Ральф 124С41+ - Гернсбек Хьюго (книги полностью .TXT) 📗
Он развил предельную скорость, как бы предчувствуя надвигающуюся катастрофу. Когда наконец впереди показалась вилла, кровь застыла у него в жилах и сердце замерло при открывшейся перед ним картине.
По склону горы прямо на дом, в котором находилась его дочь, у него на глазах низвергался огромный обвал.
Уже явственно доносился жуткий грохот и гром обвала, сметающего всё на своём пути. Отцом Элис овладело сознание собственного бессилия: даже если вовремя долететь до виллы, всё равно сделать уже ничего нельзя — там ждёт верная гибель! Отец был обречён оставаться зрителем трагедии, которая должна была неминуемо разыграться через какое-то мгновение.
И в эту минуту произошло то, что представилось обезумевшему от ужаса отцу чудом.
Его взгляд случайно упал на силовую мачту на крыше дома: иридиевые провода антенны, направленные на северо-восток, внезапно сделались красными, потом жёлтыми, пока не накалились добела. В тот же миг он заметил, что на металлических частях воздухолёта вспыхивают искры. Он снова взглянул на антенну и увидел обломок передаточной мачты у её основания, очевидно, случайно упавшей к подножию силовой антенны. Он лежал концом к обвалу и выбрасывал гигантские языки пламени. Они становились всё длиннее и длиннее и издавали всё более пронзительное шипение. Пламя на конце обломка выглядело как громадных размеров струя воды, вырывающаяся из отверстия под большим давлением.
Этот сплошной язык пламени пятисот ярдов длиной имел диаметр около пятнадцати футов. Дальше пламя разбрасывалось веером. Отец Элис заметил, что не только обломок передаточной мачты, но и силовая антенна накалены добела, и это говорило об огромной энергии, направленной сюда. В этот момент обвал уже почти достиг зоны бушевавшего пламени. И тут произошло невероятное. Едва лавина соприкоснулась с пламенем, снег начал быстро таять. Казалось, от пламени исходит такой жар, что, пожалуй, и айсберг моментально превратился бы в воду. Огромная глыба снега превратилась в поток горячей воды и клубы пара.
По склону горы побежали горячие ручьи — это всё, что осталось от грозного обвала. Причинённые им разрушения были незначительны.
После того как был ликвидирован обвал, сила потока пламени антенны стала понемногу слабеть, а через несколько минут пламя и вовсе исчезло.
В это время за четыре тысячи миль от обвала, в Нью-Йорке, Ральф 124С 41+ выключил свой ультрагенератор.
Спустившись к телефоту, он увидел Элис, стоявшую у своего аппарата.
Она смотрела на Ральфа, улыбающегося ей с экрана телефота. Почти онемев от волнения и радости, Элис силилась что-то сказать, но голос её звучал неуверенно.
— Опасность миновала, — проговорила она нерешительно. — Что вы сделали с обвалом?
— Я его растопил.
— Растопили! — повторила она, как эхо. — Я…
Она не успела договорить: дверь с шумом распахнулась и в комнату вбежал дрожащий от страха пожилой человек. Элис бросилась в его объятия.
— Отец!..
Ральф 124С 41+ смущённо выключил телефот.
Два лица
Ральф чувствовал, что ему необходимо отдохнуть, посидеть на свежем воздухе — последние полчаса были очень напряжёнными.
Снизу доносилось слабое гудение большого города.
В небе беспрерывно летали воздухолёты. Время от времени с едва слышным жужжаньем проносились трансатлантические и трансконтинентальные воздушные лайнеры. Иногда один из воздухолётов пролетал близко — может быть, в 500 ярдах от Ральфа, и тогда пассажиры вытягивали шеи, чтобы лучше увидеть его «дом», если можно было так назвать это здание. Скорее это была круглая башня диаметром 30 футов, высотой 650 футов.
Построена она была из кристаллического стекла и стилония. Это была одна из достопримечательностей Нью-Йорка. Благодарный город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь него и была воздвигнута эта громадная башня на том самом участке, где несколько веков назад находился Юнион-сквер.
Диаметр верхней её части в два раза превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты в башне были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, форма эта нарушалась.
Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всём окружающем. У него не выходил из головы образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах у него всё ещё звучал её нежный голос.
Обычно учёный настолько был увлечён своей работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли — он просто о них не думал. Наука была его любовью, а лаборатория — домом.
Но за эти последние полчаса он вдруг стал по-новому смотреть на мир. Красивые глаза Элис, её губы, голос взбудоражили его до глубины души…
Ральф провёл рукой по лицу. «Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь орудие, орудие для развития науки на пользу человечества. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, заботится о моём здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс». Да, в его распоряжении было всё, чего он хотел. Достаточно сказать слово — и любое желание его исполнялось.
Временами ограничения, которым подвергали его бдительные врачи, тяготили Ральфа, и ему хотелось отдать дань тем маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Иногда ему страстно хотелось быть простым смертным.
Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для этого ему разрешали брать из тюрьмы осуждённого на смерть преступника. И если преступник оставался жить, казнь заменялась ему пожизненным заключением.
Но как всякому истинному учёному, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск — ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущённый, он отправился однажды к правителю планеты, в подчинении которого было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.
— Моё положение невыносимо! — горячо жаловался он. — Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит меня с ума. Я всё время чувствую себя подавленным.
Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навешал Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Учёный протестовал, а правитель его уговаривал.
— Я просто пленник! — выпалил однажды Ральф.
— Вы великий изобретатель, — улыбнулся правитель, — и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный, знаменитый учёный. Вы принадлежите миру, а не себе.
Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы за последние несколько лет, как много раз правителю — тонкому дипломату — удавалось убедить учёного, что его предназначение в самопожертвовании и посвящении себя будущему человечества.
Размышления Ральфа прервал его слуга.
— Сэр, — обратился он к нему, — вас просят показаться в передаточной студии.
— Что ещё? — спросил учёный, огорчённый тем, что нарушили его покой.
— Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.
— Что ж, я, вероятно, должен подчиниться, — со скукой произнёс учёный, и оба они вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта. Дворецкий нажал одну из двадцати восьми костяных кнопок, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими — кабину держало и приводило в движение магнитное притяжение. На двадцать втором этаже кабина остановилась, и Ральф вошёл в передаточную студию.
Едва учёный переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Всё это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.
В передаточной никого не было. Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.
Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдалённых местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.
