На будущий год в Москве - Рыбаков Вячеслав Михайлович (е книги .TXT) 📗
Но те и так валили, и ускорять шаги по требованию какого-то полицейского урода не имели ни малейшей склонности.
– Как «русские» пишутся, типа с бутылки пива срисовывал, – прокомментировал энергично смываемую надпись Нат, когда рев остался позади и вновь стало можно разговаривать.
Лэй задумчиво прихлебнул.
– А «соединяйтесь» вроде через «е» надо, – без уверенности сказал он, проглотив. Нат тоже подумал.
– Вроде да, – согласился он. А потом добавил: – Но не поручусь.
– Крутые мы! – хохотнул Лэй. – Год учиться осталось, а моя твоя не понимай…
Нат прихлебнул.
– Между прочим, – сказал он, проглотив, – напиши я такое лет сто назад про евреев – мигом пришили бы сионизм и мировой заговор.
– А напиши я ее сейчас – пришьют руссофашизм, – парировал Лэй. – Привет из двадцать первого века, жидовская морда.
– А тебе из двадцатого, русская свинья, – ответил Нат.
Они захохотали, довольные и собой, и друг другом, на ходу хлопнулись ладонями, тукнулись полупустыми бутылками (там вкусно плеснулось) – и пошли дальше.
Шагов через сто Нат спросил вдруг:
– А ты правда не хочешь… типа к этим записаться?
– К каким?
– Ну, нацболы там… руссофаши… Наверное, если поискать, можно найти.
Лэй брезгливо сморщился. Потом честно попытался сформулировать свои ощущения.
– Как бы влом.
Не получилось. Он, помолчав, поднапрягся еще.
– Я всегда так понимал: если хочешь доказать, что ты типа лучше всех, – сделай чего-нибудь лучше всех. Как бы иначе никак.
И немедленно в душе у него что-то смутно припомнилось, вроде как скользко шевельнулось; будто давным-давно спрятавшийся в норку ужик дернул свешенным наружу мокрым хвостиком. Кажется, это все Лэй не сам придумал, а слышал когда-то от папашки, когда тот еще был папой. Или читал где-то? Ну, не важно.
– А когда говорят, что типа для справедливости надо вон тем в глаз навтыкать, все у них отобрать и нам отдать, – это, ясен пень, просто очередная банда на чужие бабки губу раскатала. А чего я в банде не видал?
Вторая пара бутылок опустела где-то неподалеку от цветочного манежа. Одно время Лэй с мамой любили туда ходить, особенно зимой: снаружи снег, мороз либо слякоть черная киснет в мокрой воздушной серости, а там – типа тропики; тяжело висит глянцевая мясистая зелень, и приторные нездешние запахи, густые и текучие, будто свежий мед, переливаются между невероятными цветищами… Потом маме стало не по карману.
Поставив обе бутылки на асфальт у стены, друзья переглянулись. Расслабон уже слегка наехал; головы малость размякли, и ноги малость обмякли – но не было ни малейшей возможности прервать нежданно-негаданно наехавший на них странный праздник; пир типа духа, торжество совместной свободы. Хотелось, чтобы полет длился вечно.
– До Литейного точек, по-моему, нету, – сказал Нат.
– Пошли на Литейный, – решительно ответил Лэй.
Чего ж не пойти? По прямой идти они были еще вполне в состоянии.
Однако ж один легкий поворот им все-таки пришлось сделать, когда Лэй приметил надпись «Аптека» и вовремя вспомнил, что, зажелав стать добропорядочным сыном, хотел купить маме воз валидолу.
– Стопори, – сказал он. – Заскочим. Или тут меня обожди…
В аптеке никого не было, одна только скучающая стройная дева в белом сидела по ту сторону стеклянной витрины, уставленной разноцветными, глянцевыми, вкусными даже на вид пузырьками и коробочками, и разглядывала порнуху в «СПИД-инфо». Над аптекаршей на стене шибали по мозгам два здоровенных плаката. Один: «Покупайте синекал, имудон, насратол, записдил и другие эффективные и дешевые препараты фирмы „Проктор энд Сфинктер“!» Другой: «Покупайте воду из источника Святой Великомученицы Анастасии! Уникальные целебные свойства святой воды подтверждены новейшей японской аппаратурой!»
– Хозяйка! – басом постарался привлечь внимание аптекарши Лэй. – А хозяйка!
Та обернулась. Встала, заулыбалась приветливо. Снаружи был как бы просто пахнущий пивом небогатый пацан, а внутри – клиент.
– Что вам угодно?
– Валидол есть?
Приветливость исчезла с молодого лица, но положение обязывает.
