Ускользающие тени - Лампитт Дина (книга жизни .TXT) 📗
– Этого я не знала.
– Действительно, странно слышать такое о первой фаворитке Людовика XV. Герцог де Гонто в свою очередь подарил особняк своему сыну Арману, герцогу де Лозану.
– Де Лозан, де Лозан… – повторила Сидония. – Откуда мне известно это имя?
– Вероятно, вы читали о нем. Он был великим сластолюбцем, ходили слухи, что он практиковал колдовство и гипноз и, Богу ведомо, что еще, дабы совершать свои победы. – Шанталь улыбнулась, и ее прелестное, покрытое мелкими морщинами лицо приобрело чудесное живое и насмешливое выражение. – Каков мужчина, да? Похоже, спальни в этом доме могли бы поведать немало любопытных историй.
С этими словами она распахнула дверь просторной комнаты, где в массивном камине полыхали поленья, отбрасывая свет и тени на темно-розовую обивку стен и отделку огромной кровати с пологом напротив высоких окон.
– Здесь уютно и забавно, как только можно было обустроить дом пятнадцатого века, – почти беспечно заметила Шанталь. – Рядом, в бывшей гардеробной, – ванная комната. А вы, юноша, будете жить напротив – в спальне принца Конти.
– Да, видимо, ночи в ней останутся незабываемыми, – усмехнулся Алексей.
Шанталь загадочно улыбнулась:
– Видимо, да. А теперь приведите себя в порядок и спускайтесь в салон. Горничная распакует ваш багаж. Мы что-нибудь выпьем и осмотрим остальной дом.
Расположенный совсем недалеко от Парижа, особняк казался сном, ибо производил совершенно сказочное впечатление. Внизу, в подвалах, еще сохранились мозаичные полы, прикрытые прозрачным, но прочным материалом.
– Здесь некогда была римская вилла? – с трепетом спросила Сидония.
– Да, неподалеку обнаружили руины храма примерно того же периода.
– Значит, люди живут здесь с незапамятных времен?
– Не так давно, но все же значительное время.
– Здесь есть призраки? – спросила Сидония, пока они спускались по лестнице.
– О, да. Часто по дому бродит римский воин, из музыкальной гостиной доносятся звуки.
– Расскажите об этом, – возбужденно попросил Алексей, и это заметили и Сидония, и хозяйка шато.
– Кто-то играет на клавикордах, – объяснила Шанталь, повернувшись к Сидонии.
– Как таинственно! Интересно, кто бы это мог быть?
– Полагаю, сам герцог. Я считаю, что он был недурным музыкантом, хотя ума не приложу, как он находил время упражняться при всей своей страсти к женщинам и прочих увлечениях.
Осматриваясь с бокалом превосходного кларета в руке, Сидония ясно представляла, что огромный зал населяют воспоминания прошлого. Комнату украшали картины и портреты с общей музыкальной темой, обрамленные резными рамами, и казалось, что комната полна людей. В ней находились инструменты – редкостные, отлично сохранившиеся и красивые сами по себе; единственным достаточно современным исключением был стейнвеевский рояль.
– Я училась в консерватории, – просто объяснила Шанталь, – но с мечтой о карьере музыкантши пришлось расстаться, когда я вышла замуж. Моим мужем был промышленник, старше меня на пятнадцать лет. Он погиб при взрыве вертолета несколько лет назад.
– Как ужасно…
Шанталь выразительно развела руками:
– Он оставил мне все это и больше денег, чем я способна потратить. Увы, у меня нет детей, и мне не с кем ими делиться.
Ощутимая грусть повисла в комнате, и Сидония подумала о том, что некоторые утраты невозможно возместить никакими материальными благами.
– Вы позволите поиграть вам? – спросила она, чтобы разрядить напряжение.
– Я буду польщена.
– Как вам понравится вот это?
И Сидония заиграла веселый менуэт «Герцогиня Ричмондская», сочинение талантливого аристократа, графа Келли.
– Как странно! – покачала головой Шанталь, когда Сидония закончила пьесу.
– Что именно?
– Вы совсем недавно спрашивали меня о призраках и вот теперь сыграли ту самую мелодию!
– Значит, вы слышали именно ее?
– Я уверена в этом.
– Какое удивительное совпадение, – автоматически ответила Сидония. Но она не могла поверить в простую случайность, твердо зная, что ее приезд в шато имел какое-то весьма важное значение.
