еще долго выдерживали бы натиск комиссий, убеждая, оправдываясь, уточняя, согласовывая. Куда проще здесь. Дан приказ – выполняй!
На следующий день империя готовилась ликовать по случаю дня рождения императора. В институте уже украшали лентами его статуи, готовили жертвенные столы. Император был приравнен к живому богу, ему полагаются жертвы не меньшие, чем самому Юпитеру, его предку. Я отправился проведать Тверда, место которого было на нижнем этаже вместе с охраной и младшими жрецами.
Тверд жил на положении младшего жреца. Правда, ночевал он не в институтской казарме, а снял квартиру в городе, где поселил Илону. Он бы вовсе не заглядывал в храм Кроноса, но здесь ему выдавали каждый день по золотому на прокорм, и Тверд, хоть и с проклятиями, но появлялся.
– Мне нужен славянин, с которым я прибыл, – объяснил я обоим сопровождающим.
Меня постоянно сопровождали два младших жреца. Когда-то они были легионерами, об этом сами рассказывали с гордостью, служили в особых десантных отрядах, которым запрещено брать пленных, теперь прошли переподготовку и занимали промежуточное положение между техниками и вышибалами.
– Мне нужен Тверд, – повторил я тому, который казался поразвитее. Его звали Агапом. – Если его здесь нет, придется поискать на квартире. Кто знает, где он живет?
Второй жрец, Петроний, рослый светлоглазый детина, похожий больше на викинга, захохотал:
– В это время твой Тверд уже сидит в третьей таверне! Он настоящий парень. Вчера разнес двери одного заведения, куда его пытались не пустить. Как он их отделал! Одного прямо в морг уволокли. И все законно: его спровоцировали.
Они довольно заржали. Я сказал решительно:
– Что делать. Придется искать в тавернах. Я давно не видывал друга.
Агап усмехнулся:
– Наше дело сопровождать тебя. Ограничивать приказа не было. Только потом не скажи, что это мы тебя потащили по скверным местам!
В первой таверне Тверда не оказалось, но нам сообщили услужливо, что гиперборей был тут, выпил кувшин пива, разбил нос сармату и сломал руку рабу хозяина, после чего заплатил ущерб и ушел без помех. Во второй таверне объяснили, что Тверд был совсем недавно. Здесь он выпил кувшин вина, съел бараний бок с кашей, подрался с центурионами – вон там замывают кровь – и ушел, никем не задержанный.
Мои жрецы радостно ржали. Тверд им нравился все больше. А я смотрел на этих бородатых мужчин, и сердце сжималось. Я их понимал, более того – видел свое отражение. В детстве не мог понять, почему после победы не перебили всех немцев, почему не нападали на страны, которые меньше нас, почему не пошлем Красную Армию освобождать негров. В том возрасте я отвергал симфонии и одобрял марши, я бы тогда выпускал книжки только про шпионов и войну, я бы снес все театры и заменил их стадионами, где играли бы в хоккей, футбол, дрались бы боксеры, самбисты, дзюдоисты, каратеки. Я не знал о гладиаторских боях, но если бы знал? Милое жестокое детство, выбирающее кратчайшую прямую. Дать обидчику в морду! Сокрушить! Прыгнуть выше всех, выжать самую тяжелую штангу! Вперед, к звездам! Мы самые сильные, значит – мы и самые умные, и во всем самые лучшие…
Римляне остались взрослыми детьми. Скорострельные пулеметы еще не говорят о взрослости их создателей. Дети дошкольного возраста иной раз лучше нас с вами разбираются в технике, блещут в математике, делают опыты по химии, но все равно это еще не люди, а только личинки людей. Имаго станут не раньше, чем пройдут через сложнейшую, мучительную раздвоенность души, через понимание Достоевского, через бог знает какие сложности, которым не сразу отыщешь название, но без которых нет взросления, нет человека. И никакой технический прогресс еще не говорит о прогрессе вообще.
Тверда мы отыскали в шестой по счету таверне. Здесь, в низком помещении, за широкими столами насыщались крепкие мужчины. Одни были в легких доспехах, на поясах болтались акинаки и лазерные пистолеты, другие носили экзотические одежды. На поясах у каждого висело оружие, назначение которого с первого взгляда я понять не сумел. Хотя не сомневался, что это оружие. Здесь собирались настоящие парни, а без оружия их, похоже, не пускают даже в туалет.