– Валидол еще зимой снят с производства, – с суховатой любезностью ответила аптекарша. – В нем обнаружены канцерогены. Могу предложить экологически чистое американское средство нового поколения колупал. Очень хвалят.
– Почем? – ошарашенно спросил Лэй. Новость была мелкая, но какая-то убойная: слово «валидол» он помнил, казалось, с пеленок – казалось, валидол вечен…
– Семьдесят два рубля капсула.
– Bay… – Лэй даже отступил на шаг. Потом, каким-то углом ума сообразив, что тоже отдал подконтрольный ему сектор рынка иностранному продукту, громко и старательно поправился: – Блин!
Это было все, что он мог противопоставить экспансии Запада.
– Купил? – обернулся к нему Нат, дожидавшийся на улице с сигаретой в руке.
– Нету… – Лэй не стал вдаваться в подробности. Тоже закурил.
– Понятно. Ежедневно ваша полная параша… – сказал Нат. – Ну что, за пивом? – почти утвердительно спросил он с ударением на последнем слоге.
На пиво у них хватало.
Третья пара бутылок отработала свое уже за Марсовым полем, на Миллионной. Отяжелевшие ноги, размягченные пивом и затянувшейся экскурсией, гудели (ступни стали будто свинцовые, а все остальное вплоть до задницы – из ваты), и дело шло уже как бы к вечеру; мама, верно, уж начала беспокоиться – время возвращения с уроков давно прошло. Кайф накатил, однако ж, несказанный. Лэю было хорошо, и Нату было хорошо. «Сколько ни пей – русским не станешь!» – расслабленно шутил Нат. «Лицам славянской национальности рекомендуется спать на мостовой кверху лицами для облегчения опознания!» – не менее расслабленно шутил Лэй. По четвертой они взяли в ларьках возле Эрмитажа; после этого денег осталось только чтобы до дому добраться.
Почему-то им приспичило ехать назад на метро. Тащиться пешком было уже лениво, а вбиваться в наземный транспорт в такое время, когда все, кто вообще еще работает, как раз с работы едут, – то голяк полный. Заспорили, куда отсюда ближе: до Гостинки или на Васькин. Решили топать на Васькин: наверное, это дальше, зато дорога красивее – мост, простор, набережная перед Универом. Кому нужен вонючий Невский, где не протолкнуться?
Любуясь разлетевшейся на стороны Невой и вертя затуманенными головами, перешли Дворцовый мост. «Клево, да?» – «Угарно, блин!» Свернули по набережной налево. В желто-белом дворце с колоннадой – Лэй не знал, что за банда там угнездилась – явно только что закончилась какая-то миллионерская тусовка, презентация или типа того: черные «мерсы», приглушенно жужжа, роились у дворца, будто раскормленные мухи в щедром на дерьмо выгребном сортире; мужики и дамочки, при всех понтах, торчали на ступеньках с сигаретками, оживленно беседуя, или болтались взад-вперед неторопливо, кое-кто под ручку дружка с дружкой. И разъезжались помаленьку.
– Ур-роды, – пробормотал Лэй.
– Чмо, – согласился Нат.
Хорошо, что они шли вдоль воды, по другой стороне.
Потом перешли на Менделеевскую. Потопали, уже откровенно ощущая усталость, вдоль красного здания Универа, длинного, как червяк.
– Я сюда поступать мечтал… – ни с того ни с сего поведал Лэй.
– На куда? – со знанием дела осведомился Нат.
Лэй чуть пожал плечами. Казалось, даже от этого невинного движения верхней частью туловища пиво пошло волнами в жидком животе; волны едва не перехлестывали через край. Подворотню бы какую-нибудь найти…
– Фак биоэнергоинформатики, – несколько затрудненно выкатил он угловатое и скрипуче раздвижное, будто ржавая подзорная труба, слово. – Везде пишут, что там единственная область науки, где мы впереди всех… А года через два вообще типа чудеса обещают.
– А на учебу бабки? – сразу глянул в корень Нат.
– В том-то и фишка…
И вдруг Лэй остановился.
– Ты чего? – оглянулся Нат, слегка пролетевший вперед. Лэй стоял неподвижно, как-то съежившись; словно боясь, что его заметят, но при том и порскать в кусты не желая. Недопитую бутылку он с механической непроизвольностью спрятал за спину и стоячим взглядом уставился на двух мужиков, беседовавших поодаль: один сильно пожилой, сухопарый и длинный, с куцей, пего поседевшей бороденкой, в сильно употребленных шмотках образца тысяча девятьсот затертого года, другой – помоложе и пониже, невзрачный, хоть и прикинутый более-менее на уровне, с мягким, каким-то стертым лицом.
