Гнев Тиамат (ЛП) - Кори Джеймс (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
В клетке находилось двое детей, мальчик лет семи-восьми и девочка-подросток. У них были абсолютно черные глаза, как будто зрачок пожрал и радужку, и даже склеры. Девочка встала и подошла к стеклу. Кожа у нее отливала серым. Двигалась она почти нормально, но когда остановилась, замерла в пугающей неподвижности.
– Что... – Элви не смогла закончить вопрос. Она знала выражение «мурашки по коже», но всегда считала его фигурой речи.
– При жизни их звали Александр и Кара Биссет, – сказал Кортазар. – Дети сотрудников первой научной экспедиции в Лаконию, еще до того, как высокий консул привел сюда своих сторонников. Мальчик погиб в результате несчастного случая. Девочка отравилась вскоре после него, съев что-то из местных растений где-то в глуши. Вот что происходит, если оставить мертвое тело рядом ремонтными дронами. Ну ладно. Иногда. Они не каждый раз берутся за починку, но если уж берутся… – он кивнул на мертвых детей. Получается вот это.
– Я тебя не знаю, – сказала девочка.
– Меня зовут Элви.
– Я Кара. Ты тоже будешь делать нам больно?
Ох, подумала Элви. Да пошло оно все. Мне все равно, чем все обернется. Как только выберусь отсюда, найду способ никогда, никогда сюда не возвращаться.
– Первоначальные тела погибли лет двадцать назад, плюс-минус, – рассказывал Кортазар. – А эти артефакты, которые из них воссоздали, статичны с момента восстановления.
– То есть они навсегда остались юными?
– Пожалуй. Они всегда будут выглядеть как молодые человеческие существа, – подтвердил Кортазар. – Но они не остались теми же самыми. Строение и биохимия как у первоначальных тел, по большей части, но с феноменальной стабильностью. Теломеры не укорачиваются. Митоз может продолжаться бесконечно. Нет накопления старых клеток или бляшек. У иммунного ответа появилась пара дополнительных путей и структур, и это тоже интересно. В самом деле, очень хорошая работа.
– Потрясающе, – вымолвила Элви, и слово упало, как камень в колодец. Глубокий и пустой.
– Именно с них начался интерес высокого консула к личному бессмертию. Он думал, если изучим особенности строения и функционирования этих образцов, сможем придумать, как вживить их не в труп, а в живое тело, по типу углеродно-силикатной обшивки на базе долгоживущих структур... Что ж, действительно интересно. Я уже испробовал несколько животных моделей и добился неплохого прогресса, так что, думаю, готов к испытаниям на человеке.
Голова закружилась, пришлось опереться на трость.
– Дуарте одобрил это?
Кортазар обернулся и озадаченно посмотрел на нее.
- Разумеется, одобрил. Это же решение самой большой его проблемы. Как сохранить единство мультигалактической империи на протяжении поколений? Поставить во главе того, кто не умрет. Что ж, вот оно, здесь. Все, что нужно, чтобы не стареть и не умирать.
– И его не беспокоило, что что-то… я не знаю… может пойти не так?
– Он понимал, что существует некоторый риск, но полагал, что все оправдывается возможным результатом. Мы продвигались крайне аккуратно, высокий консул очень верил в мои способности.
– Ясно, – сказала Элви. – Хорошо.
– Все шло прекрасно, пока вы не спровоцировали… – он указал на ее раненую ногу. – Все работало. Наверно, будет работать и на новом объекте, пусть с некоторыми поправками.
– Я ничего не провоцировала. Это все Сагаль, он следовал приказам, – запротестовала Элви. Новый объект, должно быть, Тереза. Как же это все неправильно. Кортазар снова обернулся к клетке с детьми. Нет, он желал этого для лично для себя.
– У меня имеются полные отчеты, разумеется, – сказал Кортазар. – Специально для вас я загрузил все в систему. Изучайте столько, сколько захотите.
– Здесь?
– Вне этих стен проект не существует. Высокий консул распорядился на этот счет предельно ясно, и, знаете, трудно представить, что адмирал Трехо к секретности относится иначе.