Офицеры пировали во втором зале. Здесь чуть почище, народ покрепче, но могучая фигура гиперборея выделялась даже здесь. Тверд как раз шел от стойки, держа в каждой руке по грозди кружек с пивом. За столом, куда он направлялся, шумно веселились могучего сложения светловолосые мужчины. Все крепко сложенные, примерно одного возраста. Судя по внешнему виду – германские наемники. На столе ни одной амфоры с вином, зато от кружек с пивом не видно крышки стола.
Тверд расплылся в улыбке, широко развел руки, словно пытаясь обнять меня, не выпуская кружек.
– Юрай, дорогой! Рад тебя видеть. Эти двое с тобой?
– Со мной, – вздохнул я.
Тверд понимающе кивнул. Германцы негромко переговариваясь, с интересом присматривались ко мне. Тверд поставил кружки на стол, что-то сказал собутыльникам. Двое рассмеялись, поднялись, уступая мне место. Агапа и Петрония долго уговаривать не пришлось, оба позволили увести себя к другому столу, где тут же заказали большой кувшин вина. Впрочем, сели так, чтобы отрезать мне дорогу и к выходу, и к задней двери через кухню.
– Как твои дела? – поинтересовался Тверд, усаживаясь рядом. – Есть возможность вернуться на родину?
– Хороший вопрос, – ответил я искренне. – Я рад, что ты спросил именно об этом.
– А что я мог спросить еще? – удивился Тверд.
– Стал бы допытываться, какое мне отвалили жалованье, в каких апартаментах живу, сколько рабов и рабынь дали в услужение, какие льготы причитаются.
Тверд отмахнулся:
– Это все для ненастоящих людей. А ты – настоящий. И племя твое близкое нам, чую. Значит, для тебя благополучие родины важнее.
Германцы рядом весело спорили, орали песни. Нас никто не слушал, а микрофоны не ставят в подобных заведениях, рыбешка здесь мельче крючка.
– Если я стоящий человек, – сказал я, – то лишь потому, что родом из стоящего племени. Поверь, в моем племени большинство куда лучше меня.
Тверд довольно крякнул, залпом осушил половину кружки.
– Достойно говоришь! Пей, пиво здесь варят здорово. Эту корчму держит германец.
Я пригубил пиво. Оно напоминало перебродившие щи.
– Римляне вовсе не собираются отправлять меня обратно, – сказал я, понижая голос. – Я им открыл путь, а они тут же подготовили десантников! По их следам двинут армию!
Тверд спросил, сразу посерьезнев:
– Твой мир слаб? Отбиться не сумеете?
– Мы давно не воюем, – ответил я неохотно, понимая, что таким заявлением унижаю племя людей в глазах настоящего парня Тверда. – Мы взрослые, мы воюем доводами, идеями. Конечно же, мы справимся, в конечном счете. Но много людей все-таки погибнет! А нельзя, чтобы погибали даже красиво, по-геройски.
Я лепетал жалкие слова, у Тверда глаза становились недоверчивыми. Мой голос был слаб еще и потому, что меня не покидало нелепейшее беспокойство. Я боялся вторжения. Лазерные автоматы – не главное, но вот идеи. Да, бесчеловечность этого строя видна, но только человеку, а наш мир заполнен все же недочеловеками. Хоть они этого не знают, гордо именуют себя гомо сапиенсами. Но ведь гомо сапиенс – это еще не человек, а всего лишь «разумный». А разумный в нашем мире тот, кто умеет ковать мечи, пулеметы, атомные бомбы. Или, как говорят, не тот, кто изучает философию Достоевского, а кто изучает автомат Калашникова. Это нам только кажется, что симпатий к рабовладельческому строю быть не может! Никогда! Ни за что! Ни за какие пряники!!! Однако здесь уже основали города на Марсе, Венере, Ганимеде, в поясе астероидов. Пусть из ссыльных рабов, но все же колонии существуют! Здесь запустили межзвездную экспедицию. Здесь приказы выполняются мгновенно. Здесь правит железная рука, что так любезно простому человеку.
