Земля горит - Беляев Александр Романович (чтение книг .TXT) 📗
Колхозники Сухого Дола с полуночи дежурят возле новых хат на высоком холме. По радио уже разнеслась весть: идет вода! Там, где была безводная степь, потечет река.
Ребята, взгромоздившиеся на крыши, увидали первые.
— Вода! Иде — от!..
При лучах — восходящего солнца расплавленным золотом текла вода, заливая старое речное ложе, оставленное, быть может, тысячу лет назад.
— Трофим! Тащи сеть! Рыба в гости идет!
— Сухой — то наш Дол теперича мокрым выходит!
— Дед Панас! Надо бы тебе в старой хате остаться! Был бы ты теперь дед водяной и рыбой командовал бы!
Панас щурит от света старые глаза, улыбается. И вдруг новый выкрик с крыши:
— Пароход идет!
Это уж ни с чем не сообразно! Все головы повернулись на запад. Там среди водяной глади шевелилась какая — то черная точка, медленно приближавшаяся.
— Какой пароход! Это лодка!
— Черт на дьяволе, ей — богу!
Наконец черная точка приблизилась; человек верхом на коне едет.
Усталый, весь мокрый, подъехал Матвей, бросивший телегу в степи.
Новая река, еще безыменная, течет на восток, увлажняя воздух и землю. Она пришла сюда, в выжженную солнцем степь, чтобы тушить пожар земли. Шла ощупью, осторожно, как слепая, нащупывая все неровности почвы, заливая ямы, иногда ответвляясь в сторону, и вдруг — стоп! Наткнулась слепая на стену. Постояла маленько и повернула на юг, изменив намеченный ей старым руслом путь.
— Станция «Красные зори»! — крикнул Грачев.
На плотину высыпал весь поселок. Валькирный улыбается. Все вышло так, как он хотел. «Красные зори» спасены. Была опасность, не зальет ли река поселок, обойдя плотину сверху, но и эта опасность миновала: к югу скат, и река направила туда свои воды.
Пусть теперь из Камышина приезжают да посмотрят! Я им сберег не один десяток тысяч рублей. И весь «барраж» сами соорудили, ни копейки у них не попросили!
— Молодец, Кондрат Семеныч! Голова!
— А теперь за работу, ребята! Нечего зевать! — И он зашагал к спасенным «Красным зорям».
Однако день этот кончился совсем не так радостно, как начался.
Валькирный отдавал распоряжения на скотном дворе, когда к нему прибежал запыхавщийся Грачев. На нем лица не было.
— Кондрат Семеныч, беда!
— Что, плотину прорвало? — быстро спросил Валькирный и сам немного побледнел.
— Нет, не то! Наделали мы делов, Кондрат…
— Да говори же, черт, толком!
— Сейчас звонили по телефону из Суханова. Говорят, залило деревни Игошки и Черняево, которые не надо было заливать. Черняево маленько залило, а Игошки в лощине, так ту совсем по крыши. Мы, значит, речку своей плотиной повернули не туда, куда надо. Просят помощи…
Валькирный уже не слушал. Он рванулся и побежал к конторе, крикнув на ходу:
— Звони тревогу!
Но Грачев отстал от него, и Валькирный, первый добежав до площади перед конторой, где висел колокол, созывающий на работу и обед, начал бить в набат. Отовсюду сбегался народ. Валькирный отдавал приказания:
— Запрягайте лошадей, живо. Берите багры, топоры, веревки, не жалейте лошадей, гоните вовсю. Летите в Игошки. Там наводнение!..
А сам побежал к конюшням, выбрал лучшего коня, наскоро надел уздечку и помчался на неоседланном гнедке по степи, берегом новой реки.
Деревня Игошки была в двадцати километрах от «Красных зорь».
Добрый конь летел вихрем, а Валькирному казалось, что он еле плетется. Кондрат Семеныч бил по шее лошади концом уздечки и каблуками в бока.
«Ведь вот оказия! Я думал, что река пойдет левее… А ну как там еще люди потонули…» — думал Валькирный и в то же время невольно осматривал местность. Совсем незнакомая! Река, заводи, озера…
Вот и крыши Игошек виднеются над водой.
На крышах люди, петухи, кошки… Крик, стон, плач…
Крестьяне, успевшие выбраться, пока вода была не высока, сидят на берегу с унылым видом. Вокруг на земле одеяла, подушки, самовары, тулупы, — что успели вынести. Собаки, подняв морды, воют, глядя на затопленную деревню.
