Шорохи пространства - Дручин Игорь Сергеевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Ничего, мы будем сообщать только координаты, — подмигнул Михаил.
Настроение у всех было приподнятое. Впервые за целый год они собрались в один экипаж, и это много значило для них, привыкших решать все задачи сообща. В этой поездке были у каждого и свои профессиональные интересы, что делало путешествие особенно приятным, к тому же там, впереди, их ждали загадки долины Хэдли, приоткрыть завесу над которыми они надеялись. Долина давно волновала воображение Саши Макарова. Именно здесь наблюдалась минимальная магнитная аномалия на площади, изучаемой со станции, здесь же известный маскон-аномалия силы тяжести, или гравитационная аномалия, если говорить на профессиональном языке, крупнейшая на Луне! И мелькающие каменные глыбы, и однообразные купола, возвышающиеся среди лавового плато вулкана Эратосфен, мимо которых прихотливо виляла дорога, и мелкие многочисленные кратеры, испещрившие плато, утомляли своей монотонностью и настраивали на дорожные размышления. А подумать Саше было о чем. Последнее время он все чаще ощущал свое одиночество. Нельзя сказать, чтобы их товарищество, возникшее еще в институте, ослабло, но перед выпуском Майя и Миша поженились, и в первый год их совместной жизни не слишком удобно торчать у них каждый вечер. У Симы, похоже, отношения с маленькой врачихой Леной Королевой складываются таким образом, что ждать конца его холостяцкой жизни остается недолго. Во всяком случае, его трудно застать дома по вечерам… Саша усмехнулся.
Они выехали в восемь часов по московскому времени, а на Луне только начинался длинный, почти в четырнадцать земных суток, день, и уже поднявшееся над горизонтом солнце слепило глаза, даже через опущенные светофильтры. Но на станции при искусственном освещении соблюдался привычный земной ритм смены дня и ночи, и как раз в эту пору освещение в коридорах приглушалось. Там был вечер, а вечера Саша не любил, хотя всегда можно было пойти в кают-компанию, где собирались любители схватиться в острой дискуссии, и где подчас в кипении страстей вокруг свежей идеи сталкивались такие мощные потоки информации, которой не соберешь и за год, регулярно читая научные журналы, и неудивительно, сотрудники на лунные станции отбирались по степени информированности и таланта. Можно было пойти в конференц-зал, где часто крутили свежую, только что обмененную с соседней станцией ленту кинеголографа. По субботам здесь затевали викторины, состязания эрудитов и шахматные блицтурниры, а то и просто танцы… Можно было завернуть в спортзал, где всегда найдется партнер по бадминтону или пинг-понгу. По воскресеньям в спортзал собиралось все население станции, и он превращался то в арену борьбы, то острых схваток любителей тенниса, но самым значительным событием дня всегда становились соревнования по волейболу. Команды обычно собирали по профессиональному признаку: геологи, астрономы, механики и база. Ради разнообразия команды всякий раз придумывали себе шутливое название. Особенно изощрялись астрономы и примыкающие к ним физики и астрофизики: «Капелла», «Гончие псы», «Альдебаран». Не оставались в долгу геологи: «Андезин», «Габбронорит», «Кукисвумчоррит». Такие названия нравились и болельщикам, которые тут же обыгрывали их, превращая яркую звезду в созвездии Тельца — Альдебаран в риторический вопрос: «А где баран?» или редкий минерал с Кольского полуострова — кукисвумчоррит — в издевательский выкрик: «Кукиш вам горит!». Механики брали названия, не мудрствуя лукаво: «Болт», «Шайба», «Шестерня», и только обслуживающий персонал базы во главе с начальником станции с легкой руки Симы Смолкина выступал под одним и тем же названием «Скотобаза», которое неизменно доставляло удовольствие и самой команде, и ее соперникам какой-то игривой двусмысленностью.
