Русалка - Черри Кэролайн Дженис (читаемые книги читать txt) 📗
Это сделал он, так она объяснила ему, сопротивляясь ее настойчивости. Он вынудил ее так поступить с Петром. А все, что она хотела, так это остановиться, если он будет продолжать идти вперед…
Для спасения Петра, так сказала она… И Саша, по ее мнению, был не в силах остановить ее…
Он и сам сомневался в своих возможностях и не мог ничем помочь.
Она оставляла ему лишь единственную возможность: всем сердцем желать, чтобы она не причинила Петру какого-то вреда. Она признавала за ним эту слабость, но, обращая ее на себя, она видела в ней залог их безопасности, возможность спасения Петра… Она уверяла его, что не следует быть таким дураком и пытаться остановить ход событий… Пусть все идет так, как должно идти…
Но он все еще не был уверен в этом…
И почувствовал, как что-то ускользает от него, ощутил почти безболезненную потерю, будто расстался с чем-то, что так и осталось для него тайной.
Та самая брешь, которая и была причиной этой загадочной потери, захлопнулась очень быстро, так что он не мог потерять что-то значительное, и, следовательно, не хотел вернуть назад то, о чем, как он был уверен, даже не имел понятия. Какой-то подлый обман, подумал он, как о чем-то маловероятном. Но именно при таком подходе доводы Ивешки были вполне логичны, и поскольку Петр теперь сидел выпрямившись и вытирая со лба пот, без всякого сомнения удивлялся тому, что с ним произошло, можно было думать, что она отступила. Ему даже пришло в голову, что Ивешка допустила ошибку, если надеялась, что может не брать его в расчет, потому что, на самом деле, он не был менее решительным, когда ему приходилось защищать что-то свое. Она напрасно думала, что может отделаться от него лишь легким испугом, как это казалось на первый взгляд.
Для начала он захотел увидеть ее, чтобы понять, что же все-таки она делала. И в одно мгновенье без всяких усилий увидел ее стоящей поблизости и пугливо озирающейся, в то время как Малыш, который не отходил от нее ни на шаг, каждую минуту менял положение и формы, постоянно затеняя ее, и поглядывал на нее почти как собака.
В то же время он видел и Петра, видел, каким бледным, а скорее изможденным и лишенным последних сил тот был.
Он не имел ничего, что бы отважился хранить и беречь. Несомненно, у Ивешки была какая-то малость, которая и привязывала ее к жизни. Малыш же был полностью вне его понимания, но тем не менее везде вокруг них не прекращалась жизнь. Ивешка, например, клялась и божилась, что не могла ничего получить от леса, но он не нашел почти ничего на своем пути, когда вошел в него, а войдя и протянув руку за помощью, получил ее и отдал Петру, и не важно, что через того часть этой силы перешла к Ивешке: этого было достаточно.
Больше, чем достаточно: кажется опасным для человека, который не подготовлен для этого, исключая, конечно, Ивешку. Поэтому Саша с одной стороны переживал за состояние рассудка Петра, а с другой не был намерен позволять Ивешке становиться сильнее, чем она была.
В этом, подумал он, была бы, должно быть, самая легкая и естественная ошибка, какую он мог совершить. Но у него не было особой жалости вовлекать его в нее, просто жалость не была свойственна в данный момент его образу мыслей, и если она попытается неожиданно сделать что-то с ним самим или с Петром, он не был намерен колебаться.
Сейчас, казалось, боялась именно Ивешка, которая теперь смотрела на него очень настороженно, поглядывая при этом с выражением надежды на Петра, словно запутавшись в сетях ловушки, которую для нее подстроило сердце.
Боже мой, подумал он, и решил, это действительно была головокружительная мысль, что первый раз в жизни он оказался хозяином положения.
