Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Я поймал до-мысль, потому что сам почти весь из до-мысли. Из инстинкта, если привычнее. Мы ведомы инстинктом всю жизнь. Инстинкт ведет от выживания особи – уже позаботился! – к выживанию целого вида. Тут тоже почти… да, почти. А отдельные особи вроде меня уже заглядывают дальше.
Правда, есть ли другие, подобные мне?
Или я один во Вселенной?
Дверь на балкон подалась только с третьего толчка. Ночью шел дождь, рамы разбухли, воздух сырой, теплый. Улица с балкона сверкает вымытая, на тротуарах кое-где поблескивают быстро тающие лужицы. Серая грязь по обочинам дороги превратилась в яркую зеленую травку. Ее острые, как наконечники стрел, концы, грозя небу, за ночь поднялись вдвое, обещая за другую ночь из стрел превратиться в копья. Или хотя бы в дротики.
Я повертел головой, воздух застыл, как студень в холодильнике. Прохожие с зонтами в руках, кто-то даже держит над головой, хотя солнечные лучи уже сжигают последние остатки неопрятных облаков.
Когда вышел из подъезда, воздух оставался таким же неподвижным, как православие. Я нащупал в кармане майонезную баночку, не зря захватил, пошел по асфальту медленно, прогулочным шагом, словно выгуливал невидимую собаку.
Муравьиные свадьбы обычно происходят тихими летними вечерами после дождика. В такие дни я всегда садился на электричку, отправлялся подальше в лес. Конечно, эти свадьбы происходят и в парках Москвы, однажды я даже видел массу крылатых молодых самок… возле ЦДЖ на Суворовском бульваре, они среди белого дня бегали по тротуару, начиная от метро «Арбатская» до конца Суворовского бульвара, таким образом Дом журналиста оказался в эпицентре демографического взрыва. Их давили автомобили, растаптывали прохожие, а я тогда закомплексованно не решился поднять с тротуара хотя бы парочку, принести домой на расплод!
Но теперь я вооружен, снаряжен, а крылатые самки уже наверняка бегают по влажной земле, в которую так легко зарываться. Их подстерегают пауки, богомолы, а на ветках сидят прожорливые птицы, которые ловят жирных самок на лету.
Взгляд мой то и дело внимательно обшаривал серые блоки тротуара, сканировал обочины, не пропуская ни единого камушка, задерживаясь на жужелицах, паучках, сырых шкурках перелинявших насекомых.
Встречные двуногие существа вопросительно поглядывали на тротуар, потом с недоумением на меня. В глазах некоторых вспыхивала надежда: вдруг я обронил пачку долларов, а раньше увидят они? Надежда из ряда тех, которые посещают двуногих перед сном, когда воображаешь себя то императором Галактики, то царем, то неуязвимым и читающим мысли здоровяком.
Я чувствовал, что они оглядываются, но продолжал медленно двигаться вперед, обшаривая взглядом тротуар. Почти возле троллейбусной остановки попался первый крылатый муравей. Самец, естественно, их всегда в десяток раз больше, чем самок. Еще через два десятка шагов прямо передо мной тяжело опустился на асфальт крупный толстый муравей с сочным раздутым брюшком, растерянно закружил на месте, затем торопливо побежал суетливой вихляющей походкой. Длинные прозрачные крылья нелепо топорщились на спине: слишком парадные для полета, как свадебное платье ни к черту для езды в троллейбусе.
Такие крылья выдаются только на один полет, слишком нежные, чтобы их можно было принять за настоящие рабочие крылья, как, например, у жука или обыкновенной мухи, только на свадебный полет, только на этот самый радостный миг жизни, когда молодая самка вырывается из теплого, но тесного родительского гнезда.
Я украдкой оглянулся, резко наклонился: кончики пальцев зажали нарядные крылышки. Молодая самка неумело сопротивлялась. Я отпустил ее над бездной майонезной баночки. Нахлобучить крышку дело мгновения: и чтобы не успела выскочить, да и взгляды этих существ… Все-таки я одно из них, как это ни горько!
Потом изловил одну самку террамориум, две… несколько формики руфа, пять штук кампонотуса. Встречались в изобилии самки черных лазиусов, но этих у меня и так в изобилии.