Волейбол Саша любил и одинаково успешно играл как в защите, так и в нападении, но в сыгранной команде здешних геологов, принимая как должное его способность вытягивать гиблые мячи, ему редко давали пас. И когда это случалось, следовал резкий «пушечный» удар, застававший врасплох команду противника, но не менее неожиданный и для своих. Его поощряли, похлопывая по спине, но когда он снова выходил на линию нападения, перебрасывали мяч на удар признанным игрокам. Такое пребывание в тени обычно его не тяготило, но сегодня он ощутил досаду на себя. Среди друзей, которые его знали как самих себя, он держался со всеми на равных, но стоило попасть в круг незнакомых людей, как застенчивость сковывала его, не давала раскрыться, блеснуть. Те, кто знал его недостаточно, считали, что он сухарь и молчальник, но и с теми, кто знал его хорошо, отношения складывались трудно. Так было со Светланой Мороз, подругой Майи. С последней практики он даже написал ей несколько писем. Но та ясность, которая установилась между ними при переписке, при встречах теряла реальные очертания, становилась зыбкой, и снова все осложнялось. Конечно, и у Светланы характер нелегкий. Хорошо, что он вовремя понял, что они слишком разные. При всей внешней мягкости и застенчивости он не мог терпеть над собой ничьей власти, даже власти прекрасной девушки, а Светлане хотелось повелевать. Она была слишком земной и, пожалуй, даже рационалистичной. В исследователях космоса и космонавтах она видела прежде всего элиту человеческих характеров, принадлежность к которой она считала для себя делом чести, но ее устремления в космос были скорее данью моде, и покидать Землю насовсем или по крайней мере надолго она не собиралась. Пожалуй, с тех пор, как он уяснил это, и рассеялось ее очарование. Он сам не сразу разобрался, что послужило толчком к отчуждению, но стал избегать встреч, и уже время само обрывало тонкие нити едва начавших складываться отношений. Они не виделись больше года, и теперь его уже не волновали, как прежде, ни приветы, ни короткие приписки в письмах к Майе, которые предназначались ему… «Все прошло, как с белых яблонь дым…» — вспомнились строчки Есенина. А было ли что? Так, наваждение. Вот у Майи с Мишей сразу и на всю жизнь…
Он оглянулся. Миша полулежал в кресле, скрестив руки на левом подлокотнике таким образом, чтобы Майе было удобнее положить на них голову, и, хотя на неровной дороге луноход время от времени встряхивало, они мирно дремали под монотонное гудение двигателя. Им не надо выяснять причин, почему не складываются отношения, им всегда просто и легко друг с другом… А может, во всех этих сложностях прежде всего виноват он сам, создавая такой психологический фон, при котором и самому трудно сделать первый шаг навстречу, и ей как девушке неудобно? Ведь мог же он на практике и пошутить, и поговорить спокойно с поварихой Галей, и даже однажды поцеловать ее, когда у него вдруг возникло такое желание. Вот с ней ему было всегда легко и просто, хотя она никогда не казалась ему простоватой. Правда, она не была и красивой, по крайней мере, в той обыденной одежде, в которой он видел ее каждый день. А может быть, он просто не присматривался, ведь что-то привлекательное в ней было? Он напряг свою память, но не смог вспомнить ее лица. Он помнил лишь ее добрые карие глаза, всегда чуть смущенные, ее небольшие, всегда шершавые руки, потому что в полевых условиях ей приходилось все делать собственными руками — от чистки картофеля до мойки посуды. Он помнил ее глубокий грудной голос, потому что она всегда интересовалась его работой и пыталась во всем помочь ему, даже в расшифровке диаграмм магнитного каротажа, над которыми они бились тогда всей четверкой, пока случай не дал им в руки ключ к решению этой задачи. А ведь это случилось как раз в день ее рождения! Когда это было? В июле или августе? Конечно, в августе. Тогда Самсонов подарил ей свой талисман — отличный хризолит. Он еще пошутил, что камень приносит удачу тем, кто родился в августе. Практика у нее закончилась раньше, они задержались по просьбе Самсонова. Она уехала, обещала всем писать, но письма получил только он. Их было два или три…
Он вдруг пожалел, что не ответил ей тогда. Впрочем, многие его сокурсники не считали вправе привязываться к Земле, а что делать Гале в космосе при ее чисто земной профессии? Права русская поговорка: «Все, что ни делается, — к лучшему!» Только грустно все это…
