Война в небесах - Зинделл Дэвид (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗

Следующие десять дней были самыми странными в жизни Данло. Все это время он провел один у себя в камере — лежал на своей испачканной кровью постели, ел протертую пищу, которую приносил ему один из божков, и выздоравливал. Впрочем, выздоровлением это можно было назвать только условно. Его ожоги зарубцевались быстро, и на концах пальцев уже начали отрастать блестящие новые ногти, но эккана все еще жгла каждую клетку его тела, словно скутарийский яд. От этой боли он был способен избавиться не больше, чем превратиться в пар и просочиться сквозь щели своей камеры.

Парадоксом этого периода, состоящего из потных кошмаров и безмолвных криков, было то, что чем сильнее делалась боль, тем легче он переносил ее.

В странные моменты, когда казалось, будто его кровь и кости растворяются в лаве, бурлящей у него внутри, он сам растворялся, превращаясь в огонь, а огонь переходил в свет.

В моменты самых жутких мучений он всегда находил в себе место до того горячее, что оно казалось холодным как лед, движение до того бешеное, что в нем обнаруживалась точка покоя и ясности. Он, как птица, находящая убежище в глазе урагана, отдыхал в этой точке под безоблачным синим небом, пока вокруг бушевал ураган.

Но случались и другие моменты, куда более страшные, когда уровень боли немного снижался и ему казалось всего лишь, что он медленно сгорает на солнцепеке. Тогда он осознавал свои страдания в полной мере и чувствовал себя отдельным существом, пойманным в ловушку чистого существования. Он чувствовал, как кровь кипит в венах и артериях, обжигая его изнутри. Часто он прятал лицо в подушку и ревел, как снежный тигр, увязший в кипящей смоле. Он кричал, рыдал и бушевал, пока голос не изменял ему; его одолевали бредовые видения, а приходя в себя, он молил Бога, чтобы тот дал ему умереть.

Между тем за жизнь он держался еще яростнее, чем тигр, запустивший когти в молодого оленя. Четырежды в день божок Ханумана приносил ему еду, и Данло каждый раз заставлял себя есть, хотя каждый глоток обжигал ему горло и желудок, точно кислота. Два раза в день, утром и вечером, Хануман присылал к нему цефика. Этот человек, Даман Нелек, врачевал раны Данло и учил его разным ментальным приемам, облегчающим действие экканы. Данло старался не питать к Нелеку ненависти за то, что он цефик, и глотал его наставления, как холодную воду. Днем и ночью Данло упражнялся в тапасе, шама-медитации и других дисциплинах, помогающих ужиться с болью. Помогали они, правда, не очень, но больше ничего он сделать не мог.

От Дамана Нелека Данло узнавал о событиях, происходящих за стенами камеры. На Большом Кругу у Посольской улицы хариджаны устроили очередной бунт; подвоз провизии в Ашторетник задерживается или блокируется вовсе, и такого голода в Невернесе не бывало со времен Темного Года; двое воинов-поэтов Ханумана, Киритан By и Ямил Туркманян, зарезали трех террористов Бенджамина Гура, которые убили их друзей.

Поступали новости и из других миров: в Небесных Вратах рингисты устроили погром “беспутным”, перебив за одну ночь почти миллион человек; за Темной Луной появилась еще одна сверхновая — возможно, это работа ивиомилов или какого-нибудь злобного бога; но еще важнее то, что лорд Палл приказал флоту Ордена идти к Звезде Мара.

— Все ждут, что будет сражение, — сказал Даман, заклеивая синтопластырем мокнущий ожог у Данло на груди. Цефик то и дело покачивал своей серебряной головой, удивляясь тому, как быстро Данло поправляется. Данло, на котором всегда все заживало быстро, и сам удивлялся скорости рубцевания своих порезов и ожогов. Дело выглядело так, будто эккана ускорила все процессы его организма и наделила его клетки новыми регенеративными способностями. — Думаю, война кончится еще до того, как лорд Хануман разрешит вам встать. Так что отдыхайте — теперь этого уже не остановишь.

Данло много времени проводил с постели, но с отдыхом у него плохо получалось. Сон, каким он знал его раньше — долгие часы глубокого дыхания и бессознательного возвращения к истокам своего существа, — отошел в прошлое. Чтобы облегчить боль, Данло подолгу медитировал. Его мучили кошмары, и он просыпался от жутких сцен насилия, которые казались слишком реальными, чтобы быть сном. Вечером 18-го числа зимы он проснулся с дрожью в животе и с кровью на губах, содрогаясь, дергаясь и крича “нет!”. В своем бессонном сне, он прикусил себе щеку изнутри. Он хотел встать, но шевелиться было слишком больно. Данло лежал, глотая собственную кровь и вздрагивая от ее вкуса, напоминающего раскаленное железо. За темным окном светили звезды. Только самые яркие из них пробивались сквозь кларий в фут толщиной: Беллатрикс, Агни — а если час был такой поздний, как полагал Данло, то даже кроваво-красная Веда Люс.

А может быть, эти слабые, почти призрачные огоньки за окном были только обманом зрения, не более реальным, чем световые штормы, которые он вызывал, нажимая пальцами на закрытые веки. Данло лежал в своих мягких белых мехах, и им овладевало странное чувство, чувство холода и волшебной ясности, как будто он лежал в снегу на улице и смотрел в ночное небо. Боль на время покинула его — вернее, она осталась при нем, но ему стало все равно. Через боль человек сознает жизнь — его даже радовало это покалывание во всем теле, точно он напился чистейшей ледяной воды. За клариевым окном — а может быть, в окне его разума, — вспыхнула звезда, красно-оранжевая, как кровоплод, и почти такая же яркая, как Глориана Люс. По расположению других звезд вокруг нее Данло узнал в ней Мару.

Боль — это осознание жизни. Боль внутри боли, сознание внутри сознания.

Данло лежал в темной и тихой камере устремив взгляд в бесконечность, и что-то открылось внутри него. В прекрасный и ужасный момент он почувствовал, что его сознание распространяется по вселенной, как лучи света. Он ощущал мерцающую взаимосвязанность всех вещей, ощущал прикосновения планет, комет и сияющих звезд. Это чувство не было настоящим зрением, как у бога, взирающего на чудеса галактики. Оно шло откуда-то изнутри, как будто он был зрячей частью того участка материи или пространства-времени, на котором фокусировалось его сознание. Если выразиться еще точнее, он просто был — был камнем, льдом, кровью, звездным светом или кристаллом черного алмаза в корпусе легкого корабля.