– Прелюбодеяние, – процедила леди Сара Банбери собственному отражению, которое сурово глядело на нее из зеркала, – не только отвратительное слово, но и отвратительное действие. Я обязана избежать его.
Ее отражение приподняло брови и цинично усмехнулось, ибо, по правде говоря, мысль об измене постоянно преследовала владелицу отражения, наполняя ее радостью и страхом. Никогда еще за ней так не ухаживали – ибо чего стоили усилия бедного Карлайла по сравнению с манерами светского француза? – и никогда еще Сара не чувствовала себя настолько затянутой в трясину грязной интриги.
Смущение преследовало ее повсюду, уязвляя сразу по нескольким направлениям. Обрадованная очевидным восхищением герцога де Лозана, порхая как бабочка перед его понимающими глазами, Сара содрогалась от стыда при мысли о том, что ее красавец Банбери – милый и воспитанный муж, какого только могла пожелать женщина, – будет обманут. Честно говоря, ее интимная жизнь оставляла желать лучшего. После каждого соития у Сары оставалось угнетающее впечатление, что Чарльз видит в этом скорее свой супружеский долг, нежели ищет удовольствия. Более того, никогда еще со своим мужем она не испытывала такого поразительного взрыва чувств, какого достигала когда-то в любви с королем.
– Боже, какое ужасное испытание, – вздохнула она и пожелала никогда не возложить на себя эту вину. После ночи, проведенной в Тампле, Лозан преследовал ее неотступно и искусно. Снискав расположение ее мужа, герцог ввел скучающего баронета в круг известных игроков, а потом, когда сэр Чарльз был благополучно удален, шептал изъявления любви на ушко Саре. Она пыталась сделать вид, будто не слышит его, но, получив письмо с теми же самыми изъявлениями, не смогла удержаться и несколько раз перечитала его. Разумеется, она вернула письмо и вскоре объяснила поклоннику, что не желает иметь французского любовника, что любовные связи влекут за собой скандалы и что, если он вновь заговорит с ней о любви, у нее не останется выбора, кроме как захлопнуть дверь перед его носом. Но по некой ужасной причине все эти протесты оказывали совершенно обратное воздействие на герцога, который продолжал всеми возможными способами признаваться Саре в своих чувствах.
Тем временем распутница мадам де Камбиз потребовала, чтобы Лозан сделал выбор между ней и Сарой. Нимало не смутившись, герцог собрал письма своей любовницы и вернул ей в объемистом пакете. В эту же ночь мадам де Камбиз разделила ложе с шевалье де Куаньи, но, узнав об этом, герцог просто расхохотался, победно подняв в воздух два пальца. Дело принимало серьезный оборот, соблазнение близилось, и Сара дрогнула, почти готовая к нему, но еще ожидая некоего знака судьбы, который бы подсказал ей, как поступить дальше. Они уже провели в Париже целый месяц и встретили здесь Рождество. Сара от души наслаждалась новыми впечатлениями. В канун Нового, 1767 года мадам де Буффлер, забавная любовница принца Конти, давала большой ужин в своем доме в Марэ. Предполагалось устроить бал, концерт и все прочие виды увеселений. Сара, зная, что в Марэ будет герцог, и уверенная, что он вновь будет объясняться ей в любви, позабыв о своей кошмарной репутации, оделась особенно тщательно, потребовав у горничной потуже затянуть корсет. Мастер соорудил ей прическу, напоминавшую настоящий цветник в фонтане локонов.
– Вы наденете бриллианты, миледи?
– Ну конечно – сегодня я намерена блистать. Она улыбнулась своей незамысловатой шутке, но порадовалась своему элегантному туалету, когда карета доставила на улицу Сент-Антуан ее, Чарльза и беднягу Карлайла. Изящные дамы и галантные джентльмены выходили из экипажей и неторопливо поднимались по двойной лестнице к мадам де Буффлер, ожидающей их на верхней площадке. Пышность их одежд не поддавалась описанию. Бархат, парча и шелк были так густо отделаны бантами, цветами, украшениями и драгоценностями, что из-под них почти не было видно основной ткани. С облегчением вспомнив, что ее собственное платье расшито тысячами блистающих бриллиантов, дополненных бриллиантовым ожерельем, серьгами и браслетами Сара гордо взошла по лестнице, вздернув головку и твердо зная, что в любом случае она будет одной из самых очаровательных дам вечера.