Случилось так, будто сам воздух стал и чище и легче, стал более здоровым и насыщенным силой, и не то, чтобы Петр понял это немедленно, но ему именно казалось так, после продолжительных минут глубокого удушья и непомерной слабости, что он вновь может свободно вздохнуть, что истощение не так действует на него и он может наконец встать на ноги, не чувствуя предательскую дрожь в коленях. Он тут же встал, озабоченный тем, что могло происходить с Сашей и Ивешкой и что действовало на него весь этот долгий путь…
Но как только он посмотрел на Ивешку, то, встретившись с ее взглядом, моментально замер…
Потому что увидел в ее глазах столько доброты и нежности, которых в первый момент и не ожидал встретить в ней, если только не вообразил этого при их первой встрече. Это ощущение не исчезало все время, пока она смотрела на него, и он почувствовал…
Боже мой!
Но этот момент должен был пройти. Он успокоился, выровнял дыханье и взглянул мимо нее, стараясь фактически разговаривать с Сашей, которому объяснил, что самочувствие его улучшилось, и подумал при этом, что теперь они могли бы продолжить путь…
На самом же деле он упрятал это внезапно охватившее его чувство как можно дальше в своем сердце и вновь вернулся к нему, когда они наконец отправились в путь и у него был случай в очередной раз взглянуть на Ивешку, которая, как он заметил, несколько раз бросала в его сторону косые взгляды, но все с той же мягкой нежностью, которая, как он убеждал себя, была лишь его воображением.
Боже мой, думал он, ведь это в конце концов могло кого угодно вывести из себя. Он убеждал себя, что она, безусловно, была опасна, когда действовала на него таким образом, и что только благодаря Саше его состояние не было таким тяжелым.
Он, тем временем, вновь и вновь продолжал посматривать на Ивешку, чтобы убедить себя в том, что та никак не изменилась по сравнению с тем, какой была до сих пор. Но, видимо, не один только взгляд обращала она к нему, а что-то гораздо большее исходило от нее, потому что он чувствовал, как изменилось его самочувствие и каким осторожным, вместе с тем, стало ее отношение к нему, будто она глубоко переживала свое теперешнее положение и так беспокоилась о нем, что он даже обнаружил в себе попытки хоть как-то успокоить ее.
Он уверял ее, произнося слова внутри своего сердца, что чувствует себя хорошо и все его дела в полном порядке…
— Какой чудесный день, — сказал он как можно веселее, обращаясь к Саше и стараясь тем самым привести его в чувство. — Я начинаю привыкать к этому.
На что Саша ответил очень мрачно:
— Не верь ей слишком много.
Наконец-то все вместе, подумал Петр, имея в виду Сашу и Ивешку, поняли его, как никто другой в его жизни еще ни разу не понимал. И при этом инстинктивно они стали ненавидеть друг друга. Он подумал и о том, что когда они смогут все привести в порядок, и старик Ууламетс сможет вернуть свою дочь назад…
Он не привык возлагать свои надежды на невозможное, но в этот момент он не мог поверить в их заблуждения. Он чувствовал себя абсолютно безопасно. Даже когда они остановились на отдых и он увидел, что Саша повесил нос, то слегка подтолкнул ногой и сказал:
— Не унывай.
Затем, видя не проходящую сашину мрачность, добавил с оттенком беспокойства:
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Не беспокойся об этом, — сказал тот.
Этого было вполне достаточно, чтобы все предстало перед ним в мрачном свете. У него возникло неожиданное опасение, что Саша подвергся опасности вместо него самого, и ощущал нарастающее беспокойство Ивешки за его спиной.
Он, казалось, спрашивал ее, с ней это могло быть вполне возможно: «Далеко ли еще им идти? Когда они доберутся до места? Что им следует делать, если Ууламетс не сможет освободиться сам?"
Но никакого ответа так и не получил.
Тогда он сказал, обращаясь к Саше:
— Я думаю, что пора немного поесть, а как ты?
Саша согласился и съел кусочек вяленой рыбы. Он съел ее с полным равнодушием и почти безжизненной вялостью, от которой у Петра холодок пробежал под сердцем.
Малыш тут-как-тут дергал Петра за штанину. Петр бросил ему кусочек, едва замечая его, а затем поднес ко рту тыльную сторону ладони, будто почувствовал, что рука вновь начинает болеть…
Он подумал о том, что должен рассказать Саше об этом.