Странно, что так много кампонотусов, самых красивых и крупных муравьев Европы. Их я изловил однажды совершенно случайно, но они у меня не выживают: либо гибнут, либо убегают, потому каждый год я пополняю формикарий…
Когда открыл дверь, проголодавшийся и почему-то озябший, в лицо шибанул запах ароматного кофе. Воздух в прихожей весь пропитан этим горьковато-бодрящим подстегивателем. Мои ноздри жадно затрепетали, спина сама разогнулась, я вдохнул всей грудью. А в желудке даже нетерпеливо квакнуло, требуя не тянуть из клопа резину, быстрее сделать глоток горячего, сладкого, крепкого!
– Круто, – сказал я себе вслух. – До чего же здесь все пропиталось этой наркотой! А что будет, когда в самом деле заварю?.. Полный улет.
Руки уже вытряхивали молодуху в приготовленную заранее большую банку с землей, которую день назад обильно полил, то есть приготовил для новоселья. Молодая самка тут же забегала по увлажненной земле, в нерешительности остановилась перед отверстием, что я вчера же проделал стержнем от авторучки.
Уже поспешно обследовала узкий лаз, из которого соблазнительно тянуло влагой, затем начала… обламывать крылья. Делала это в каком-то замедленном темпе и, как мне показалось, торжественно и обреченно. Нужно поскорее зарываться в безопасное подземелье, а она медлила, словно оттягивала миг расставания с белым светом… Отныне на долгие годы – да что там на долгие годы! – на всю оставшуюся жизнь обречена она жить в подземелье. На поверхность выйдут только ее дети: рабочие муравьи, которые будут охотиться, пасти тлей, сражаться с другими муравьями… Она же – никогда.
Когда обломила последнее крыло – по заранее отмеченной линии! – еще некоторое время трогала их, перебирала жвалами, перекладывала с места на место. Я отлучился поставить джезву, а когда вернулся, самка уже торопливо расширяла норку. Минут через десять скрылась вовсе, на поверхности чернела горка свежевырытой земли из спрессованных комочков. Где-то на глубине самка сумела развернуться головой кверху, некоторое время еще выталкивала комочки, пока не замуровала вход намертво.
Я вздохнул и вернулся к рабочему столу на кухне. Там закипает вода в джезве, там ноутбук. А первый новорожденный муравьишка «вылупится» из подземелья только через девять месяцев.
А на подоконнике «вольные» муравьи уже утащили в норку последнюю муху. Да и что за муха, одно название. Вчера поймал нескольких как на подбор: толстые, брюхи раздуты яйцами! К вечеру изловил еще и залетевшую толстую бабочку. У муравьев был пир! А об эту только зубы сотрут.
На кухне пара мух вилась под потолком, пришлось прибегнуть к резинке. Правда, одну шуструю расплескал о потолок, но взгромоздил табуретку на стол, тщательно затер красное пятнышко. Лена и прочие женщины на потолок хоть и редко теперь смотрят, но с их пристрастием к чистоте непорядок заметят сразу…
Первый же муравей, наткнувшись на муху, опешил на миг – откуда она взялась, только что тут ничего не было! – в следующее мгновение яростно впился челюстями. С минуту кусал ее, пока не убедился обескураженно, что она уже убита, причем явно не им. Сделав ритуальный круг, он юркнул в норку. Через несколько секунд за ним выскочило несколько крепких муравьев, явно из стаза солдат. Все вместе набросились на добычу, одни умело начали отчленять крылья, другие – лапы, третьи сразу попытались затащить огромное чудовище в крохотную норку.
Я с упоением наблюдал, проникаясь ощущением этого удивительнейшего мира, и, когда наконец разогнул занемевшую спину, стрелки часов показывали, что просидел так больше двух часов. Черт, собирался же сегодня зайти в институт… Если выйти прямо сейчас, то есть шанс успеть до обеда. Правда, а вдруг сегодня шеф явится не с двух часов или с трех, а с двенадцати? Такое бывает, иногда он приходит вовсе рано…
Пока мой разумоноситель мучительно раздумывал, идти или отложить на после обеда, руки сами расстегнули пиджак, ноги сами сбросили туфли и юркнули в уютные домашние тапочки. Ладно, он пойдет к трем часам. Шефа не будет точно, можно положить распечатку на стол его секретарше, зато на службе явно будет Маринка…