Валькирный подъезжает и круто осаживает лошадь.
— Отчего не спасаете, сидите сложа руки? — набрасывается на крестьян.
— А как спасешь? — огрызается рыжий крестьянин. — Лодок нет, с голыми руками в воду не полезешь.
— Амбар разобрать надо было да плот сделать, — говорит Валькирный,
— Языком — то легко! — слышатся враждебные голоса. — Сам сделай! Топоры потопили, веревок нет, чем плот свяжешь?
— Руками можно было амбар разобрать. На бревне не утонешь. Так понемногу и перетащили бы народ на берег.
Валькирный, как был в тяжелых сапогах и неизменной кожаной куртке, плывет к ближайшей избе. Он снимает с крыши мальчика, садит себе на шею и плывет обратно к берегу, не обращая внимания на толпу.
Несколько человек успел уже перетащить на берег Валькирный, когда приехали краснозорьцы.
Работа закипела. Разобрали по бревнам старый амбар, смастерили плот и на нем перевезли всех с крыш на берег.
— В хатах никого не осталось? Утонувших нет? — спросил Валькирный.
— Как будто все целы… — Начали считать, перекликаться.
Валькирный уже собрался вернуться в «Зори», чтобы распорядиться, как разместить людей, оставшихся без крова, когда с дороги неожиданно послышался гудок автомобиля.
Приехал из Камышина секретарь ячейки. Туляк, которому уже сообщили по телефону обо всем.
Он подошел к Валькирному, положил ему руку на локоть, — до плеча не достал, — и, глядя прямо в глаза, сказал:
— Ну, что, Кондрат Семеныч, теперь вы понимаете, почему частное надо подчинять общему? Посвоевольничали и наделали делов! Придется теперь ответ держать!
Валькирный молчал, опустив голову.
«Дорогой Ленц!
Не знаю, с чего начать. У меня такое состояние, словно я просмотрел без перерыва сорок кинофильмов. Попробуй, разберись во всем этом. Из вороха разнообразнейших впечатлений выбираю общее: колхоз „Новый путь“, по-моему, самое интересное место на земном шаре. Я словно переселился на другую планету, где время движется с неимоверной быстротой.
Начать с того, что от Камышина, где я осматривал великую волжскую плотину, в колхоз я летел прямым сообщением на большем почтово — пассажирском аэроплане. Постоянная линия. В „деревню“ на аэроплане. Недурно?
Был ветреный день, и я словно катился по американским горам над широкою степью. Когда — то она была безводной, засушливой, капризной на урожаи. Теперь вся она залита водой: реками, озерами, лагунами… Местами я еще видел деревянные „хаты“ деревень, но чаще встречались на пути (или, вернее, под путем, так как я смотрел сверху) каменные четырехэтажные дома, целые городки таких домов.
— А вон виднеется и „Новый путь“, — сказал мне сосед, указывая на горизонт.
Я увидал дымящиеся трубы заводов. Много фабрично — заводских труб. Не ошибся ли мой попутчик? Я вопросительно посмотрел на него. Он улыбнулся и, видя мое недоумение, поспешил объяснить:
— Это колхозные фабрики и заводы по первичной переработке сельскохозяйственного сырья: льна, пеньки, выработке консервированных фруктов и овощей, мясохладобойни, сыроварни, мельницы, элеваторы, рыбоконсервные, сахарные, маслобойные заводы.
Через несколько минут я увидел весь сельскохозяйственно — фабрично — заводской колхозный город. Он стоял у реки — новой реки, созданной каптажем, которая снабжала его водой. Выше по течению, отделенный широкой полосой леса от дыма фабричных труб, расположился „жилой“ город, весь из белых двухэтажных домов, утопавших в садах и парках. Несколько домов выделялось своею величиной, — вероятно, дома правительственных и общественных учреждений. На реке виднелись купальни, сновали лодки.
Когда мы пролетали над лесом, отделявшим город от фабрик и заводов, я увидал ровную, как по линейке, дорогу, прорезывающую лес. Она была асфальтирована. По ней взад и вперед сновали трамваи и автомобили.
Мы пролетели над городом, и вновь перед нами потянулись поля. Шли весенние полевые работы. С высоты аэроплана тракторы казались маленькими жуками, кем — то выдрессированными. Ровненько двигались они по полям стройными рядами, оставляя позади себя черную, взрыхленную почву. За ними ползли другие машины, вероятно бороны, следом за теми — сеялки.