Эта тайная лаборатория меньше, чем ее рабочий кабинет в Государственном Здании. Младший мальчик встал и подошел к тому, что когда-то было его сестрой. Все время, пока Элви здесь, они будут смотреть на нее. Интересно, Кортазар специально устроил так, чтобы она чувствовала себя неуютно? И будет ли информация, которую он предоставит, действительно полной...
– Погодите, – вспомнила она. – Тело Амоса Бертона пропало.
– Поиски уже идут, – сказал Кортазар. – Хорошо бы получить взрослого субъекта для сравнения. Конечно, еще лучше, если бы у меня было полное сканирование и все его медицинские данные до того, как модифицировали труп. Это бы нас действительно продвинуло вперед. Но я все равно очень рад. Туалет за коридором. А если проголодаетесь, есть придется снаружи. У нас только однажды случилось непреднамеренное заражение протомолекулой, но…
– Я поняла, – она присела за низкий монитор. Скрипнул стул.
– Позже зайду проверить, как вы, – на сей раз Кортазар улыбнуться забыл. Двери закрылись за ним, и Элви повернулась к отчетам и данным. Голова гудела, как пчелиный улей. Слишком многое свалилось на нее, выбило почву из-под ног. Она предполагала, что работа Кортазара вынесет ей мозг, оставив растекаться лужицей по полу. Но действительность превзошла любые ожидания.
Однако стоило ей приступить к отчетам, как вернулась сосредоточенность, пришло обычное спокойствие. Другие искали утешения в объятиях любимых или в чашке травяного чая – хотя, вообще-то, правильнее называть его отваром, чайных листьев в нем не было в помине, но прежнее название держалось крепко, что Элви всегда находила занятным. В голове Элви осталось место либо для науки, либо для паники. Вместе то и другое уживалось плохо, а панику она терпеть не могла.
Первое, что поражало – насколько незначительны оказались особенности артефактов. Кортазар не биолог. Он специалист по наноинформатике, что давало огромное преимущество при работе с генетикой, эпигенетикой и наследуемыми цитоплазматическими белками, зато он упускал базисы типа анатомии. То, как менялись сердца детей, приспосабливаясь к другой вязкости плазмы, как перестроилась кровь на более эффективный, не клеточный аналог гемоглобина, да и все остальные изменения и модификации на самом деле вовсе не модификации. Это улучшения.
Эволюция – процесс, который держится на соплях, на выработанных абы как компромиссах, вроде менструации, да прорезывания зубов из десен у детей. Естественный отбор – формальное определение, и зачастую он больше походит на «сойдет и так», чем на реально продуманный проект.
Когда она подняла глаза и увидела, что дети смотрят на нее, миновало пять часов, ужасно болела нога, но страха больше не было. Серость их кожи объяснялась изменением способа транспортировки кислорода. Глаза почернели из-за оптических преобразований, которые лучше улавливали свет. Что бы ни вытворял в их организмах новый тип мозговых нейронов и дополнительный слой неокортекса, все старые, чисто человеческие структуры остались на своих местах.
Пытаться воссоздать все это, используя протомолекулу как ящик с инструментами – акт неимоверной гордыни, от такого аж дыхание перехватывало. Да помысли о подобном кто-то кроме Дуарте и Кортазара, немедленно пошел бы под суд. Лишь эти двое, убежденные в собственной исключительности, посмели перешагнуть через «а что, если это незаконно» и «а что, если это вовсе не великая идея». Элви знала, Кортазар завидует, что Дуарте намерен скормить этой мясорубке собственную дочь, а не своего ручного ученого.
Она поднялась, опираясь на трость, и подошла к клетке. Мальчик отступил, словно боялся. Девочка – Кара – осталась на месте.
Развитие во взрослую форму – не то же самое, что старение и смерть. Возможно, дроны этого не поняли. Не говорит ли это кое-что о функционировании самих создателей протомолекулы? То, что их проекты не учитывали рост и созревание, предполагало, что у первоначальных конструкторов имелись только взрослые формы. Взрослые, которые делают взрослых. Она попробовала представить, на что это похоже.
– Могу я спросить у тебя кое-что? – обратилась Элви к девочке.
